Бальхозин, Игорь Борисович
Поделись знанием:
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
(перенаправлено с «И. Б. Бальхозин»)
| И. Б. Бальхозин | |
 | |
| Имя при рождении: |
Игорь Борисович Бальхозин |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Годы активности: |
1931–1986 |
| Театр: | |
| Спектакли: |
«Горе от ума» (1936), |
| Награды: |
|
Игорь Борисович Бальхозин (9 августа 1913, Вятка — 13 мая 1988, Алма-Ата) — русский и казахский художник; член Союза художников Казахстана — председатель театральной секции; на протяжении более 50 лет, с 1934 по 1986 годы, — художник-декоратор Русского театра драмы в Алма-Ате, оформивший за это время только в этом театре 171 спектакль[1]. Художник часто участвовал в постановках и других театров, а также в выставках Союза художников Казахской ССР[2][3].
«Своим творчеством И. Б. Бальхозин способствовал развитию театрально-декорационного искусства республики», — говорится в казахском календаре на 2012 год, — как и в советских энциклопедиях, изданных ещё при его жизни[4][5][6].
Биография
Отец Бальхозина, Борис Петрович, — по образованию инженер, — был предприимчивым и энергичным наследником весьма респектабельной и обеспеченной семьи торговцев фарфором в Вятке. Их вяткинский дом 1878 года постройки, — двухэтажный купеческий «Дом Бальхозиных», — является известным городским архитектурным памятником[7][8][9].
Родной дядя Бальхозина, Леонид, был, наоборот, бессребренником, изобретателем-самоучкой и пламенным социалистом. После революции дядю-революционера, смастерившего действующую модель паровоза, охотно взяли преподавателем труда в местное Коммерческое училище, известное даже в соседних губерниях своими передовыми методиками и учебно-материальной базой[10]. В это училище, превращённое при новой советской власти в «среднюю школу I и II ступеней», и поступил его маленький племянник, Игорь[9].
Преподавательский состав в училище был, в основном, ещё дореволюционный. Рисование преподавал Алексей Иванович Столбов, — пожалуй, самый известный тогда в Вятке художник. Помимо преподавания в школе, А. И. Столбов был одним из организаторов Вятского отделения «Ассоциации революционных художников» (АХР, 1928), а также членом многих городских и областных «выставкомов», с определёнными связями[11].
Несомненно, именно А. И. Столбов позаботился о том, чтобы в 1931-м году его 17-летний талантливый ученик Бальхозин принял участие в межобластной выставке АХР[3]. Было ли дальнейшее следствием удачной выставки, известности семьи, влияния учителя или его собственной счастливой звезды, но в том же году, едва окончив школу, Бальхозин устраивается сразу художником-декоратором в местный театр. Через год Бальхозин уже перевёлся в областной театр по-соседству, в Вологду. Остаётся только восхищаться способностями юного художника, — ведь другого образования, кроме школьного, будущий заслуженный деятель искусств Казахстана так и не получил.
В послереволюционной Вятке ходили упорные слухи о «бальхозинских миллионах», — многие были уверены, что Бальхозины, отец Борис Петрович и его мать Анна Николаевна, очень состоятельны. Во время «раскулачивания» большевики их арестовали. О том, что в действительности произошло, можно только догадываться, но вскоре Бальхозиных отпустили, и в 1934 году отец и сын поспешили переехать в Алма-Ату[9]. Где 20-летний И. Б. Бальхозин, имевший уже три года стажа, быстро устроился художником-оформителем в Русский драматический театр, с которым оказалась связана почти вся его творческая судьба[2].
1930-е-1950-е — время неимоверного национального подъёма в Казахстане, время молодых и беззаветных тружеников, смело бравшихся строить республику почти с нуля. Эта эпоха дала Казахстану целую плеяду выдающихся учёных и деятелей различных искусств, заложивших основы последующего казахского образования, науки и культуры. Одним из них и стал практически самоучка Игорь Борисович Бальхозин, вместе с другими художниками незаметно поднимавший театрально-декорационное искусство в казахских театрах на высокий, «столичный» уровень.
