Ковнацкая, Людмила Григорьевна
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
| Ковнацкая Людмила Григорьевна | |
| Имя при рождении: |
Ковнацкая Людмила Гиршевна |
|---|---|
| Род деятельности: |
музыковед, педагог, доктор искусствоведения (1987), профессор Санкт-Петербургской консерватории |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Награды и премии: | |
Людми́ла Григо́рьевна Ковна́цкая (р. 5 февраля 1941, Ленинград, СССР) — российский музыковед. Доктор искусствоведения (1987). Профессор Санкт-Петербургской консерватории имени Римского-Корсакова. Ведущий научный сотрудник Российского института истории искусств. Глава Регионального отделения Международного музыковедческого общества (IMS). Обладатель звания «учёный года» за 1993 год, (Кембриджский биографический центр). Заслуженный деятель искусств Российской Федерации.
Содержание
Биография
Окончила Ленинградскую консерваторию им. Н. А. Римского-Корсакова в 1965 году по двум факультетам – теоретико-композиторскому (кафедра истории зарубежной музыки) и фортепианному (класс органа профессора Исайи Браудо). Там же в 1969 году закончила аспирантуру по истории зарубежной музыки (научный руководитель — профессор М. С. Друскин). В 1970 г. защитила кандидатскую диссертацию о творчестве английского композитора Бенджамина Бриттена. В 1987 г. — докторскую диссертацию об английской музыке XX века в Московском научно-исследовательском институте искусствознания АН СССР.
С 1978 года Л. Г. Ковнацкая является членом Союза композиторов Санкт-Петербурга. С 2002 года — член Совета при Директории Международного музыковедческого общества (IMS). В 2001 году Л. Г. Ковнацкая стала научным консультантом материалов по России Британского Энциклопедического Словаря «The Grove’s Dictionary of Music and Musicians» (London: McMillan, 2001). В 2000—2003 годах была членом экспертного совета фонда «Про Арте».
Л. Г. Ковнацкая постоянно выступает с лекциями и докладами в ведущих университетах Европы и России и на международных конференциях и симпозиумах.
Л. Г. Ковнацкая – автор монографии о Бенджамине Бриттене (М.: «Советский композитор», 1974), а также фундаментального исследования «Английская музыка XX века. Истоки и этапы развития: Очерки» (М.: «Советский композитор», 1986). Благодаря её деятельности — исследовательской и организационной — в России прошли фестивали и концерты, посвящённые английской классической музыке, в том числе Б. Бриттену. Среди них — Фестиваль в честь 80-летия Бриттена (1993), Фестиваль музыки Бенджамина Бриттена к 85-летию со дня рождения (1998), юбилейный концерт в честь Бриттена и дня Св. Цецилии — покровительницы музыки и музыкантов (2003), концерт «Мир оперы. Бенджамин Бриттен» (2004) и многие другие.
В круг научных интересов Л. Г. Ковнацкой входит история отечественной музыки (автор, редактор, составитель книг и статей, посвящённых творчеству Д. Д. Шостаковича). Среди неопубликованных рукописей — масштабный труд «Идеологический контроль музыкального авангарда 1920-х годов (Ленинградская ассоциация современной музыки в протоколах и других документах)» (выполнен при поддержке гранта Фонда Сороса).
Шостакович, Шёнберг, Бриттен, Пёрселл, Типпет, Аренский, Балакирев, Английская музыка, Русско-британские связи, М. С. Друскин, А. Швейцер, Советская музыкальная эпоха — все эти сюжеты были раскрыты учёным в результате интенсивной деятельности как исследователя, научного редактора и автора-составителя книг, сборников статей, многотомных изданий.
В 2002 году Людмила Ковнацкая получила литературную премию и медаль имени Беляева за книгу «Арнольд Шёнберг. Письма» (Перевод В. Г. Шнитке, редактор М. С. Друскин. СПб., «Композитор»: "Pro Arte", 2001 — 464 с.)
