Шершеневич, Габриэль Феликсович

Габриэль Феликсович Шершеневич
Дата рождения:	1 января (12 января) 1863(1863-01-12)
Место рождения:	Херсонская губерния, Российская империя
Дата смерти:	31 августа (13 сентября) 1912(1912-09-13) (49 лет)
Место смерти:	Москва, Российская империя
Научная сфера:	гражданское право
Альма-матер:	Казанский университет
Подпись:

Габриэ́ль Фе́ликсович Шершене́вич (1 января 1863, Херсонская губерния — 31 августа 1912, Москва) — русский юрист, цивилист, профессор Казанского и Московского университетов, депутат I Государственной Думы.

Биография

Ученый-юрист, Шершеневич родился 1 января 1863 года в польской дворянской семье в Казани, где отец его состоял на военной службе; окончил курс в Казанском университете. Среднее образование получил в Казани. В 1885 году окончил юридический факультет Казанского университета. В 1888 г. защитил магистерскую диссертацию ("Система торговых действий", Казань, 1888), а в 1891 г. - докторскую ("Авторское право на литературные произведения"); В 1892 году назначается профессором Казанского университета по кафедре торгового права и торгового судопроизводства, а с 1896 года перемещается на кафедру гражданского права и судопроизводства.

Преподавательская деятельность Шершеневича прерывается в конце 1905 года в связи с избранием в 1-ю Государственную Думу от г. Казани (от кадетской партии). В 1906 году он переезжает из Казани в Санкт-Петербург. Придерживаясь либеральных взглядов, протестовал против роспуска Думы и подписал Выборгское воззвание ряда депутатов с призывом к населению отказаться платить налоги и исполнять воинскую повинность до созыва Думы. После роспуска Думы переехал в Москву, где вместе с некоторыми другими депутатами некоторое время сидел в Таганской тюрьме в связи с этим призывом.

После выхода из тюрьмы работал на юридическом факультете Московского университета, затем в Московском коммерческом институте.

Г. Ф. Шершеневич внёс значительный вклад в гражданское и торговое право и в законотворчество, активно участвовал в подготовке и обсуждении проекта Гражданского уложения, занимался анализом и обобщением правоприменительной практики.

Шершеневич был участником, членом и председателем Казанского юридического общества, принимал активное участие в Московском обществе народных университетов, Московском коммерческом институте и Юридическом обществе при Московском университете.

Семья

• Первая жена (1885 — 12 марта 1892) — Ольга Андреевна Садовень, сестра доктора медицины А. А. Садовеня; её племянник — искусствовед Владимир Владимирович Садовень, племянница — оперная певица (меццо-спорано) Елена Алексеевна Садовень (1892 или 1894 — 1978).
• Вторая жена (20 апреля 1892 — 1900) — оперная певица (драматическое сопрано) Евгения Львовна Мандельштам (по сцене Львова; 1869—1919), младшая сестра адвоката и публициста М. Л. Мандельштама.
  • Сын — поэт-имажинист Вадим Шершеневич (1893—1942).

Научные работы Г. Ф. Шершеневича

Его труды посвящены как целым обзорам преподаваемых им наук:

1. «Курс торгового права», 3-е издание, 1899;
2. «Наука гражданского права в России», Казань, 1893;
3. «Учебник русского гражданского права», 4-е издание, 1902;
4. «Учебник торгового права», 2-е издание, 1903;
5. «Курс гражданского права», 2 выпуска, Казань, 1901—1902

так и отдельным вопросам гражданского и торгового права, кроме упомянутых диссертаций:

1. «О праве замужней женщины на производство торговли» в «Журнале Гражданского и Уголовного Права» за 1888 г., № 7;
2. «Юридическая сила уставов акционерных компаний», там же, за 1889 г., № 3;
3. «Несколько слов о коммерческих судах», в «Журнале Министерства Юстиции» за 1895 г., № 2;
4. «Определение понятия о праве», Казань, 1896;
5. «О последствиях безвестного отсутствия по русскому праву», в «Журнале Министерства Юстиции» за 1896 г., № 5;
6. «О чувстве законности», Казань, 1898;
7. «Новейшая модификация гражданского права в Германии», Казань, 1899;
8. «О применении норм права», в «Журнале Министерства Юстиции» за 1893 г.,

а также оценке ученых и публицистических трудов других авторов:

1. «Труды господина Цитовича в области торгового права», в «Журнале Гражданского и Уголовного Права» за 1888 г., № 3;
2. "По поводу книги Вл. Соловьева: «Оправдание добра» в «Вопросах философии и психологии» за 1897 г. и др.

Все работы Шершеневича отличаются широким знакомством с литературой как русской, так и западной, и написаны живым, популярным языком.

Учение о праве и государстве Г. Ф. Шершеневича

Право — это норма должного поведения человека, неисполнение которой влечет за собой принуждение со стороны государственных органов.

1. право подразумевает некое поведение лица;
2. право обладает принудительным характером;
3. право всегда связано с государственной властью.

"Дело не в том, чтобы связать государство нормами права. Вопрос в том, как организовать власть так, чтобы невозможен был или был доведен до минимума конфликт между правом, исходящим от властвующих, и нравственными убеждениями подвластных".

Понятие права включает в себя только положительное, действующее право.

Объективное право (основное) — совокупность правовых норм.

Субъективное право (производное) — "возможность осуществления своих интересов субъектом права".

«Право»	«Произвол»
"Право есть правило поведения и должно быть соблюдаемо самой властью, его устанавливающей". Государство обращает свою силу на созидательные цели. Государство проявляет свою волю в нормах, которые оно соблюдает, пока они не заменены новыми.	Государственная власть, установившая правило, не считает нужным его соблюдать, а действует в каждом конкретном случае по своему усмотрению. Власть использует свою силу для разрушительных целей.

Литература

Список произведений

• Система торговых действий. Критика основных понятий торгового права (Казань, 1888, 317 с.)
• Учебник торгового права. — 9-е изд. — М.: Московское Научное Издательство, 1919. — X, 373 с. (1899)
• Курс торгового права (в 2 томах: 1888—1889; выдержал 3 издания; затем в 4 томах: тома 1 и 2 — СПб., 1908; т. 3 — СПб., 1909: т. 4 — М., 1912).
• Учебник русского гражданского права. — 9-е изд. — М.: Издание Бр. Башмаковых, 1911. — VIII, 851 с.; выдержал 11 изданий на протяжении 20 лет
• Общая теория права. — 2-е изд. — М.: Тип. Т-ва Кушнерев и К, 1912. — VII, 805 с.
• [www.knigafund.ru/books/24636/read Общее учение о праве и государстве]. — 1-е изд. — М.: Тип. Т-ва И. Д. Сытина, 1908. — 156 с.
• История философии права (1904—1905)
• Наука гражданского права в России (1893)
• Авторское право на литературные произведения. — Казань: Тип. Имп. ун-та, 1891. — 321 c.

Библиография

• Габриэль Феликсович Шершеневич // Г. Ф. Шершеневич. Учебник торгового права /по изданию 1914 г./. — М.: Фирма Спарк, 1994. — 335 с ISBN 5-87143-015-5
• Шершеневич, Гавриил Феликсович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Шершеневич, Габриэль Феликсович

Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?