Тутеволь, Клавдия Александровна
| Клавдия Тутеволь | ||
 К. Тутеволь, Самарканд, 1942 г. | ||
| Жанр: | ||
|---|---|---|
| Учёба: |
1938—1948 годы | |
| Звания: |
| |
Кла́вдия Алекса́ндровна Тутево́ль (1917, Борзна, Черниговская губерния — 1980, Москва) — профессор МГХИ им. Сурикова, Заслуженный художник РСФСР (1975 г.).
Биография
Клавдия Александровна Тутеволь родилась в 1917 году в городе Борзна, Черниговской губернии.
В 1938 г. закончила Иркутское областное художественное училище изобразительных искусств (до 1937 г. — Восточно-Сибирский краевой педагогический техникум по изобразительным искусствам — изопедагогический техникум), ныне это Иркутское художественное училище им. И. Л. Копылова. Её дипломной работой стал горельеф на здании по улице Канадзавы (Канадзава — город-побратим Иркутска), дом 3. Эта работа была отмечена приехавшими в тот год столичными преподавателями, которые пригласили её в Москву для продолжения образования[1].
В 1938 году Клавдия Тутеволь поступила в МГХИ им. Сурикова. Война помешала завершить обучение в срок, так как институт был эвакуирован в Ташкент. В 1948 г. Клавдия Александровна с отличием закончила МГХИ, где обучалась у А. В. Лентулова и Н. П. Ульянова а также у А. А. Дейнеки[2]. В этом же году она становится членом Союза художников СССР[1].
С 1948 года К. Тутеволь работает в качестве художника-монументалиста в художественных экспертных мастерских строительства Дворца Советов. Далее она посвящает себя преимущественно декоративно-монументальному искусству и постоянно работает в Московском Комбинате декоративно-оформительского искусства (КДОИ).
С 1952 г. К. А. Тутеволь — член правления МОСХ.
С 1965 по 1967 г. преподает рисунок в Строгановском училище.
С 1967 г. работает в МГХИ им. Сурикова в качестве профессора и руководителя мастерской монументальной живописи[2].
С 1972 г. — член закупочной комиссии Союза художников СССР.
В 1975 г. решением Президиума Верховного Совета РСФСР К. А. Тутеволь получает звание «Заслуженный художник РСФСР»[2].
Известные ученики
- Абзгильдин, Абрек Амирович
- Лубенников, Иван Леонидович
- Селищев, Михаил Александрович
- Чаругин, Николай Петрович
Известные работы
- Плафон зрительного зала Театра оперы и балета имени Т. Шевченко в Киеве.
- Плафон зрительного зала Театра оперы и балета имени Абая в Алма-Ате.
- Плафон зрительного зала Дворца культуры горняков в Караганде.
- Мозаика на здании Института физкультуры в Москве[3].
Живописные и графические работы Клавдии Александровны находятся в частных коллекциях в России[4], Англии, Франции, Германии, Италии, Финляндии и США[2].
Напишите отзыв о статье "Тутеволь, Клавдия Александровна"
Примечания
- ↑ 1 2 Елена Наумова Два горельефа — две судьбы. // Газета «Земля Иркутская», № 2(19), 2002 г., с.30-31
- ↑ 1 2 3 4 [www.sovjiv.ru/news/850 Александр Гремитских. Клавдия Александровна Тутеволь. Сайт Советская Живопись. 24.01.2011]
- ↑ [synthart.livejournal.com/192134.html Мозаика на здании Института физкультуры в Москве]
- ↑ [artru.info/il/all/13962/ Живопись К. А. Тутеволь на сайте Artru.info]
Отрывок, характеризующий Тутеволь, Клавдия Александровна
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
