Калькуляционный аргумент

Калькуляционный аргумент — это один из видов критики плановой экономики. Он был впервые предложен Людвигом фон Мизесом в 1920 году и позднее подробно исследован Фридрихом Хайеком Он относится к проблеме рационального распределения ресурсов в экономике. В рыночной экономике эта проблема решается при помощи механизма спроса и предложения, при котором люди имеют возможность решать, как именно будут распределяться товары или услуги при помощи своей готовности отдавать деньги за них. Таким образом, цена товара содержит всю необходимую информацию о балансе спроса и предложения, что позволяет корректировать возникающие избытки и дефициты. Мизес и Хайек утверждают, что этот механизм является единственно возможным, и что из-за отсутствия информации, получаемой при помощи рыночных цен, социализм лишен возможности рационального распределения ресурсов. Те, кто поддерживают этот аргумент, считают, что он является доказательством неработоспособности плановой экономики. Этот вопрос горячо обсуждался в экономической теории в 1920-х и 1930-х годах.

В своей книге "Экономические вычисления в социалистическом содружестве" Людвиг фон Мизес обосновывал идею, что дефицит является непременной особенностью любой социалистической экономики, так как если все средства производства принадлежат государству, не существует способа получить рациональные цены для средств производства, потому что цены на них, в отличие от цен на потребительские товары, являются просто характеристикой внутренней передачи этих средств, а не результатом сознательного обмена. Таким образом, оценка средств производства становится невозможной, а значит, планирующий орган будет лишен возможности рационального распределения ресурсов. Он утверждал, что: "…рациональная экономическая активность невозможна в социалистической экономике.. Эта критика была им развита более полно в 1922 году в книге Социализм, экономический и социологический анализ.

Ещё ранее центральное планирование так же подвергалось критике со стороны социалистов, отдававших предпочтение децентрализованным методам экономического планирования, в том числе Львом Троцким и Петром Кропоткиным. Лев Троцкий, в частности, утверждал что централизованное планирование окажется неспособным эффективно реагировать на локальные изменения в экономике, так как оно будет лишено значимого отклика от действий миллионов участников экономики, и будет, соответственно, неэффективным механизмом для координации экономического процесса

Сравнение разнородных товаров

Так как капитал и труд являются сильно неоднородными (то есть имеют различные характеристики, которые принципиально определяют физическую продуктивность), экономически вычисления требуют некоего общего базиса для сравнения всех их форм.

Деньги, являясь универсальным средством обмена, позволяют очень просто проводить анализ цены разнообразных товаров — более дешевые, при прочих равных условиях, являются более предпочтительными. Это так называемая сигнальная функция цены. Одновременно с этим ограниченность денег предотвращает чрезмерное использование товара.

В отсутствии денег, нерыночный социализм лишен средства простого сравнения разнообразных товаров и будет вынужден проводить расчет для каждого из них отдельно. Это означает, что принимаемые решения будут во многом произвольны и приниматься в условиях недостатка информации.

Вычисление полезности для капитальных и потребительских товаров

Общий базис для сравнения товаров и услуг должен так же быть связан с благополучием потребителя. Кроме того, он должен делать возможным сравнение выгодности при выборе между немедленным и отложенным потреблением (для получения большего результата позднее) путём инвестиций в капитал. Использование денег как средства обмена и учета является необходимым для решения этих двух проблем экономических вычислений. Для обоснования этого тезиса Мизес применил теорию предельной полезности. Согласно ей потребители стараются максимизировать получаемую полезность последней единицы денег, тратимой на каждый товар, откуда следует что в результате обмена потребительских товаров устанавливаются цены, которые представляют предельную полезность для потребителей, и деньги, таким образом, соответствуют удовлетворению потребителя.

Если деньги так же могут быть потрачены на капитальные товары и рабочую силу, то становится возможным сравнение между капитальными и потребительскими товарами. Это не значит, что капитальные товары оцениваются аккуратно — но это значит, что хоть какая-то оценка их становится возможной.

Первый элемент калькуляционного аргумента состоит в том, что экономические вычисления, таким образом, требуют использования денежной оценки для всех товаров. Это необходимое, но не достаточное условие.

В отсутствие механизма рыночной генерации цен социализм не имеет механизма соотнесения удовлетворения потребителя с экономической активностью. Стимулирующая функция цены позволяет распределенному интересу, например, желательности для каждого потребителя качественных и дешевых туфель, соревноваться с концентрированной заинтересованностью обувщиков в дешевых туфлях низкого качества. В её отсутствии, комитет, собранный для назначения цены, будет вынужден обращаться за консультацией к обувщикам, что приведет к превалированию их интересов над интересами потребителей. Если этот процесс произойдёт во всех областях экономики, это приведет к снижению совокупного благосостояния по сравнению с тем, которое бы обеспечила рыночная конкуренция

Теория экономического вычисления фон Мизеса находится в конфликте с трудовой теорией стоимости Адама Смита, Давида Рикардо и Карла Маркса. Согласно ей, для оценки капитальных товаров может применяться количество труда, затрачиваемого на их производство. В современной экономической науке трудовая теория стоимости практически не употребляется.