Отдельным сюжетом научной и издательской деятельности является «приношение Учителю» – известному музыковеду, профессору Ленинградской консерватории М. С. Друскину. В 2009 году стараниями профессора Л. Г. Ковнацкой был завершён двухтомный сборник «Памяти Михаила Семёновича Друскина», который объединил статьи, воспоминания, биографические материалы и переписку. В создании этого 1000-страничного труда, так или инач, е приняли участие все те, кто знал М. С. Друскина — музыканта, учёного, педагога. Кроме того, параллельно Л. Г. Ковнацкой ведётся работа по переизданию трудов Друскина, в связи с чем реализуется масштабный проект — семитомное собрание сочинений учёного (издание ведётся не строго по порядку томов, в первую очередь были изданы том 1: Клавирная музыка Испании, Англии, Нидерландов и том 4: Игорь Стравинский).
Книги
- Исследование "Идеологический контроль музыкального авангарда 20-х годов (Ленинградская ассоциация современной музыки в протоколах и других документах)" – 1997–1999, A Grant-holder of the George Soros Foundation (“The Open Society” Institute) –– рукопись (17 печ. л.)
- Английская музыка XX века. Истоки и этапы развития (Английская музыка в XX веке): Очерки. - М., "Советский композитор", 1986 –– 216 с.
- Бенджамин Бриттен. М., "Советский композитор", 1974 –– 392 с.
- Английские национальные черты в творчестве Бенджамина Бриттена. Автореферат дис. на соиск. ученой степени канд. искусствоведения. - Л., изд. ЛОЛГК, 1970 – 20 с.
Книги и сборники статей – как главный редактор, редактор-составитель, со-редактор (составление, редактура, вступит. ст.*, комментарии**)
- Друскин М. С. Собрание сочинений: в 7 т. / ред.-сост. Л. Г. Ковнацкая. Т. 4: Игорь Стравинский / М. С. Друскин; ред.-кол.: Л. Г. Ковнацкая, В. П. Варунц, О. Б. Манулкина, Н. А. Брагинская, Л. О. Адэр. СПб.: Композитор, 2009. 584 с.
- Памяти Михаила Семеновича Друскина: в 2 кн. / Кн. I. Статьи. Воспоминания / ред.-сост.: Л. Г. Ковнацкая, А. К. Кенигсберг, Л. В. Михеева; подгот. материалов: Л. О. Адэр, О. Н. Чумикова; Санкт-Петербургская государственная консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова. – Санкт-Петербург : ООО «Аллегро», 2009. – 584 с., ил.; Кн. II. Из переписки. – 428 с.
- Русско-Британские музыкальные связи / Ред.-колл. Л. Г. Ковнацкая, М. П. Мищенко, О. Н. Чумикова. СПб., 2009. 354 с.
- Друскин М. С. Собрание сочинений: в 7 т. / ред.-сост. Л. Г. Ковнацкая. Т. 1: Клавирная музыка Испании, Англии, Нидерландов, Франции, Италии, Германии XVI-XVIII веков / ред.-сост. Л. Г. Ковнацкая; ред.-колл.: И. В. Розанов и др. СПб.: Композитор, 2007. 752 с.
- Дмитрий Шостакович: Исследования и материалы. Вып. 2 / Ред.-сост. О. Дигонская, Л. Ковнацкая. М.: DSCH, 2007.
- Д. Д. Шостакович. Письма И. И. Соллертинскому*. – СПб.., "Композитор", 2006. – 276 с**.
- Дмитрий Шостакович: Исследования и материалы. Вып. 1. – СПб., "DSCH", 2005. – 208 с.
- Cantus Planus – 2002. Русская версия. Т. 1 / ред.-сост. А. Вовк. – СПб., «Композитор», 2004. – 372 с.
