Таганская тюрьма

Таганская тюрьма
Местоположение	Москва
Координаты	55°44′08″ с. ш. 37°39′15″ в. д.55.735586° с. ш. 37.654041° в. д. / 55.735586; 37.654041
Текущий статус	снесена
Открытие	1804
Закрытие	1960

К:Появились в 1804 годуК:Исчезли в 1960 году

Московская губернская уголовная тюрьма, Таганская тюрьма или просто «Таганка» была сооружена в 1804 году по указу императора Александра I. Она находилась на тогдашней окраине Москвы, недалеко от Таганской площади (от которой получила своё название), на улице Малые Каменщики (современные владения 16 и 18), в непосредственной близости от Новоспасского монастыря. Снесена в 1958 году.

История тюрьмы

Первоначально служила тюремным работным домом (аналогом нынешних исправительно-трудовых колоний) для уголовных заключённых. При тюрьме работали многочисленные мастерские: портновские, токарные, переплётные, слесарные. Действовала типография. К концу XIX века в тюрьме стали содержаться и политические заключённые, количество которых значительно возросло после октябрьской революции. В XX веке тюрьма приобрела функции пересыльной. По документам она проходила как место заключения ― «рабочий дом с лишением свободы».

В январе 1906 в Таганской тюрьме, договорившись с администрацией, для заключенных пел Шаляпин.

После Октябрьской революции в мастерских выполнялись срочные заказы для центрального карательного отдела Наркомюста, войск внутренней охраны и внутренней службы. В июле 1920 штат тюрьмы состоял из 191 человека, заключённых ― 1200.

О гуманном воспитательном значении тюрем газеты того времени писали так: «При карательном отделе Наркомюстиции с 15 мая, по инициативе т. Саврасова, организованы ударные бригады из заключенных Таганской тюрьмы по ремонту канализации, водопровода, электрическому освещению и др. работам. Эти работы пока производятся в местах заключения и в Яузской больнице под руководством инженера Короленко. На очереди вопрос громадного значения ― чтобы эти мастерские были расширены по разным отраслям производства и дошли до фабрично-заводского образца, и чтобы ни один заключенный не вышел из тюрьмы, не изучив какой-нибудь отрасли производства» («Правда», 02. 11.1921). В том же году журнал «Тюрьма», выпускавшийся в Таганской тюрьме, радостно рассказывал читателям о том, что «труд заключенных приобретает все большее значение». Хотя в Таганской губернской тюрьме тогда работало всего 65 % заключенных.

В феврале 1939 был объявлен штат Таганской тюрьмы: руководство (начальник тюрьмы, замначальника по оперработе, дежурные помощники начальника, оперуполномоченный), политчасть, охрана (старшие по корпусу, старшие надзиратели, надзиратели), пожарная охрана, канцелярия, финчасть, хозчасть, санчасть. При общем штате тюрьмы в 774 «лимит» (число заключенных) составлял 1936 человек. В 1940 в Таганской тюрьме содержалось 4120 заключённых.

В последние годы тюрьма носила официальное название: Центральная таганская пересыльная тюрьма Восьмого управления МВД СССР. В 1960 году тюрьма была закрыта и взорвана. На её месте построен детский сад МВД и четыре жилых пятиэтажных дома для охранников Таганки. В настоящее время сохранилось одно из тюремных административных зданий и помещение бывшей тюремной стиральни (там сейчас ЖЭК). Перед сломом Таганская тюрьма представляла собой кирпичное, желтого цвета шестиэтажное здание, внутри которой шли галереи, огороженные металлическими сетками для предупреждения попыток самоубийства.

Заключённые Таганской тюрьмы

В Таганской тюрьме поэт Леонид Радин написал в своё время известную песню «Смело, товарищи, в ногу!».

В тюрьме сидел видный большевик-революционер Н. Бауман.

Известная актриса, гражданская жена Максима Горького М. Андреева на деньги Саввы Морозова подготовила побег из Таганской тюрьмы нескольких большевиков. В феврале 1905 г. в Таганскую тюрьму на 16 дней заключили её хорошего знакомого, известного писателя Леонида Андреева. Его обвиняли, что предоставил свою квартиру для совещания ЦК РСДРП. Залог в 10 000 рублей, по просьбе М. Горького внесенный Саввой Морозовым, позволил Андрееву уехать за границу.

За проповедь «Голос крови», посвященную памяти лейтенанта Шмидта и прочитанную в Московской духовной академии в марте 1906, здесь отсидел семь суток П. А. Флоренский. Потом ему ещё много придется сидеть.

Революционер-бизнесмен Л. Красин отсидел 10 месяцев не без пользы, изучил немецкий язык. Другой большевик, будущий нарком просвещения, А. Луначарский просидел в тюрьме 4 месяца. 11 месяцев просидел здесь М. А. Савельев.

