Князьнин, Францишек Дионизы

Францишек Дионизы Князьнин

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Франци́шек Диони́зы Кня́зьнин (Франц Княжнин; польск. Franciszek Dionizy Kniaźnin; 4 октября 1750, Витебск, Белоруссия) — 25 августа 1807, Коньсковоля близ Пулав) — польский и белорусский поэт, драматург и переводчик.

Происходил из того же белорусского дворянского рода, из которого вышел Яков Борисович Княжнин.

Учился в Витебском иезуитском коллегиуме, в 1764—1767 гг. в Полоцком иезуитском коллегиуме, Несвиже, Слуцке (Витебская губерния).

С 1773 года жил в Варшаве. С 1775 года секретарь князя А. К. Чартарыйского, с 1778 года — придворный поэт Чарторыйских в Пулавах. Именно в эту пору и была написана большая часть стихотворений Князьнина. Вдохновлявшей музой поэта была княжна Мария, одна из вюртембергских принцесс.

Раздел Речи Посполитой и несчастная судьба родной Белоруссии настолько впечатлили Князьнина, что он тяжело заболел.

Вместе с Карпиньским и отчасти Нарушевичем Князьнин принадлежал к группе сентиментальных поэтов, которые для выражения своих чувств подыскивали самые искусственные выражения и формы. Тем не менее песни Князьнина были в своё время очень популярны, а некоторые из них были известны спустя столетие после его смерти («Do wąsów», «Matka obywatelka»).

Сочинения Князьнина были изданы в Варшаве в 1828 и в Лейпциге в 1835. Драма Князьнина «Цыгане» в 1786 г. была поставлена как опера в Слониме в придворном театре Михала Казимира Огинского; в дальнейшем на этот текст писали музыку также Францишек Лессель (1815, не полностью) и Францишек Мирецкий (1820, его первая опера).

Интересовался белорусским фольклором и использовал его в своих произведениях. Собирал белорусские пословицы, сделал фольклорные записи с «польско-русского пограничья». Некоторые герои его произведений (сказок Захаренко в комедии «Три свадьбы») говорят на белорусском языке. По утверждению М. Федоровского, стихотворение Князьнина «Кросенкі» в конце XIX века исполнялось в Белоруссии как народная песня. На белорусский язык отдельные его произведения перевели А. Жлутка, Л. Борщевский, Н. Мерашчак, Л. Семенюк.

Среди произведений — сборники «Любовные стихотворения, или Песни в анакреонтическом роде» (1779), «Стихотворения» (1783), «Поэзия» (1787—1788), поэмы, оды, басни, героически-патриотические пьесы для придворного театра в Пулавах.

Литература

• Белорусская ССР: Краткая энциклопедия в 5 т. / Ред. колл.: П. У. Бровка и др. — Мн.: Гл. ред. Белорус. Сов. Энциклопедии, 1981. — Т. 5. Биографический справочник. — 740 с. — 50 000 экз.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Князьнин, Францишек Дионизы

Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.