- Альберт Швейцер. Иоганн Себастьян Бах* / Перевод Я. С. Друскина, редактор М. С. Друскин. 2 изд., расширенное и уточненное. – М., "Классика – XXI", 2002 – 816 с.
- М. Друскин. История зарубежной музыки. Вторая половина XIX века. Вып. 4. Изд. 7-е, переработанное. – СПб., "Композитор", 2002. – 630 с. (член редколлегии – совместно с В. В. Смирновым, А. К. Кенигсберг и Н. И. Дегтяревой)
- Арнольд Шёнберг. Письма*. Перевод В. Г. Шнитке, редактор М. С. Друскин. СПб., "Композитор": "Pro Arte", 2001 – 464 с. –– Книга 2001 года – Литературная премия и медаль имени А. Беляева
- Д. Д. Шостакович: Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи*. СПб.., "Композитор", 2000. – 920 с. –– Книга 2000 года
- Научный консультант материалов по России Британского Энциклопедического Словаря The Grove’s Dictionary of Music and Musicians. London, McMillan, 2001
- П. А. Аренский. Музыкальный словарь для ссыльных. Письма. (Из Личного архива М. Л. Ростроповича). СПб.., "Северный олень", 1999. – 104 с.
- Д. Д. Шостакович: Сборник статей к 90-летию со дня рождения*. СПб. : "Композитор", 1996. – 400 с.
- Памяти Н. С. Рабиновича. Очерки, воспоминания, документы. Washington (DC), USA, H.Frager & Co., 1996. – 247 с.
- Игорь Комаров. Статьи и очерки. СПб.., "Композитор", 1992
- Генрих Орлов. Древо Музыки. Washington (DC), H. Frager & Co; St.-Petersburg, "Советский композитор", 1992 – 410 с.; 2-е изд. – 2005.
- Традиции музыкальной науки. Сборник исследовательских статей. (к 125-летию Ленинградской консерватории)*. – Л., "Советский композитор", 1989 – 208 с.
- История и Современность. Сборник статей к 75-летию М. С. Друскина (с М. Д. Сабининой и А. И. Климовицким)*. – Л., "Советский композитор"., 1981. – 288 с.
Статьи в научных сборниках и коллективных монографиях
- Предисловие / Д. Д. Шостакович. Письма И. И. Соллертинскому. СПб.: "Композитор", 2006. С. 3-16
- Опера под сводами церкви (триптих Бенджамина Бриттена) // Жизнь религии в музыке. Сб. статей. СПб., "Сударыня", 2006. С. 199–208.
- ЛАСМ – что это было? // Времен связующая нить. Сборник посвящён юбилею профессора Э. С. Барутчевой. СПб., Санкт-Петербургская государственная консерватория, 2004. С. 139-147
- «Финская сюита» Шостаковича: из истории рукописи // Сборник статей Академии им. Сибелиуса, Helsinki, 2004. На финском и английском языках
- Dialogues about Shostakovich: From the History of Russian Studies about Shostakovich // A Shostakovich Casebook. Ed. By Malcolm Hamrick Brown. Bloomington and Indianapolice: Indiana Univ. Press, 2004. P. 238-253
- An Episode in the Life of a Book: An Interviw with Henry Orlov // A Shostakovich Casebook. Ed. By Malcolm Hamrick Brown. Bloomington and Indianapolice: Indiana Univ. press, 2004. P. 97–126
- И. С. Бах в жизни братьев Друскиных (совместно с М. Мищенко) // Альберт Швейцер. И. С. Бах. М., "Классика – XXI", 2002. С. 657 – 683
- Баховский сюжет в петербургском музыкальном контексте ХХ в. // Петербургская консерватория в мировом музыкальном процессе. 1862 –– 2002. Материалы международной научной сессии, посвящённой 140-летию Консерватории (17–19 сентября 2002). СПб., Санкт-Петербургская государственная консерватория, 2002. с. 107 – 110
- Литературные заметки М. С. Друскина // Оркестр. Сб. статей и материалов в честь Инны Алексеевны Барсовой. М., Мос. гос. консерватория, 2002. С. 394 – 411
- Музыка Англии // История зарубежной музыки. Вып. 6-й. Начало XX века – середина XX века. СПб., "Композитор", 2001. С. 574 – 580
- Бенджамин Бриттен // История зарубежной музыки. Вып. 6-й. Начало XX века – середина XX века. СПб., "Композитор", 2001. С. 581 - 626
- Прокофьев и Бриттен (об исторических параллелях, влиянии и реминисценциях) // Отражения музыкального театра. Книга 2. Сборник статей и материалов к юбилею Л. Г. Данько. СПб., 2001, "Канон". С. 50 – 69.