Диапазон задач, которые решал Бальхозин за свои 50 лет работы художником в театре, охватывает почти все театральные жанры и почти все стили, допускавшиеся в то время в рамках «социального реализма», — от детской сказки до «сатиры на капиталистический строй», от классических трагедий и драм до современных мюзиклов[1].
Коллеги отмечали хорошее чувство пространства, света и колорита у Бальхозина, лаконичность символических форм, яркую образность его декораций, умение быстро и точно воспринимать режиссёрские установки[12]. Многих просто поражала трудолюбивая отделка его миниатюрных сценических макетов. — Когда в 1983 году, на 70-летие художника, выяснилось, что ни один из этих шедевров моделизма не сохранился, что после премьер Бальхозин их просто выбрасывал, некоторые художники сцены положили за правило обязательно сохранять макеты сцен — для истории[13].
С 1946 года И. Б. Бальхозин участвует в выставках казахстанских художников. С 1949 — в выставках Союза художников Казахской ССР. Несколько его картин хранятся в коллекции государственного музея Республики[14]. В 1960—1970-е годы возглавлял «театральную секцию» Союза художников, на съездах выступал с докладами и участвовал в прениях[15]. С 1958 — главный художник «родного» Русского театра драмы, с 1974 года и до выхода на пенсию (по болезни) — занимал должность художника-постановщика всё в том же театре. В 1946—1959 годы был художником-декоратором и в Казахском академическом театре драмы[16].
Помимо театра и живописи, увлекался теннисом и даже «задавал тон» среди любителей Алма-Аты в 1950-х-1960-х годах[17]. Время от времени занимался оформлением книг и разработкой публичных интерьеров.
Награды и звания
- орден «Знак Почёта» (03.01.1959)
- Заслуженный деятель искусств Казахской ССР (1966)[4]
Выставки
По данным, собранным на момент до 1958 года, после войны И. Б. Бальхозин принимал участие в выставках почти ежегодно[3]:
- 1931 г. 3-я очередная выставка картин и графики «Ассоциации революционных художников» (Вятка, 33 художника, также из соседних отделений АРХ, 163 произведения, издан иллюстрированный каталог).
- 1936 г. Выставка, посвящённая творчеству великого русского драматурга А. Н. Островского в связи с 50-летием со дня смерти (Москва, 96 участников, издан иллюстрированный каталог).
- 1947 г. Художественная выставка, посвящённая 30-летию октября (Алма-Ата, август-ноябрь, Дом офицеров; 50 художников, около 300 произведений; в Казахской государственной художественной галерее хранится «фотоальбом»; рецензии и отчёты в прессе — «Советская культура», 22 августа 1947 г.; «Казахстанская правда», 1 августа, 22 октября, 30 ноября 1947 г.).
- 1948 г. Весенняя выставка произведений алма-атинских художников (Алма-Ата, с 4 июля, в помещении школы № 37. 32 художника, 158 произведений).
- 1949 г. Осенняя отчётная выставка произведений художников Казахстана (Алма-Ата, декабрь, в помещении Академического театра оперы и балета имени Абая. 33 художника).
- 1950 г. Республиканская художественная выставка «30 лет Советского Казахстана» (Алма-Ата, с 17 ноября, в фойе Академического театра оперы и балета имени Абая. 87 художников, 279 произведений живописи, графики и скульптуры. Издан каталог «Выставка работ художников в ознаменование 30-летия Казахской ССР. Каталог», Алма-Ата, 1950).
- 1951 г. Республиканская отчётная выставка произведений художников Казахстана (Алма-Ата, с 4 декабря, в помещении Академического театра оперы и балета имени Абая. 64 художника, 197 произведений. Издан каталог «Отчетная выставка работ художников Казахстана. Живопись, скульптура, графика», Алма-Ата, 1951 г.).
- 1952 г. Республиканская отчётная выставка работ художников Казахской ССР (Алма-Ата, с 5 декабря, фойе Академического театра оперы и балета имени Абая. 43 художника, 83 произведения. Издан каталог «Отчетная выставка работ художников Казахстана 1952 г. Живопись, скульптура, графика», Алма-Ата, 1952).