В одиночной камере более пяти месяцев за помощь революционерам находился миллионер Савва Мамонтов.

Эсер-максималист В. Мазурин по приговору военно-полевого суда за убийства и ограбления в сентябре 1906 был повешен в подвале Таганки.

Хлебал здесь баланду в 1908 авантюрист XX века В. Ф. Трахтенберг, который, не имея толком представления о марокканских рудниках, изловчился продать их правительству Франции. Трахтенберг, не будучи профессиональным лингвистом, за решёткой составил словарь воровской речи, который явился прообразом всех последующих подобных словарей.

С 13 мая по 11 августа 1908 группа депутатов I государственной Думы отбывала здесь трехмесячное заключение за так называемое "Выборгское воззвание". Вот как Московский губернатор В. Ф. Джунковский описывает это событие:

Все осужденные получили в этот день повестки явиться в свои участки, откуда они были препровождены в губернскую (Таганскую) тюрьму. Только одному из выборжцев - к князю С. Д. Урусову, вероятно, как к бывшему товарищу министра, пристав явился сам на квартиру и отвёз его непосредственно в тюрьму. Привезены были Г. Ф. Шершеневич, князь Пётр Долгоруков, В. Е. Якушкин, М. Д. Лебедев, М. Г. Комиссаров, Ф. Ф. Кокошкин, А. Р. Ледницкий и В. С. Нечаев. У тюремных ворот толпа поклонниц подносила им цветы и выражала знаки сочувствия. Затем привезли Савельева и Садырина, последним был С. А. Муромцев [председатель распущенной Думы], ему толпа устроила овацию и преподнесла букет

Вот письмо депутатов I Государственной думы-«выборжцев» депутату князю С. Д. Урусову, который не участвовал в совещании группы депутатов в Выборге после роспуска Думы, но добровольно предстал перед судом, заявив о солидарности с Выборгским воззванием:

«Таганская тюрьма, 5 июля 1908 г.

Дорогой товарищ!

Мы рады Дню Вашего ангела, рады сказать Вам, сколь высоко Вы стоите в наших глазах, сколь близки Вы нам, сколь дороги, сколь нежные чувства мы к Вам питаем. Вы здесь лишь потому, что пожелали разделить общие лишения, общую ответственность. Месяцы тюрьмы нам дали возможность узнать друг друга, и в эту минуту мы не хотим говорить ни о ком другом, только о Вас, о нас. Мы не говорим, как к Вам должно относиться и, несомненно, относится русское общество. Сегодня приветствуем Вас мы — Ваши созаключники, соарестники. Вы вплели в венок традиций аристократического рода воспоминание о тюрьме как награде для народного избранника! Оно властно скажет грядущим поколениям, что в определенные минуты народный представитель о себе не смеет думать!

По поручению выборгской колонии заключенных староста выборгского крыла, А. Ледницкий».

Тема венка для тех же выборжцев неожиданно всплыла в истории Таганской тюрьмы после революции. Как пишет тот же Джунковский:

После переворота в феврале 1917 г., во времена Керенского, камера в которой содержался Муромцев, была отремонтирована, и в память пребывания в ней С. А. Муромцева повешен был его портрет, украшенный серебряным венком на средства тюремного надзора. Впоследствии, уже в 1921 г., в то время, когда я содержался в Таганской тюрьме, венок этот был украден, что произвело большой переполох. Виновный так и не был обнаружен, венок же через некоторое время был найден и сохранялся после этого у начальника тюрьмы в кабинете.

После объявления «красного террора» множество дворян, священнослужителей и купцов были отправлены в Таганку. Тюремная церковь стала клубом. Службы проводились в большой камере, переделанной в коммунистическую школу. Молитвы читались под портретами Ленина и Троцкого. Охраняли молящихся надзиратели-добровольцы из числа верующих старослужащих. Домовая тюремная церковь Взыскания погибших, построенная в 1894 на деньги А. Д. Расторгуева была закрыта в 1922.

В начале 1920-х гг. в тюрьме соблюдалась видимость соблюдения гражданских прав, так как время от времени Таганку посещали иностранные гуманитарные делегации. Однажды в Таганскую тюрьму принесли отправленную через Красный крест посылку с тулупами от Е. Пешковой, бывшей жены Горького.

Священномученик Максим (М. Жижиленко) ранее работал главным врачом Таганской тюрьмы. Потеряв при родах жену, он посвятил себя служению заключенным: спал на голых досках, питался из тюремного котла, деньги отдавал «сидельцам». Став в советское время епископом Серпуховским, он был арестован и 4 июня 1931 года расстрелян.

