Сербская православная церковь

Сербская Православная Церковь серб. Српска православна црква
Собор Св. Саввы в Белграде — кафедра Патриарха Сербского
Основная информация
Предстоятель в настоящее время	Ириней
Центр	Белград, Сербия
Резиденция Предстоятеля	Белград
Юрисдикция (территория)	Сербия Босния и Герцеговина Македония Словения Хорватия Черногория
Автономные церкви в канонической зависимости	Православная Охридская архиепископия
Церковь-мать	Константинопольский патриархат
Богослужебный язык	сербский, церковнославянский
Календарь	юлианский
Численность
Епископов	47
Епархий	46
Сайт	[www.spc.rs www.spc.rs]

Се́рбская правосла́вная це́рковь (серб. Српска православна црква) — автокефальная поместная православная Церковь, имеющая 6-е место в диптихе автокефальных поместных Церквей Константинопольского Патриархата и 7-е место в диптихе Московского Патриархата.

История

Возникновение православия в Сербии

На территории соседней Македонии христианство известно ещё со времён апостола Павла. С IV по VI века Церковь в Македонии попеременно зависела то от Рима, то от Константинополя.

По сообщению византийского императора Константина VII Багрянородного, первое массовое крещение сербов произошло при византийском императоре Ираклии (610—641). Дальнейшее распространение христианство восточного обряда получило среди сербов в IX веке, когда в 869 году по просьбе князя Мунтимира византийский император Василий I Македонянин послал к ним греческих священников. Окончательному утверждению христианства у сербов во многом способствовала деятельность святых Кирилла и Мефодия. Влияние миссии просветителей славян особенно усилилось, когда их ученики, среди которых были святые Климент и Наум, переселились из Моравии в Охридский край.

Первый период автокефалии XIII—XVIII века

В 1219 году поставленным «никейским» (в Константинополе тогда была Латинская империя) Патриархом Мануилом I Сербской Церкви было предоставлено право для Сербской Церкви иметь своего автокефального архиепископа. Константинопольский патриарх Мануил I рукоположил святителя Савву (Неманича) в сан архиепископа. По возвращении на родину святитель занялся устроением своей Церкви. Он основал восемь новых епархий, епископами в которых поставил своих учеников — подвижников Хиландара и Студеницы. В разные концы сербских земель посылались священники с поручением проповедовать и совершать церковные таинства. В жизнь сербских монастырей вводились традиции и уставы Афонской горы, монастырей Малой Азии и Палестины.

После завершения строительства Жичского монастыря в него была перенесена архиепископская резиденция. В Жиче собирались поместные соборы Сербской Церкви, в которых принимали участие все епископы, игумены и многие священники. Из-за слабой защищённости Жичи пребывать в ней было небезопасно, особенно после нашествия татар (1242), а позднее — болгар и куманов (1253). Поэтому архиепископ Арсений I (1233—1263) перенёс кафедру архиепископии из Жичи в Печский монастырь, основанный святителем Саввой. Архиепископы, в зависимости от обстоятельств, пребывали то в Пече, то снова в Жичи. Такое перемещение продолжалось до конца XIII века, когда резиденция архиепископа была окончательно перенесена в Печ.

На Соборе, созванном королём Сербии Стефаном Душаном в Скопье в 1346 году, Печская архиепископия получила статус Патриархата с резиденцией Патриарха в городе Печ, откуда получила наименование Печской, что было признано Константинополем в 1375 году.

Сербская церковь при османском владычестве

В 1459 году, после падения Сербского государства и аннексии его земель Османской империей, Патриархат был упразднён. При этом Черногорская митрополия сохранила свою самостоятельность от Константинополя и рассматривала себя как преемницу Печской патриархии.

Печский патриархат был восстановлен в 1557 году и вновь упразднён в 1766 году. Церковь (то есть православное население) в Сербии управлялась фанариотскими епископами.

Турецкие зверства побудили значительное количество сербов бежать в Австрию. На территории Габсбургской монархии была сформирована особая церковная организация, руководимая сербским клиром, которая в идеологическом и духовном отношении с 1690 года была связана с Патриархией в Пече, но политические условия, и прежде всего конфликты между Габсбургами и Османской империей, привели к автономно-автокефальному положению Сербской православной митрополии с центром в городе Сремски-Карловци.