- 1954 г. Выставка работ художников Казахстана, посвящённая 100-летию Алма-Аты (Алма-Ата, с 17 июля 1954 г., в Казахской государственной художественной галерее им. Т. Г. Шевченко. 24 художника, 72 произведения).
- 1957 г. Республиканская художественная выставка произведений художников Казахстана, посвящённая 40-летию Великой октябрьской социалистической революции (Алма-Ата, ноябрь-декабрь, в Казахской государственной художественной галерее им. Т. Г. Шевченко. 115 художников, 337 произведений. Издан иллюстрированный каталог «Республиканская художественная выставка произведений живописи, скульптуры и графики художников Казахстана, посвященная 40-летию Великой Октябрьской социалистической революции. 1957 год. Живопись, скульптура, графика, театр и декоративное искусство. Каталог», Алма-Ата, 1958).
- 1958 г. Преддекадная выставка работ художников Казахстана (Алма-Ата, с 10 ноября, в Казахской государственной художественной галерее им. Т. Г. Шевченко. 117 художников, около 600 произведений. См.: Еланчик Е. «Полны дыханием Казахстана. Преддекадная выставка в галерее имени Т. Г. Шевченко», — журнал «Ленинская смена», Алма-Ата, 15 ноября 1958).
- 1958 г. Выставка изобразительного искусства Казахстана (Москва, с 13 по 25 декабря, в Академии художеств СССР. 91 художник, 541 произведение живописи, скульптуры, графики, театрально-декорационного искусства. Издан иллюстрированный каталог «Выставка изобразительного искусства Казахстана. Каталог.», М., 1958).
Художественные постановки
И. Б. Бальхозин работал в нескольких театрах, — основным был для него «родной» Русский театр драмы, в котором за 52 года работы Бальхозин оформил в общей сложности 171 спектакль; спорадически на протяжении 13-ти лет сотрудничал и в Казахском академическом театре, где пьесы ставились на казахском языке; считанное количество пьес поставил в других театрах, в частности, этносоциальную пьесу Ауэзова «Каракынчак Кобланды» в Казахском Корейском театре.
Полный список постановок художника И. Б. Бальхозина в Государственном академическом русском театре драмы имени М. Ю. Лермонтова
1934 год
- «Слуга двух господ» К. Гольдони. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
- «Коварство и любовь» Ф. Шиллера. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
1934 −1935 гг.
- «Луна слева» Б. Билль-Белоцерковского. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
- «Командные высоты» И. Фадеева. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
- «Жизнь зовет» Б. Билль-Белоцерковского. Постановка И. Калабухова, художник И. Бальхозин.
- «Чапаев» Д. Фурманова. Постановка Г. Юровского, художник И. Бальхозин.
- «Чудесный сплав» В. Киршона. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
- «Укрощение строптивой» У. Шекспира. Постановка И. Калабухова, художник И. Бальхозин.
- «На дне» М. Горького. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
- «Дорога цветов» В. Катаева. Постановка Г. Странского, художник И. Бальхозин.
1935—1936 гг.
- «Платон Кречет» А. Корнейчука. Постановка Г. Странского, художник И.Бальхозин.
- «Шестеро любимых» А. Арбузова. Постановка Г. Странского, художник И. Бальхозин.
- «После бала» Н. Погодина. Постановка К. Арбенина, художник И. Бальхозин.
- «Дальняя дорога» А. Арбузова. Постановка Р. Леногорской, художник И. Бальхозин.
1936—1937 гг.
- «Горе от ума» А. Грибоедова. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
- «Ученик дьявола» Б. Шоу. Постановка Р. Леногорской, художник И. Бальхозин.
- «Тартюф» Ж.-Б. Мольера. Постановка Р. Леногорской, художник И. Бальхозин.
- «Белеет парус одинокий» В. Катаева. Постановка Л. Варпаховского, художник И. Бальхозин.
- «Шторм» Б. Билль-Белоцерковского. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
1938 год
- «Очная ставка» Л. Шейнина и братье Тур. Постановка И. Александрова, художник И. Бальхозин.
- «Последние» М. Горького. Постановка В. Легарт, художник И. Бальхозин.
