Карякин, Василий Александрович

Василий Александрович Карякин
Дата рождения:	28 января 1851(1851-01-28)
Место рождения:	Рыбинск,</br>Ярославская губерния
Дата смерти:	14 октября 1913(1913-10-14) (62 года)
Место смерти:	Казань
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Партия:	Союз 17 октября
Род деятельности:	член Государственной думы III созыва от Казанской губернии

Васи́лий Алекса́ндрович Каря́кин (1851—1913) — казанский купец 1-й гильдии, председатель Рыбинского биржевого комитета, член III Государственной думы от Казанской губернии.

Биография

Православный. Из мещан города Рыбинска.

По окончании Рыбинского уездного училища в 1863 году, поступил на службу к хлеботорговцу Ф. А. Боинову и со временем стал заведующим конторой. В 1877 году переселился в Казань, где вступил в крупную хлебную торговлю своего тестя П. Г. Суслова, а после его смерти сам возглавил дело. Успехами на этом поприще заработал самую широкую популярность по всему Поволжью. Был удостоен звания коммерции советника. В 1894—1903 годах был старшиной Казанского биржевого комитета, а в 1906—1909 годах — председателем Рыбинского биржевого комитета. Кроме того, состоял членом учетных комитетов Рыбинского и Казанского отделений Государственного банка.

Владел каменным домом и заводом в Казани, двумя мельницами в Мамадышском уезде Казанской губернии, лесными угодиями в Ярославской губернии (11752 десятины), а также имением Калкуны в Курляндской губернии (6300 десятин).

Занимался общественной деятельностью и благотворительностью. С 1896 года избирался гласным Казанской городской думы. Состоял председателем Казанского купеческого общества взаимопомощи (1898—1913) и Казанского общества попечения о бедных и больных детях (1903—1913). Большое внимание уделял развитию коммерческого образования. Состоял членом попечительного совета Казанского коммерческого училища, председателем попечительного совета Рыбинского коммерческого училища, а также почетным смотрителем 2-го Рыбинского городского училища. Для последнего выстроил прекрасное здание с садом, стоимостью более ста тысяч рублей, которое в 1903 году в день 40-летия окончания своего учения, считая себя в долгу родному городу за бесплатное обучение, принес в дар Рыбинску. В признательность за такой щедрый дар город избрал Карякина почетным гражданином, назвал одну из улиц «Карякинской» и присвоил училищу название «Городское коммерции советника В. A. Карякина училище».

После провозглашения Октябрьского манифеста стал одним из учредителей Торгово-промышленной партии на Казанской бирже. В 1906 году вступил в «Союз 17 октября», был товарищем председателя Казанского отдела партии. Помещал статьи по экономическим вопросам в газете «Новое время».

Состоял выборщиком в Государственную думу I и II созывов. В 1907 году был избран в члены III Государственной думы от 1-го съезда городских избирателей Казанской губернии подавляющим большинством голосов. Был членом бюро фракции октябристов. Состоял председателем продовольственной комиссии, а также членом комиссий: финансовой, о мерах борьбы с пьянством и по городским делам. Принимал деятельное участие в работе финансовой комиссии. Выступал за развитие коммерческого и профессионального образования. Входил в Торгово-промышленную группу, объединявшую членов Государственной думы и Государственного совета.

В последние годы жизни занимался хозяйством в своем курляндском имении, при котором действовали винокуренное и дрожжевое производство, пивной завод, кирпичный завод, а также садоводческий питомник. В 1912 году отказался баллотироваться в Государственную думу, хотя получил поддержку как октябристов, так и правых.

Скончался в 1913 году в Казани. Похоронен там же. Был женат, детей не имел.

Источники

• 3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.
• [tez-rus.net/ViewGood30708.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917]. — Москва: РОССПЭН, 2008.
• [www.grani.lv/daugavpils/48087-syuzhety-kalkunskoy-istorii.html Сюжеты Калкунской истории]

Отрывок, характеризующий Карякин, Василий Александрович

Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.