Карловацкая митрополия функционировала в стабильном государстве, где доминировал римо-католицизм, непрестанно терпя более или менее сильное давление в направлении прозелитизма, выражавшееся в попытках склонения к униатству. Главы Карловацкой митрополии имели духовную власть над сербами Венгерского королевства, гражданской Хорватии, Военной границы и над частью православных румынских подданных империи Габсбургов. В 1848 году Карловацкая митрополия была возведена в ранг Патриархата. С 1870-х у Трансильванской и Буковинской митрополия появилась широчайшая автономия.

С вхождением в состав империи Габсбургов Далмации, Боснии и Герцеговины последовал запрет на пастырское подчинение местного сербского населения этих областей сербскому митрополиту (патриарху), восседавшему на престоле в г. Сремски-Карловци. Габсбургская политика в отношении православной церкви сводилась к оставлению Боснии и Герцеговины под шаткой властью Константинопольского патриархата, при этом Далмация и Бока-Которска входили в состав Буковинско-Далматинской митрополии, гибридной сербско-румынско-русинской церковной организации, охватывающей области, географически разделенные друг от друга сотнями километров, а Синод и центральные церковные институты размещались в Вене.

Сербская православная церковь в независимой Сербии

В Белграде по обретении Сербией независимости, в январе 1832 году, под юрисдикцией Константинопольского Патриархата была учреждена автономная митрополия. С установлением международно признанного государственного суверенитета и независимости Сербии (после Берлинского конгресса) получила в 1879 году автокефалию, признанную Константинопольской Патриархией.

Восстановленная православная церковь вскоре оказалась подчинена государству. В 1862 году в Сербии был принят Закон об органах церковной власти православной веры, который предусматривал, что члены консисторий должны были утверждаться князем (как и работники их канцеляриций), приносить ему клятву как гражданские судьи и соблюдать общегражданские законы. Кроме того, консистории были обязаны соблюдать общегосударственные законы и получали жалованье как чиновники. Кроме того, этот закон ограничил церкви и монастыри в праве распоряжения недвижимым имуществом — для его продажи, покупки, дарения, сдачи в аренду требовалось согласие министерства. Закон также ограничил права Архиерейского собора, любое важное решение которого, теперь должно было утверждаться в Министерстве просвещения и религиозных дел. Даже выбранный собором новый архиепископ не мог быть хиротонисан пока не будет утвержден князем. Раз в три года каждый архиерей должен был объехать свою епархию и отчет о поездке направить Архиерейскому собору, который передавал его Министерству.

В 1859 год Белградскую митрополию возглавил митрополит Михаил (Йованович), смещённый в 1881 году. В 1882 году контроль над церковью был ужесточен - теперь митрополита избирал не собор, а специальный орган, включавший Архиерейский собор и представителей гражданских властей (министра просвещения и религиозных дел, председателей Государственного совета и кассационного суда, а также пять членов Скупщины). После избрания митрополит должен был быть утвержден в сане королём. Архиереи стали получать государственное жалованье в 10 тыс. динаров в год. 20 марта 1883 года, несмотря на протесты ряда сербских епископов, были проведены выборы (без участия архиереев) митрополита, которым стал архимандрит Феодосий (Мраович) (1883—1889); хиротония которого, с разрешения императора Франца-Иосифа была совершена Патриархом Карловицким Германом (Анджеличем) (1882—1888). Недовольные архиереи были сняты с должностей, а их епархии в 1886 году упразднены королём. С изменением политической ситуации (отречение короля Милана от престола) в стране митрополит Феодосий в 1889 году ушёл на покой, а митрополит Михаил — возвращён.

В 1890 году был принят новый Закон о церковных властях восточно-православной церкви, который провозгласил православие государственной религией страны и зафиксировал деление Сербии на пять епархий. Архиерейский собор снова состоял только из архиереев, но подчинение их королевской власти сохранялось: для поездки митрополиту или епископу за границу требовалось разрешение от короля, епископ до хиротонии должен был быть утвержден королём, а после неё назначался на епархию королевским указом. Закон 1890 года закрепил избрание митрополита Архиерейским собором, но с участием государственных чиновников и с утверждением королём избранного кандидата. Также закон зафиксировал обязательное государственное жалованье архиереям. Этот закон с некоторыми изменениями действовал до 1918 года.

По итогам балканских войн (1912—1913) в Белградскую митрополию вошли: Скоплянская, Велешско-Дебарская и Призренская епархии.