- «Простая девушка» В. Шкваркина. Постановка И. Адарского, художник И. Бальхозин.
- «Гроза» А. Островского. Постановка В. Сафронова, художник И. Бальхозин.
- «Недоросль» Д. Фонвизина. Постановка А. Иртеньева и Н. Нельского, художник И. Бальхозин.
- «Огни маяка» П. Карасева. Постановка Ю. Мизецкого, художник И. Бальхозин.
- «Созвездие гончих псов» К. Паустовского. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
- «Без вины виноватые» А. Островского. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
1939—1940 гг.
- «Генеральный консул» братьев Тур. Постановка В. Софронова, художник И. Бальхозин.
- «Царь Фёдор Иоаннович» А. Толстого. Постановка В. Гасюка, художник И. Бальхозин.
- «Два веронца» У. Шекспира. Постановка А. Саломарского, художник И. Бальхозин.
- «Касатка» А. Толстого. Постановка Ю. Рутковского, художник И. Бальхозин.
- «Кремлевские куранты» Н. Погодина. Постановка В. Гасюка, художник И. Бальхозин.
1940—1941 гг.
- «За океаном» Я. Гордина. Постановка В. Гасюка, художник И. Бальхозин.
- «Не всё коту масленица» А. Островского. Постановка А. Саломарского, художник И. Бальхозин.
- «Кто смеется последний» К. Крапивы. Постановка В. Гасюка, художник И. Бальхозин.
- «Мария Тюдор» В. Гюго. Постановка Л. Шипова, художник И.Бальхозин.
- «Фельдмаршал Кутузов» В. Соловьева. Постановка А. Саломарского, художник И. Бальхозин.
- «Парень из нашего города» К. Симонова. Постановка Б. Бибикова и О. Пыжовой, художник И. Бальхозин.
1942 год
- «Дети Ванюшина» С. Найденова. Постановка И. Соколова, художник И. Бальхозин.
- «Без вины виноватые» А. Островского. Постановка Ю. Иоффе, художник И. Бальхозин.
1943 год
- «Москвичка» Т. Гусева. Постановка З. Зорич, художник И. Бальхозин.
1944—1945 гг.
- «Последняя жертва» А. Островского. Постановка З. Зорич, художник И. Бальхозин.
- «Поединок» бр. Тур и Л. Шейнина. Постановка Ю. Иоффе, художник И. Бальхозин.
- «Последние» М. Горького. Постановка Б. Мизецкого, художник И. Бальхозин.
- «Так и будет» К. Симонова. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
- «Иван Грозный» А. Толстого. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Где-то в Москве» В. Масса и М. Червинского. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «На всякого мудреца довольно простоты» А. Островского. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
1946 год
- «Лисички» Л. Хелман. Постановка З. Зорич, художник И. Бальхозин.
- «Варвары» М. Горького. Постановка и музыка А. Ридаля, художник И. Бальхозин.
- «Ночное радио» бр. Тур и Л. Шейнина. Постановка Ю. Иоффе, художник И. Бальхозин.
- «За тех, кто в море» Б. Лавренева. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- 1947 год
- «Свадьба Кречинского» А. Сухово-Кобылина. Постановка С. Ассуирова, художник И. Бальхозин.
1948 год
- «Губернатор провинции» бр. Тур и Л. Шейнина. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Великая сила» Б. Ромашова. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
- «Вас вызывает Таймыр» А. Галича, К. Исаева. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
1949 год
- «На той стороне» А. Барянова. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
- «Московский характер» А. Софронова. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Заговор обреченных» Н. Вирты. Постановка Я. Штейна, художники И. Бальхозин, В. Голубович.
- «Пушкин» А. Глобы. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Роковое наследство» Л. Шейнина. Постановка Е. Диордиева, художник Б. Астахов.
- «Поздняя любовь» А. Островского. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Особняк в переулке» бр. Тур. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
- «Не ждали» В. Полякова. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
1950 год
- «Интервенция» Л. Славина. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
- «Илья Головин» С. Михалкова. Постановка В. Дьякова, художник И. Бальхозин.