Предпринимательство

Третьим условием возможности экономических вычислений является существование предпринимательства и рыночной конкуренции

Предприниматель получает прибыль за счет удовлетворения неудовлетворенных потребностей, приближая тем самым цены к предельной. Их активность, приводя цены к равновесию спроса и предложения, делает цены более точным отражением предельной полезности товара для потребителя. Цены же, в свою очередь, являются основой для планирования производства на будущее.

При социализме же отсутствует мотив получения прибыли, а значит никто не заинтересован в увеличении полезности для пользователя, а значит планирующий орган будет не склонен вкладывать ресурсы в какие-либо новые идеи удовлетворения потребностей потребителей.

Согласованность планирования

Четвёртым условием успешного экономического планирования является согласованность между теми, кто планирует производство продукции. Планирование может быть либо децентрализованным, что требует наличия какого-либо механизма для согласования планов, либо централизованным, что требует огромного объёма данных.

При рыночной экономике общий план производства является совокупностью индивидуальных планов капиталистов и предпринимателей. Так как все они черпают рабочую силу и капитал из единого конечного источника их планы автоматически, по меньшей мере частично, согласуются между собой. Хайек (1937) определил эффективное планирование как такое планирование, при котором все принимающие решения формируют план, содержащий всю необходимую информацию о планах других. Предприниматели получают эту информацию через цену, которая сообщает им об экономической ситуации, заставляя тем самым менять свои планы.

При децентрализованной плановой экономике, различные планирующие органы не имеют никаких средств для согласования своих планов. При централизованной же плановой экономике планирующий орган сталкивается с проблемой знания.

Оппонентами была высказана точка зрения, что вся экономика может рассматриваться как система уравнений. То есть необходимость в ценах отсутствует, достаточно, используя информацию о доступных ресурсах и предпочтениях потребителей, решить эту систему, найдя оптимальный способ распределения ресурсов. Хайек ответил на это, что составление подобной системы требует очень большого количества крайне сложной для получения информации, а также, что необходимый объём вычислений будет слишком велик. Это частично является следствием того, что люди, имеющие необходимую информацию, часто не понимают её значимость, либо лишены стимулов делиться ею. Он утверждал, что единственное рациональное решение — использовать все распределенное знание, имеющееся в рынке через механизм цен. Следует заметить, что эти ранние дебаты проходили, с одной стороны, до появления современных компьютеров, а с другой стороны, до возникновения теории хаоса. В 1980-х, Алек Нове утверждал, что даже при использовании наилучших компьютеров, необходимые вычисления потребуют миллионов лет

Также высказывалась точка зрения, что долгосрочные предсказания для настолько комплексных систем, как экономика, невозможны в принципе

Хайек (1935, 1937, 1940, 1945) обращал особое внимание на проблему знания для центрального планирования, в частности потому, что он оспаривал реалистичность модели Ланге, в которой имеется центральное планирование распределения капитала, однако оно основывается на ценах, получаемых на свободном рынке потребительских товаров. Хайек утверждал, что такая симуляция рынка при централизованной плановой экономике не будет работать вследствие отсутствия предпринимательства и конкуренции, а также не существования аналога рынка капитала.

Аргументация Хайека также основывалась на утверждении, что значительное количество информации, имеющееся у одного из индивидуумов, не может быть собрано или использовано кем-либо ещё. Во-первых, может отсутствовать стимул к тому, чтобы делиться этой информацией с центральным (или даже локальным) планирующим органом. Во-вторых, он может сам не понимать ценность имеющейся у него информации, либо время требующееся на сбор, передачу и анализ информации может превышать время, в течение которого она является полезной. В-третьих, информация является бесполезной для других, если она не не позволяет проводить осмысленное сравнение ценности (то есть не выражена в терминах денег как универсального средства сравнения). Таким образом, по мнению Хайека, единственный способ получать эту информацию — использовать цены на свободном рынке.

