Китайцы в Индонезии
| Численность и ареал | |
|---|---|
|
Всего: 1,7 — 7,5 млн. чел. | |
| Язык |
индонезийский, китайские языки |
| Религия |
конфуцианство, буддизм, христианство |
Китайцы в Индонезии (трад. иер. 印度尼西亞華人, упр. иер. 印度尼西亚华人, пиньинь Yìndùníxīyà Huárén, индон. Tionghoa Indonesia) — население Индонезии китайского происхождения, часть китайской диаспоры. По данным 2000 года, число китайцев в стране составляет около 1,7 млн человек. В то же время, учитывая всех лиц китайского происхождения, считая ранние волны миграции, а также сильно ассимилированных перанакан можно назвать цифру более чем в 7,5 млн чел. Большая часть иммигрантов происходят из юго-восточной части Китая. На 1992 год только около 6 % китайского населения Индонезии были признаны КНР китайскими гражданами.
Содержание
История
Первые мигранты и Голландская колония
Скорее всего, первые китайские эмигранты прибыли в регион в XV веке. Как ни парадоксально, но согласно одной из теорий именно благодаря китайским торговцам в регионе появился ислам. Другие теории говорят в пользу индийских торговцев-мусульман из Гуджарата. В любом случае, первыми китайскими эмигрантами на территорию современной Индонезии скорее всего были китайские мусульмане хуэйцзу.
Крупнейшая волна миграции продолжалась на протяжении голландского присутствия в регионе. Голландское правительство всячески поощряло китайскую иммиграцию, установив за китайцами экономическое господство и широкие права собственности. Подобная политика никак не способствовала ассимиляции китайского населения среди местных народов. Кроме того, это привело к установлению довольно проблематичных межэтнических отношений, которые не исчерпаны и сегодня. Имея благосклонные отношения со стороны голландцев, китайцы поддерживали колониальное правление. В первые годы голландской Ост-Индии, китайское население активно способствовало голландскому господству в регионе.
Тем не менее, большую часть китайского населения региона составляли бедные рабочие-кули, бесконечно ввозимые китайскими предпринимателями и работавшие на сахарных плантациях Батавии. В первой половине XVIII века огромный рост китайского населения привёл к тому, что оно к 1740 году стало составлять около половины от общего населения некоторых регионов. Уже к 1690 году голландские власти ввели жесткие ограничения на дальнейшую иммиграцию из Китая, однако это не послужило концом ввоза рабочих-кули, которые прибывали в дальнейшем через взятки местным органам власти.
Резня 1740 года и последующая иммиграция
К 1720 году европейский рынок сахара был перенасыщен. Серьёзную конкуренцию Яве составлял более дешевый сахар из Бразилии. Это привело к тому, что многие предприниматели в Голландской Ост-Индии обанкротились, а рабочие потеряли свои места. В результате множество кули оказалось без каких-либо средств к существованию. В июле 1740 голландское правительство, пытаясь как-то урегулировать ситуацию, вынесло постановление о том, что все кули будут переправлены на плантации Цейлона. Скорее всего, это был опрометчивый шаг, так как данное заявление повлекло за собой волну протестов и восстаний, которые зачастую граничили с разбоем и убийствами. 9 октября 1740 был издан приказ обыскать все дома китайских жителей Батавии. Всё это переросло в трёхдневную резню, в которой множество китайцев были убиты в собственных домах, а также в тюрьмах и больницах. Число жертв этой бойни оценивается от 5 до 10 тысяч человек. После резни позиции китайского населения резко упали, китайское население было загнано в особые гетто.
Однако, даже столь кровавые события не остановили китайскую иммиграцию. Многие по-прежнему искали в голландской Ост-Индии лучшую жизнь. Более поздние мигранты ощущали гораздо меньшую связь с Китаем, они активно и быстро ассимилировались, вступая в смешанные браки и подвергаясь вестернизации со стороны голландцев. Такое население известно как перанакан (или баба-нёня).
Независимость Индонезии и индонезийский национализм
К началу XX века большинство китайцев ассимилировалось в индонезийской среде, хотя многие поддерживали связи с Китаем. Всё больше китайцев занимали своё место в политике и экономике. Возникали китайские политические партии, издавались китайские газеты. Китайское население Индонезии активно поддерживало движение за независимость во времена японской оккупации 1940-х. Из-за сложностей с точным определением этнической принадлежности, данные о роли участия китайцев в революции за независимость страны остаются спорными. Мало кто из китайцев участвовал непосредственно в индонезийской освободительной армии, однако роль китайцев в снабжении армии и населения товарами и продовольствием достаточно велика.
Дискриминация по отношению к китайцам серьёзно усилилась после объявления независимости. Со временем ситуация всё более накалялась. Репрессии президента Сухарто привели к огромным жертвам среди китайского населения, не принимавшего предъявленных к нему требований. Тем не менее, из-за постановлений правительства многие китайцы были вынуждены переехать в крупные города страны. Гонения обрушились и на китайский язык, школы с преподаванием на китайском были закрыты, было также запрещено использование иероглифов на вывесках. От китайцев потребовали взять индонезийские имена и фамилии. Большинство из этих постановлений были отменены с отставкой президента Сухарто в 1998 году.
Политическое давление серьёзно уменьшило число китайцев в таких сферах, как экономика, политика и наука. Данные действия правительства часто оценивают как целенаправленный культурный геноцид. 1998 год был отмечен антикитайскими погромами. Эти события получили широкую огласку и привели к массовому осуждению правительства Индонезии во многих странах мира, где значительна китайская диаспора. В результате событий 1998 года, многие китайцы вынуждены были уехать в Китай, Нидерланды, Бразилию, США, Австралию и другие страны.
1998 год — наши дни
После того, как на президентских выборах 1999 года был избран Абдуррахман Вахид, многие дискриминационные законы были отменены. Президент Мегавати Сукарнопутри в 2003 году объявила китайский Новый год национальным праздником.[1] В 1998 году был снят запрет на преподавание китайского языка, в последние годы всё большим спросом стали пользоваться курсы китайского. Запрет использования китайского на телевидении действовал с 1965 по 1994, однако лишь в ноябре 2000 года каналом Metro TV был выпущен первый выпуск новостей на путунхуа, это положило начало вещанию на китайском языке.[2]
См. также
- Капитал хуацяо в экономике Индонезии
- Индонезийское китайское имя
- Китайская диаспора
- Китайцы в Малайзии
- Китайцы в Таиланде
Напишите отзыв о статье "Китайцы в Индонезии"
Примечания
- ↑ Hoon, Chang-Yau. [www.insideindonesia.org/content/view/237/29/ How to be Chinese], Inside Indonesia, Indonesian Resources and Information Program (April 2004). Проверено 29 января 2009.
- ↑ Metro TV breaks Indonesian TV mould, Television Asia, Singapore: Cahners Business Information (November 2000), стр. 8.
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Китайцы в Индонезии
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