- «Южнее 38-й параллели» Тхай-Ден-Хуна. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Потерянный дом» С. Михалкова. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Бешенные деньги» А. Островского. Постановка Б. Коврижных, художник И. Бальхозин.
1951 год
- «Голос Америки» Б. Лавренева. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Любовь Яровая» К. Тренева. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «С любовью не шутят» П. Кальдерона. Постановка Я. Штейна, художники Б. Астахов, В. Голубович и И. Бальхозин.
- «Доходное место» А. Островского. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Егор Булычов и другие» М. Горького. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Дядя Ваня» А. Чехова. Постановка Б. Коврижных, художник И. Бальхозин.
- «Семья Лутониных» бр. Тур и И. Пырьева. Постановка Б. Коврижных, художник И. Бальхозин.
1952 год
- «Совесть» Ю. Чепурина. Постановка Б. Коврижных, художник И. Бальхозин.
- «Ревизор» Н. Гоголя. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Под золотым орлом» Я. Галана. Постановка Б. Коврижных, художники И. Бальхозин и Б. Астахов.
- «Светит, да не греет» А. Островского. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Девицы-красавицы» А. Симукова. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Гражданин Франции» Д. Храбровицкого. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Тридцать сребреников» Г. Фаста. Постановка Б. Коврижных, художник И. Бальхозин.
1953 год
- «Третья молодость» бр. Тур. Постановка Б. Коврижных, художник И. Бальхозин.
- «Канун грозы» М. Маляревского. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Гибель Помпеева» Н. Вирты. Постановка Б. Коврижных, художник И. Бальхозин.
- «Раки» С. Михалкова. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
1954 год
- «Иван Рыбаков» В. Гусева. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
1955 год
- «Любовь Ани Березко» В. Пистоленко. Постановка А. Арсеньева, художник И. Бальхозин.
- «Кража» Д. Лондона. Постановка Я. Штейна, художник И. Бальхозин.
- «Крылья» А. Корнейчука. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Дети солнца» М. Горького. Постановка А. Арсеньева, художник И. Бальхозин.
1956 год «#Дама-невидимка» П. Кальдерона. Постановка А. Закка, художник И. Бальхозин.
- «Униженные и оскорбленные» Ф. Достоевского. Постановка Я. Штейна, художники И. Бальхозин и В. Голубович.
- «Одна» С. Алешина. Постановка С. Ассуирова, художник И. Бальхозин.
1957 год
- «После разлуки» бр. Тур. Постановка С. Ассуирова, художник И. Бальхозин.
- «Степное зарево» З. Шашкина. Постановка М. Гольдблата, художник И. Бальхозин.
- «Вчера в Касаткине» А. Закка и И. Кузнецова. Постановка А. Утеганова, художник И. Бальхозин.
1958 год
- «Наследники» Н. Анова. Постановка Е. Диордиева и М. Сулимова, художник И. Бальхозин.
- «Три соловья» д.17" Д. Добричанина. Постановка А. Утеганова, художник И. Бальхозин.
- «Битва в пути» Г. Николаевой. Постановка М. Сулимова, художник И. Бальхозин.
1959 год
- «Барабанщица» А. Салынского. Постановка А. Утеганова, художник И. Бальхозин.
- «Несчастный случай» М. Маляревского и Д. Халендро. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
1960 год
- «Якорная площадь» И. Штока. Постановка А. Утеганова, художник И. Бальхозин.
- «Неравный бой» В. Розова. Постановка А. Утеганова, художник И. Бальхозин.
- «Зарницы» М. Ауэзова. Постановка А. Лакшина, художник И. Бальхозин.
1961 год
- «Остров Афродиты» А. Парниса. Постановка А. Лакшина, художник И. Бальхозин.
- «Время любить» Б. Ласкина. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Океан» А. Штейна. Постановка А. Утеганова, художник И. Бальхозин.
- «Миллион за улыбку» А. Софронова. Постановка Б. Дэльвина, художник И. Бальхозин.
1962 год
- «День рождения Терезы» Г. Мдивани. Постановка А. Лакшина, художник И. Бальхозин.
- «Огненный мост» Б. Ромашова. Постановка А. Утеганова, художник И. Бальхозин.