- Предисловие // Арнольд Шёнберг. Письма. СПб., "Композитор": Pro Arte, 2001. С. 9 – 35
- Шостакович и Богданов-Березовский (20-е годы) // Д. Д. Шостакович. Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи. СПб., "Композитор", 2000. С. 16 – 59
- Эпизод из жизни книги. Интервью с Генрихом Орловым // Д. Д. Шостакович. Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи. СПб., "Композитор", 2000. С. 717 – 738
- От редактора-составителя // Д. Д. Шостакович. Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи. СПб., "Композитор", 2000. С. 3 – 8
- Почтовая открытка Дмитрия Шостаковича и Нины Варзар из эвакуации (комментарии к публикации) // Д. Д. Шостакович. Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи. СПб., "Композитор", 2000. С. 425–427
- Shostakovich and Britten: Some Parallels / Shostakovich in Context. Oxford univ. Press, 2000. P. 175 – 189
- Опера пiд склепiннями церкви (Триптих Бенджамiна Брiттена – Притчi для виковання в церквi) // Чотири столiття опери. Опурнi школи ХIХ-ХХ ст. Науковий вiсник. Вип. 13. Киiв, 2000. С. 193 – 200
- Письмо и послание // Musicae Ars et Scientia. Книга на честь 70-рiччя Н. О. Герасимовоi-Персидськоi. Науковий вiсник нацiональноi музичноi академii Украiни iм. П.I. Чайковского. Вип. 6. Киiв, 1999. С. 11–12
- Последняя опера Бриттена (знакомство с шедевром) // Музыкальный театр XIX-XX веков: вопросы эволюции. Ростов-на-Дону, "Гефест", 1999. С. 163–180
- Счастливые воспоминания // 60 лет Лаборатории звукозаписи Санкт-Петербургской консерватории (1939 –– 1999). СПб., "Канон", 1999. С. 36 – 40
- "Иже херувимы": о неизвестном авторском наброске М. А. Балакирева // Балакиреву посвящается. Сборник статей к 160-летию со дня рождения композитора (1836-1996). СПб., "Канон", 1998. С. 113 – 139
- Бенджамин Бриттен – вокальный цикл "Эхо поэта" на стихи Пушкина (английское "эхо" русского поэта) // Сборник статей "Музыкальное приношение" к 75-летию Е. А.Ручьевской. СПб., "Канон", 1998. С. 194 – 220
- Труды М. С. Друскина // Исследования. Публицистика. К ХХ-летию кафедры музыкальной критики. Сборник научных статей. СПб., СПб. Консерватория, 1997. С. 332 – 337
- Шостакович в протоколах ЛАСМ // Д. Д. Шостакович. Сборник статей к 90-летию со дня рождения. СПб., "Композитор", 1996. С. 48 – 67
- Шостакович и Бриттен: некоторые параллели // Д. Д. Шостакович. Сборник статей к 90-летию со дня рождения. СПб., "Композитор", 1996. С. 306 – 323
- От редколлегии. Д. Д. Шостакович. Сборник статей к 90-летию со дня рождения. СПб.., "Композитор", 1996. С. 5 – 7
- Note on a Theme from "Peter Grimes " // On Mahler and Britten. Essays in Honour of Donald Mitchell on His Seventieth Birthday. London, The Boydell Press, 1995. Pp. 172 – 185
- От редактора составителя // Традиции музыкальной науки: к 125-летию Ленинградской консерватории. Л., "Советский композитор", 1989. С. 3 – 6