Сербская православная церковь в Королевстве Югославия

Сербская православная церковь в Королевстве Югославия

По образовании в 1918 году Королевства сербов, хорватов и словенцев (с 1929 — Югославия), которое объединило Сербию с македонским и албанским населением, Черногорию, земли бывшей Австро-Венгрии, Боснию и Герцеговину, Хорватию, Словению, произошло объединение православных церквей государства в единую Сербскую Церковь — в мае 1919 года.

12 сентября 1920 года на день Собора сербских святых в Сремских Карловцах состоялось торжественное провозглашение объединения и восстановления Сербской Патриархии. В состав восстановленной Патриархии вошли следующие епархии: Белградская, Банялукско-Бихачская, Бачская, Битольская, Бококоторско-Дубровницкая, Будимская, Велешско-Дебарская, Вршачская, Горнокарловацкая, Дабро-Боснийская, Далматинско-Истрийская, Дорянская, Жичская, Захолмско-Рашская, Захолмско-Грецеговинская, Зворницко-Тузланская, Злетовско-Струмичская, Нишская, Охридская, Пакрачская, Печская, Рашко-Призренская, Скоплянская, Сремско-Карловацкая, Шабачская, Темишоарская, Тимокская и Черногорско-Приморская.

Межвоенный период стал эпохой расцвета сербского православия. Церковь пользовалось поддержкой государства. В это время в Югославии находилось большое количество иммигрантов из России, среди которых было немалое число высококвалифицированных учёных, военных и представителей духовенства. В 1920 году был открыт Богословский факультет Белградского университета.

В 1929 году Сербская православная церковь была формально отделена от государства, но при этом осталась под контролем монарха: король сохранил право утверждать епархиальных архиеерев, а по закону 1930 года в выборах патриарха участвовали не только архиереи, но и государственные чиновники.

Сербская православная церковь в межвоенный период противилась сближению Югославии с Ватиканом. Особенно жесткая борьба разгорелась вокруг конкордата, заключенного между Святым Престолом и властями страны. Против этого документа выступил сербский патриарх Варнава в меморандуме, направленном им 3 декабря 1936 года, премьер-министру Югославии Стоядиновичу. Эта борьба оказалась успешной — 9 октября 1937 года конкордат был отвергнут Сенатом.

Сербская православная церковь в период Второй мировой войны

Немецкая оккупация Югославии и в особенности провозглашение марионеточного Независимого государства Хорватия принесло огромный урон Сербской православной церкви. Многие священнослужители были убиты, а храмы и монастыри разрушены.

Сербская православная церковь в СФРЮ

Сербская православная церковь в СФРЮ

Последующий коммунистический период Сербская Церковь также подвергалась давлению и притеснениям со стороны государства. Обострились националистические тенденции. Стремление властей контролировать сербскую диаспору привело к её расколу: в 1963 году была Свободная сербская православная церковь. В 1967 году под давлением властей была провозглашена неканоническая Македонская православная церковь.

Структура и современное состояние

22 января 2010 года новым патриархом Сербским избран Ириней (Гаврилович).

Каноническое устройство

• Высший церковный суд
• Епархиальный совет
• Патриархийный совет
• Священный Архиерейский Собор
• Священный Архиерейский Синод

В богослужении используется сербский язык наряду с церковнославянским.

См. также

Тематические списки

• Список Предстоятелей Сербской Православной Церкви
• Список ныне живущих архиереев Сербской Православной Церкви
• Список сербских православных монастырей

Общие тематические статьи

• Православие в Сербии
• Православие в Хорватии
• Православие в Черногории
• Храм Святых Апостолов Петра и Павла у Яузских ворот — подворье Сербской Православной Церкви в Москве

Литература

• Скурат К. Е. [orthedu.ru/ch_hist/hist_pomestn/skurat1/02.htm Сербская Православная Церковь // История Поместных Православных Церквей]

Ссылки

• [www.spc.rs/ Сербская Православная Церковь — официальный сайт]
• [www.svetosavlje.org/ Святосаввие — Сербская православная культура]
• [sr.hristianstvo.ru/ Православно хришћанство.ru — каталог сербских православных ресурсов интернет]
• [www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=875 Еще один список сербских интернет-ресурсов]

Отрывок, характеризующий Сербская православная церковь

Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.