- «Палата» С. Алешина. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
1963 год
- «Под одним небом» А. Мовзона. Постановка Б. Дэльвина, художник И. Бальхозин.
- «Остров твоей мечты» М. Зарудного. Постановка С. Казимировского, художник И. Бальхозин.
1964 год
- «Совесть» Д. Павловой. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Король Лир» В. Шекспира. Постановка С. Казимировского, художники И. Бальхозин и Т. Афанасьева.
1965 год
- «Требуется лжец» Д. Псафос. Постановка Л. Лукацкого, художник И. Бальхозин.
- «К морю-океану» Ю. Петухова. Постановка С. Казимировского, художник И. Бальхозин.
- «Дон Кихот ведет бой» В. Коростылева. Постановка А. Мадиевского, художник И. Бальхозин.
1966 год
- «Поднятая целина» М. Шолохова. Постановка А. Мадиевского, художник И. Бальхозин.
- «104 страницы про любовь» Э. Радзинского. Постановка А. Трубая, художник И. Бальхозин.
1967 год
- «Вдовец» А. Штейна. Постановка А. Мадиевского. Художник И. Бальхозин.
- «Заговор императрицы» А. Толстого. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Победитель» М. Рогового. Постановка А. Мадиевского, художник И. Бальхозин.
1968 год
- «Егор Булычов и другие» М. Горького. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Поручик Лермонтов» К. Паустовского. Постановка А. Пашкова и А. Тарасова, художники Т. Афанасьева и И. Бальхозин.
- «Абай» М. Ауэзова. Постановка А. Мадиевского, художник И. Бальхозин.
- «Десять суток за любовь» В. Константинова и Б. Рацера. Постановка А. Пашкова, художник И. Бальхозин.
1969 год
- «Враги» М. Горького. Постановка М. Сулимова, художник И. Бальхозин.
1970 год
- «Большевики» М. Шатрова. Постановка М. Сулимова, художник И. Бальхозин.
- «Поздняя любовь» А. Островского. Постановка Е. Диордиева, художник И.Бальхозин.
«Надежда горит впереди!» Н. Анова и М. Сулимова. Постановка М. Сулимова, художник И. Бальхозин. 1971 год
- «Мост» А. Чхеидзе. Постановка И. Далиненко, художники И. Бальхозин и А. Лакшин.
- «Первая глава» Д. Аля. Постановка М. Сулимова, художник И. Бальхозин.
- «Село Степанчиково и его обитатели» Ф. Достоевского. Постановка Д. Либуркина, художник И. Бальхозин.
- «Человек из Ламанчи» Д. Вассермана, стихи Д. Дэриона, музыка Митча Ли. Постановка М. Сулимова, художник И. Бальхозин.
- «Сказки старого Арбата» А. Арбузова. Постановка Д. Либуркина, художник И. Бальхозин.
1972 год
- «Всегда новые времена» М. Рогового. Постановка И. Далиненко, художник И. Бальхозин.
- «Не беспокойся, мама!» Н. Думбадзе. Постановка Р. Андриасяна, художники Т.Афанасьева и Б. Бальхозин.
- «Василиса Мелентьева» А. Островского. Постановка И. Далиненко, художник И. Бальхозин.
1973 год
- «Омут» Э. Фабра. Постановка Е. Диордиева, художники Т. Афанасьева и И. Бальхозин.
- «Ситуация» В. Розова. Постановка Р. Андриасяна, художник И. Бальхозин.
- «Прежде чем пропоет петух» И. Буковчана. Постановка Р. Андриасяна, художник И. Бальхозин.
- «Василиса Прекрасная» Е. Черняк. Постановка И. Далиненко, художник И. Бальхозин.
1974 год
- «Все хорошо, что хорошо кончается» У. Шекспира. Постановка В. Полицаева, художник И. Бальхозин.
1975 год
- «Винни Пух и все, все, все» А. Милна. Постановка Ю. Померанцева, художник И. Бальхозин.
- «Невольницы» А. Островского. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Чудеса пренебрежения» Лопе де Вега. Постановка И. Даниленко, художник И. Бальхозин.