С ноября по декабрь 1937 в тюрьме держали святителя Серафима, 82-летнего, прикованного к постели старца. Не добившись признаний от владыки, его расстреляли на Бутовском полигоне.

Делили с таганскими уголовниками общую чашу и ученые — действительные члены Академии наук СССР Т. П. Кравец и Л. С. Лейбензон.

Прототип Остапа Бендера (в жизни ― Осип Шор, сотрудник угрозыска) в 1922 тоже попал было за драку в Таганку, но вскоре его освободили.

Один из руководителей органов безопасности, М. С. Кедров, участвовавший в подкопе в Таганскую тюрьму в 1904, был арестован в 1939 и два года провел в той же тюрьме. В июле 1941 был оправдан. Но от судьбы не уйдешь, и старый большевик, который даже среди чекистов слыл человеком жестоким, по личному указанию Лаврентия Берии был убит. В Таганке же был расстрелян С. Коваленчик, человек со схожей судьбой ― участник Гражданской войны, член Реввоенсовета 15 армии, в последние годы ученый-сельскохозяйственник.

Перед казнью попал в Таганскую тюрьму один из инициаторов «красного террора» Мартын Лацис, бывший член коллегии ВЧК.

По недоразумению в 1942 году в Таганскую тюрьму попал выживший в бою на разъезде Дубосеково связной политрука В. Г. Клочкова Даниил Кожубергенов.

А. А. Власов и его окружение, просившие расстрелять их как солдат, в августе 1946 по приговору суда был повешены во внутреннем дворе Таганской тюрьмы.

В феврале 1951 перед высылкой по этапу в Таганской тюрьме содержался известный целитель Порфирий Иванов.

В литературе и искусстве

О ней кое-что рассказано в книге московского журналиста Льва Колодного «Таганка. За Яузой».

Текст песни

Так вот она, Таганская тюрьма,

Отверженных угрюмая обитель!

Кто, кто воздвиг тебя? Живой строитель?

Иль породила ненависть и тьма?

Ты мучила глашатаев ума,

Которых гнал трусливенький правитель,

Бандит и вор излюбленный твой житель,

И ты воспитываешь их сама!

Ты обесценилась во дни террора,

Утратив обаяние позора,

И запертые в каменный конверт

Устраивают праздничный концерт…

Но страшен мне осенними ночами

Веселый гроб с живыми мертвецами…

В русской поэзии сохранился сонет неведомого автора:

Но эти стихи, слишком правильные и литературные, не прижились в памяти арестантской публики, а вот надрывная «Таганка» поется и поныне. Чьи слова ― неизвестно, так же как и музыка.

Таганская тюрьма оставила след и в народном, и в блатном фольклоре. Ей посвящена песня «Таганка». О сносе тюрьмы также упоминается в песне Владимира Высоцкого «Эй, шофёр, вези Бутырский хутор» (…разломали старую Таганку).

• В. Высоцкий. [youtube.com/watch?v=CA0rvupjseE Эй, шофёр, вези Бутырский хутор]
• Любэ. [www.midi-mp3.org/page.php?id=1288 Станция Таганская]
• Мурзилки International. [youtube.com/watch?v=MFMwBQZFhrg Таганка]
• [www.youtube.com/watch?v=x_kUiHZy-jg Джемма Халид. Таганка]

Ссылки

• [topos.memo.ru/taganskaya-tyurma История тюрьмы]
• [dedushkin1.livejournal.com/327108.html?mode=reply Таганка, все ночи полные огня]
• [shkolazhizni.ru/archive/0/n-19851/ Почему ученик Менделеева стал пламенным революционером?]

Литература

• Трахтенберг В. Ф. Блатная музыка: Жаргон тюрьмы. По материалам, собранным в пересыльных тюрьмах. Под ред. и с предисловием проф. И. А. Бодуэн-де-Куртенэ, Спб., 1908;
• Гернет М. Н. История царской тюрьмы в 3-х тт. М., 1948;
• Дугин А. Н. Исправительно-трудовые лагеря и тюрьмы в 30-50-е годы//Сб. Полиция и милиция России: страницы истории. М., 1995;
• Зубков А. И., Калинин Ю. И., Сысоев В. Д. Пенитенциарные учреждения в системе мнистерства юстиции России. История и современность. — М., 1998;
• Колодный, Л. Е., «Таганка. За Яузой», М., Голос-пресс, 2007. ISBN 978-5-7117-0176-7
• Кошель П. А. История наказаний в России. М., 2003;
• Лев Колодный. [www.pressmon.com/cgi-bin/press_view.cgi?id=1324614 Герои и мученики Таганки // Газета «Московский комсомолец», 03/05/2006].
• Московский комсомолец, 2006, 17 октября;
• РГБ ОР. Ф 550 К. №Д 23.

Отрывок, характеризующий Таганская тюрьма

– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.