Рынок капитала

Пятым условием возможности рационального экономического планирования является наличие действующего рынка капитала. Экономическая эффективность сильно зависит от того, насколько эффективно удаётся избегать ошибок при инвестициях в капитал, так как цена таких ошибок потенциально является очень большой. Это связано не только с непосредственными затратами на перенастройку и наладку соответствующего оборудования, но и с временем, которые теряется в этом процессе и не может быть использовано для производства потребительских товаров. Те, кто планируют капитальные инвестиции, должны, таким образом, предугадывать будущие тренды в предпочтениях потребителей для избежания неправильного их размещения.

Капиталисты планируют производство в целях максимального извлечения прибыли. Они используют цены для того, чтобы сформировать ожидания будущего развития, которые определяют накопления капитала, модель инвестиций внутри индустрии. Те, чьи инвестиции соответствуют пользовательским ожиданиям, получают прибыль, остальные же принуждаются становиться более эффективными либо покинуть бизнес.

Цены на рынке фьючерсов играют особую роль в этом процессе. Они позволяют предпринимателям согласовывать свои инвестиционные планы, обеспечивают связь между инвестиционными решениями и предпочтениями потребителей. Так как для большинства товаров рынка фьючерсов не существует, его роль играет рынок акций, работающий как «непрерывный рынок фьючерсов», постоянно оценивающий инвестиционные планы предпринимателей, обеспечивающий таким образом решение проблемы экономического планирования.

«Проблема экономических вычислений возникает в экономике, которая постоянно изменяется … Для решения этой проблемы требуется, прежде всего, чтобы капитал мог извлекаться из одной области деятельности и перемещаться в другие … [Это], фактически, означает капиталистов, которые покупают и продают акции и доли, которые получают и возвращают кредиты, спекулируют в разнообразных рынках» — Мизес

Существование финансового рынка является непременным условием для возможности эффективного экономического планирования. Оно приводит к экономической эффективности методом «проб и ошибок». Предприниматели, допускающие грубые ошибки при оценке предпочтений потребителей, несут финансовые убытки, лишаясь тем самым значимых последствий в индустрии. Те же, кто допускает самые маленькие ошибки, получают тем самым наибольшую прибыль, увеличивая свой капитал, а, значит, и влияние.

То есть, в целом именно комбинация использования денег для торговли всеми товарами на всех рынках, в сочетании с предпринимателями, стремящимися максимализировать прибыль, и дарвиновским отбором на финансовых рынках позволяют решать проблему рационального распределения ресурсов и прибылей в капиталистическом процессе.

Мизес утверждал, что при социализме решение этой проблемы невозможно, так как при социализме отсутствует обмен капитала в терминах общепризнанной единицы измерения (денег). Уравнительная же натура социализма препятствует существованию механизма спекуляций на финансовых рынках. Таким образом, по заключению Мизеса, при социализме отсутствует тенденция к улучшению организации капитала в производстве.

Реализация решений планирующего органа

Хайек в книге "Дорога к рабству" утверждал также, что при централизованном распределении ресурсов, когда центральный планирующий орган должен часто изымать ресурсы и власть у подчиняющихся ему групп, неизбежно появление безжалостных лидеров, использующих угрозы и наказания для обеспечения хоть какой-то эффективности реализации планов, что, в сочетании с неэффективностью планирования, неизбежно приводит к возникновению жестоких диктатур.