- «Муж и жена снимут комнату» М. Рощина. Постановка Ю. Южакова, художник А. Кривошеин и И. Бальхозин.
1976 год
- «Собака на сене» Лопе де Вега. Постановка Ю. Померанцева, художник И. Бальхозин.
- «Волшебные кольца Альманзора» Т. Габбе. Постановка В. Еремина, художник И. Бальхозин.
1977 год
- «Степной комиссар» А. Алимжанова и М. Семашко. Постановка В. Захарова, художник И. Бальхозин.
1978 год
- «Мои надежды» М. Шатрова. Постановка В. Захарова, художник И. Бальхозин.
- «Жанна д, Арк» Ж. Ануя. Постановка В. Захарова, художник И. Бальхозин.
1979 год
- «Тоот, другие и майор» И. Эркеня. Постановка М. Богина, художник И. Бальхозин.
- «Аленький цветочек» А. Брусевича. Постановка А. Пашкова, художник И. Бальхозин.
- «Снега метельные» И. Щеголихина. Постановка Ю. Капустина, художники И. Бальхозин и Е. Материкин.
1980 год
- Конек-Горбунок П. Ершова. Постановка Ю. Костенко, художник И. Бальхозин.
- «Живи и помни» В. Распутина. Постановка Ю. Костенко, художник И. Бальхозин.
1981 год
- «Дни Турбиных» М. Булгакова. Постановка В. Иванова, художник И. Бальхозин.
- «Пришел мужчина к женщине» С. Злотникова. Постановка В. Иванова и И. Гонопольского, художник И. Бальхозин.
- «Конец Горькой линии» А. Чебака и Е. Диордиева. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
1982 год
- «Скандальное происшествие с мистером Кэттлом и миссис Мун» Дж. Пристли. Постановка В. Иванова, художник И. Бальхозин.
- «Ретро» А. Галина. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
- «Правда памяти» А. Абдуллина. Постановка В. Иванова, Л. Полохова, художник И. Бальхозин.
1983 год
- «Наедине со всеми» А. Гельмана. Постановка Ю. Капустина, художник И. Бальхозин.
- «Нежданный друг» А. Кристи. Постановка Е. Диордиева, художник И. Бальхозин.
1984 год
- «Пять романсов в старом доме» В. Арро. Постановка Л. Архипова, художник И. Бальхозин.
1985 год
- «Белоснежка и семь гномов» О. Табакова и Л. Устинова. Постановка В. Лымарева, художник И. Бальхозин.
- Василиса Прекрасная Е. Черняк. Постановка И. Далиненко, художник И. Бальхозин.
1986 год
- «Последний посетитель» В. Дозорцева. Постановка Р. Андриасяна, художник И. Бальхозин.
В Казахском академическом драматическом театре создал декорации к спектаклям «На дне» М. Горького (1946), «Дружба и любовь», «Одна семья», «Кто мой отец» А. Абишева (1947, 1949, 1957), «Моя любовь» М. Иманжанова (1953). «Безграничный перепал» К.Бекхожина (1973)[2].
в Государственном корейском театре музыкальной комедии — пьесу «Каракынчак Кобланды» М. Ауэзова (1979)[2].
Напишите отзыв о статье "Бальхозин, Игорь Борисович"
Примечания
- ↑ 1 2 [tl.kz/index.php?newsid=92 Репертуар Театра за все годы работы] // Государственный академический русский театр драмы имени М. Ю. Лермонтова. — оф. сайт
- ↑ 1 2 3 4 [www.madenimura.kz/ru/culture-legacy/books/book/kazahstan-nacionalnaa-enciklopedia-1-tom?category=all&page=359 Бальхозин, Игорь Борисович] // Казахстан. Национальная энциклопедия. — Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 2004. — Т. I. — ISBN 9965-9389-9-7.
- ↑ 1 2 3 [www.maslovka.org/modules.php?name=Search&query=%E1%E0%EB%FC%F5%EE%E7%E8%ED%20%E8.%E1.&type=search_artist Бальхозин И. Б.]. Выставки советского изобразительного искусства 1917—1958 гг. в СССР и за границей. Сайт художников Верхней Масловки и наследия «ИЗОФОНД-20й век». Проверено 28 мая 2016.
