Иоанникий (Липовац)

Митрополит Иоанникий (в миру Йован Липовац, серб. Јован Липовац; 16 февраля 1890, село Столив — 18 июня 1945, Аранджеловац) — епископ Сербской православной церкви, митрополит Черногорско-Приморский.

Биография

Родился 16 февраля 1890 года в селе Столив на берегу Которского залива, в семье Шпира Липоваца и Марии Дамианович.

Окончил школу в Прчани, гимназию в Которе, православный богословский институт в Задаре и философский факультет Белградского университета.

8 ноября 1912 года епископом Бококоторским и Дубровническим Владимиром (Боберичем) был рукоположен в сан диакона, а 10 ноября — в священника.

В 1912—1918 годы был военным капелланом в Которе. В то время территория Которской бухты (Боки) находилась под властью Австро-Венгрии и в войсках империи Габсбургов, особенно во флоте, было много православных славян. Во время первой мировой войны на австрийских военных кораблях появлялись просербские и антиавстрийские надписи, которые австрийские офицеры боялись стереть в течение нескольких дней. В 1918 годы в Которе вспыхнуло восстание австрийских моряков славянского происхождения, которое было жестоко подавленно.

В 1918—1919 годы — настоятель прихода в Ластве.

В 1919—1925 годы — преподаватель Цетиньской гимназии, женской учительской школы и Цетинской духовной семинарии.

В 1925—1940 годы — профессор 1-й мужской гимназии в Белграде.

Будучи вдовым протоиереем, 8 декабря 1939 года избран викарным епископом Будимлянским.

1 февраля 1940 года в Монастыре Раковица под Белградом пострижен в монахи митрополитом Скоплянским Иосифом (Цвийовичем) и возведён в сан игумена.

11 февраля 1940 года в Белградском соборе рукоположён во епископа. Хиротонию совершили: патриарх Сербский Гавриил (Дожич), митрополит Скопльский Иосиф (Цвийович) и епископ Зворничско-Тузланский Нектарий (Круль).

11 декабря 1940 года решением Священного Архиерейского собора избран митрополитом Черногорско-Приморским.

23 февраля 1941 года в Цетинье состоялась его интронимзация, которое возглавил Скоплянский митрополит Иосиф (Цвийович).

Крушение югославской монархии в апреле 1941 года и немецко-итальянская оккупация положили начало тяжелым испытаниям для православных в Черногории. После прихода оккупантов знавший итальянский язык митрополит остался в Цетинье и смог продолжить свою деятельность по управлению епархией. Более того он сумел добиться освобождения части интернированных солдат и офицеров югославской армии, а затем и арестованных итальянцами и албанцами черногорцев. При этом Владыка Иоанникий последовательно боролся с двумя доктринами — коммунистической и фашистско-нацистской. Всего в 1941—1945 году в Черногории погибли 100 священников, из которых 12 убиты оккупантами, а остальные 88 — коммунистами. Был разрешен ряд церквей.

Как духовный глава православных и председатель Общества Красного Креста Черногории митрополит Иоанникий неоднократно требовал от итальянских оккупационных властей освобождения черногорцев, посаженных в тюрьму или интернированных в Албанию и Италию. Из своих скромных средств Цетиньская митрополия помогала беженцам, пострадавшим от албанского, хорватского и немецкого террора.

В годы войны поддерживал благожелательные отношения с предстоятелем Албанской православной церкви архиепископом Христофором (Киси). В мае 1942 года митрополит Иоанникий обратился к архиепископу Христофору с двумя письменными просьбами: разрешить одному черногорскому иеромонаху служить в Печском монастыре (в присоединенном к Албании районе), где не осталось насельников, и помочь в освобождении интернированных в албанских лагерях сербов из Метохии. Во втором письме (от 11 мая) митрополит Иоанникий благодарил архиепископа за помощь в освобождении интернированного в Албании духовенства Черногорской епархии.

В ноябре 1944 года, накануне прихода Югославской Народно-освободительной армии, митрополит Иоанникий с 70 священниками покинули Черногорию. До конца ноября он пребывал между Подгорицей и Скадарским озером, где к Владыке присоединилось ещё несколько десятков священнослужителей. В начале декабря эта группа направилась на запад через Санджак и Боснию, но, добравшись до Словении, попала в плен к частям НОАЮ.

Сначала митрополита Иоанникия перевезли в Белград, где обвинили в том, что он якобы давал инструкции Михайловичу, а затем — в Аранджеловец. Здесь 8-9 июня 1945 года после жестоких мучений митрополита убили по приказу титовского генерала Пеко Дапчевича.

Командующий 1 югославской армии прислал в Цетиньский монастырь панагию и крест убитого митрополита.

Ссылки

• [www.srpska.ru/article.php?nid=2716 Священномученик Иоанникий (Липовац), митрополит Черногорско-Приморский] // srpska.ru
• [www.pravoslavie.ru/put/30733.htm «Потрудимся идти путём Православия!» Из творений священномученика Иоанникия, митрополита Черногорско-Приморского]
• Михаил Шкаровский [ruskline.ru/monitoring_smi/2010/10/12/pravoslavnaya_cerkov_na_okkupirovannoj_italyanskimi_vojskami_territorii_yugoslavii_v_gody_vtoroj_mirovoj_vojny_chast_2/ Православная Церковь на оккупированной итальянскими войсками территории Югославии в годы Второй мировой войны.]
• [www.pravenc.ru/text/577948.html ИОАННИКИЙ] // Православная энциклопедия. Том XXV. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2011. — С. 75. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-046-2

Отрывок, характеризующий Иоанникий (Липовац)

– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.