Библиография

• Boettke, Peter 1990 The Political Economy of Soviet Socialism
• Caldwell, B: 1997. Hayek and Socialism The Journal of Economic Literature V35 1856—1890
• Cottrell, Allin and Cockshott WP «Calculation, Complexity and Planning: The socialist calculation debate once again» Review of Political Economy
• Dickinson H.D. 1933 Price Formation in a Socialist Community in The Economic Journal
• Dickinson, H.D. 1939 The Economics of Socialism
• Hayek, F.A. 1935 Collectvist Economic Planning
• Hayek F.A. 1937 Economics and Knowledge Economica V4 N13 33-54.
• Hayek F.A. 1940 The Competitive «Solution» Economica V7 N26 pp 125–149
• Hayek, F.A. The Road to Serfdom
• Hayek, F.A. 1945 The Use of Knowledge in Society The American Economic Review
• Hayek, F.A. 1952 The Counter Revolution of Science
• Hayek, F.A. 1967 The New Confusion about Planning
• Kirzner, Israel 1973 Competition and Entrepreneurship
• Lavoie, Don 1985 Rivalry and Central Planning
• Oscar Lange On the Economic Theory of Socialism I, 1936, Review of Economic Studies. V4 N1 53-71
• Oscar Lange 1937 «On the Economic Theory of Socialism II, . Review of Economic Studies. V4 N 123—142
• Oscar Lange On the Economic Theory of Socialism, 1938.
• Oscar Lange 1942 The Economic Operation of a Socialist Society I+II Contributions to Political Economy V6 p3-12, 13-24
• Oscar Lange 1957a Political Economy of Socialism
• Oscar Lange 1957b. Role of Planning in a socialist economy
• Oscar Lange 1967 The Computer and the Market in Socialism, Capitalism, and Economic Growth Feinstein Ed.
• Lachmann, L: 1978 Capital and Its Structure. Sheed, Andrews, and McMeel, Kansas City
• Lavoie, D: 1981. A Critique of the Standard Account of the Socialist Calculation Debate Journal ofLibertarian Studies N5 V1 41-87
• Lavoie, Don 1985 Rivalry and Central Planning
• Lerner, A.P. 1934 Economic Theory and Socialist Economy The Review of Economic Studies V2 N1 51-61
• Lerner, A.P. 1936 A note on Socialist Economics The Review of Economic Studies V4 N1 72-76
• Lerner, A.P. 1937 Statics and Dynamics in Socialist Economics The Economic Journal V47 N186 253—270
• Lerner, A.P. 1938 Theory and Practice in Socialist Economics The Review of Economic Studies V6 N1 71-5
• Lerner, A.P. 1944 The Economics of Control
• MacKenzie, D.W. 2008 „Social Dividends, Bureaucratic Rules, and Entrepreneurial Discretion“
• MacKenzie, D.W. 2006 „Oscar Lange and the Impossibility of Economic Calculation“, Studia Economicze
• Mises L.E. 1912 The Theory of Money and Credit
• Mises L.E. 1920 Economic Calculation in the Socialist Commonwealth, reprinted in Hayek (1935)
• Mises L.E. 1922[1936] Socialism, and Economic and Sociological Analysis
• Mises 1933 Planned Economy and Socialism; reprinted in Selected Writings of Ludwig von Mises, The Liberty Fund (2002) Richard M Ebeling ed.
• Mises L.E. 1944 Bureaucracy
• Mises L.E. 1944 Omnipotent Government
• Mises L.E. 1949 Human Action
• Mises L.E. 1957 Theory and History
• Roemer, John (1994). A Future for Socialism, Verso Press.
• Spufford, Francis. 2010 Red Plenty, Faber & Faber.
• Stiglitz, J: 1994. Whither Socialism? MIT Press
• Vaughn, Karen. 1980. Economic Calculation under Socialism: The Austrian Contribution. Economic Inquiry 18:535-54
• Yunker, James A. Post-Lange Market Socialism» 1995, Journal of Economic Issues

Ссылки

• [the-idea-shop.com/article/97/the-socialist-economic-calculation-debate-and-the-austrian-critique-of-central-planning The Socialist Calculation Debate and the Austrian Critique of Central Economic Planning] by Andrew Chamberlain
• [www.mises.org/humanaction/chap26sec1.asp The Impossibility of Economic Calculation Under Socialism] by Ludwig von Mises
• [www.missouri.edu/~econ4mp/Econ_4345/syl_articles/Hayek_The%20Use%20of%20Knowledge%20in%20Society%20(F.A.pdf The Use of Knowledge in Society] by Friedrich Hayek
• [www.mises.org/journals/scholar/mackenzie10.pdf Oskar Lange and the Impossibility of Economic Calculation] by D.W. MacKenzie
• [www.mises.org/journals/scholar/Boettke.pdf Socialism: Still Impossible After All These Years] by Peter J. Boettke and Peter T. Leeson
• [www.cvoice.org/cv3cox.htm The «Economic Calculation» controversy: unravelling of a myth] by Robin Cox
• [www.mises.org/misesreview_detail.asp?control=267 Must Economies Be Rational?] by David Gordon
• [www.econ-pol.unisi.it/pubdocenti/HEI99.pdf The economics of information, market socialism and Hayek’s legacy]
• [reality.gn.apc.org/econ/hayek.htm Information and Economics: A Critique of Hayek] by Allin F. Cottrell and W. Paul Cockshott
• [www.mises.org/journals/qjae/pdf/qjae7_1_6.pdf Review Essay to Towards a New Socialism? by Allin F. Cottrell and W. Paul Cockshott] by Len Brewster
• [www.libertarian.co.uk/lapubs/econn/econn046.pdf Real Socialism Wouldn’t Work Either]
• [www.ecn.wfu.edu/~cottrell/socialism_book/calculation_debate.pdf Calculation, Complexity and Planning: The Socialist Calculation Debate Once Again]
• [www.mises.org/story/2401 The End of Socialism and the Calculation Debate Revisited] by Murray Rothbard
• [www.mises.org/journals/rae/pdf/rae9_1_13.pdf Socialism: A Property or Knowledge Problem?] by Hans-Hermann Hoppe

Отрывок, характеризующий Калькуляционный аргумент

– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.