- ↑ 1 2 [www.inform.kz/rus/article/2482303 Имена]. 27 июля. Информационный календарь Казинформа «Даты. События. Имена». МИА «Казинформ» (27 Июля 2012, 06:40). Проверено 28 мая 2016.
- ↑ Театрально-декорационное искусство // Театральная энциклопедия. Том 2 / Глав. ред. П. А. Марков — М.: Советская энциклопедия, 1963. — 1216 стб. с илл., 14 л. илл.
- ↑ Театрально-декорационное искусство // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ [kirovpoints.ru/dom-p-i-balxozina-1878-g.html Дом П. И. Бальхозина. 1878 г.] // «Памятники истории и культуры города Кирова». Сост.: М. Н. Бойчук. Горький, 1986 г.
- ↑ [www.culture.admkirov.ru/sfera-cultury/kulturnoe-nasledie/detail.php?ID=61567 Каменный дом. Магазин А. Н. Бальхозиной, 1870-е] // Выявленные объекты культурного наследия. — Управление культуры администрации города Кирова, оф. сайт
- ↑ 1 2 3 Рева А. В. Анна Николаевна Бальхозина // [www.herzenlib.ru/almanac/number/detail.php?NUMBER=number3&ELEMENT=gerzenka3_6_2 Герценка: Вятские записки. Науч.-попул. альманах] / В. А. Коршунков (науч. ред.), В. И. Морозов (общ. ред.), М. Н. Новоселова, Г. А. Симонова ; Н. П. Гурьянова (сост.). — Киров : Кировская ОУНБ им. А. И. Герцена, 2002. — Вып. 3, Портреты. Судьбы.. — 248 с. — ISBN 5-88186-436-0.</span>
- ↑ Ольга Костылева [kirovnet.ru/news/2015/06/08/istoriya-odnoy-fotografii-shkola-novogo-tipa-na-vyatke История одной фотографии: школа нового типа на Вятке] // Кировский городской портал Кировнет.ру. — 08.06.2015 (проверено 29.05.2016)
- ↑ Л. Б. Горюнова [www.herzenlib.ru/almanac/number/detail.php?NUMBER=number22&ELEMENT=gerzenka22_3_1 Алексей Иванович Столбов. Штрихи к портрету] // Герценка: Вятские записки [Текст] : [науч.-попул. альм.] / Киров. ордена Почёта гос. универс. обл. науч. б-ка им. А. И. Герцена; редкол.: Н. П. Гурь- янова (сост.) [и др.]. — Киров, 2012. — Вып. 22. — 288 с. : ил.
- ↑ Сулимов М. В. «Посвящение в режиссуру» // Вступит. ст. С. Д. Черкасского. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2004. 575 с. — С. 51, 158, 168
- ↑ Екатерина Сергеева [gorno-altaisk.ru/photogallery/vernisazh/tebekov Театральная магия Валерия Тебекова] // Галерея. Вернисаж. — «Хан-Алтай». Информационно-туристическмй портал алтайского края. — 12.01.2011 (проверено 29.05.2016)
- ↑ [csmrk.kz/index.php/collect-menu/mnu-izo-col Коллекция изобразительного искусства] // Центральный Государственный музей Республики Казахстан. — Официальный сайт (проверено 29.05.2016)
- ↑ [shrk.kz/index.php?option=com_content&view=article&id=62%3A-1940-1991&catid=35%3A2012-01-10-21-16-55&Itemid=55&lang=ru Съезды Союза художников Казахской ССР. 1940—1991.] // История СХРК. — Союз художников Казахстана. Официальный сайт (проверено 29.05.2016)
- ↑ Казахский государственный академический театр драмы имени М. Ауэзова // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ Урал Аманжолов [www.voxpopuli.kz/history/1753-istoriya-kazakhstanskogo-tennisa.html История казахстанского тенниса] //History. — Vox Populi. Сайт фоторепортажей № 1 в Казахстане, сайт о нас с вами! — 23 января, 2014 (проверено 29.05.2016)
</ol>
При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].
Отрывок, характеризующий Бальхозин, Игорь Борисович
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