- Об И. А. Браудо // Ленинградская консерватория в воспоминаниях. Кн. 2. Л., "Музыка", 1988. С. 97 – 101
- Композиторы Англии // Музыка XX века. М., "Музыка", 1987. С. 269 – 293
- Майкл Типпет и его опера "Царь Приам" // Очерки по истории зарубежной музыки XX века. Л., "Музыка", 1983. С. 40 – 58
- К биографии М. С. Друскина // История и современность. Л., "Советский композитор", 1981. С. 261 – 280
- Предисловие и комментарии // Дж. Уэстреп. Генри Перселл. Л., "Музыка", 1980. С. 3 – 4, 204 – 239
- Артист, учитель, ученый (Предисловие и комментарии) // И. Браудо. Об органной и клавирной музыке. Л., "Музыка", 1976. С. 3 – 12, 150 – 152
- Народные элементы вокальной мелодики Бриттена // Проблемы музыкальной науки. Сб. статей, вып. 1. M., "Советский композитор", 1972. С. 298–325
- Бриттен и традиции жанров английской народной музыки // Из истории музыки XX века. M., "Музыка", 1971. С. 208 – 225
Статьи, рецензии и письма в профессиональной периодике
- Восьмые Баховские чтения // Musicus. Вестник Санкт-Петербургской консерватории. 2006. № 6. С. 41-43.
- Возвращаясь к напечатанному (открытое письмо Ю. С. Кореву) // Музыкальная академия. 2005. № 4. С. 200—201.
- Высокий трагизм личности бытия // Музыкальная академия. 2005. № 3. С. 51-54.
- Из истории IMS // Musicus. 2005. № 4. С. 19-20.
- 17 Международный конгресс музыковедов // Современное Российское музыкознание в мировом пространстве / Международный симпозиум. СПб.: Издательство Политехнического Университета, 2005. С. 9-13.
- Слово о М. С. Друскине // Musicus. 2005. № 2. С. 7-16.
- Невосполнимая утрата (В. П. Варунц) // Музыкальная академия. 2005. № 1. С. 87-89
- «Что Вам пишут из СССР? Мне — мало …». Переписка С. Прокофьева и М. Друскина (публикация, вступит. ст., комментарии и заключение) // Музыкальная академия. 2000. № 2. С. 203—216
- Shostakovich and the LASM // Tempo. 1998. № 206. pp. 2–6
- Он тоже был «уцелевшим из Варшавы» // Музыкальная академия. 1998. № 3-4. С. 273—275
- Элисо Вторая (о концерте Элисо Болквадзе) // Журнал любителей искусств. 1997ю № 8-9. С. 42-43
- Сергей Баневич — «Арии из ненаписанных опер» // Журнал любителей искусств. 1997. № 8-9. С. 38-40
- «Парсифаль» в Мариинском театре. Мнения о премьере // Мариинский театр, 1997, № 5-6. С. 8-9
- «Никакой черемухи вокруг» (Джерард Макбёрни) // Музыкальная академия. 1997, № 4. С. 220—221
- «Peter Grimes» at the Kirov opera and ballet theater // Melos. En Musiktidskrift. 1997. № 19/20. pp. 64–71
- Sprawoznania: Irina Nikolska: Ot Szymanovskogo do Lutoclavskogo i Piendierieckogo. Ocherki razvitiya simfonicheskoy muziki v Polsze XX wieka. Moscow, 1990, Sowietskij Kompozitor // Muzyka. Warzsaw. 1997. № 1. pp. 129–133
- Филармония и ЛАСМ // Pro Musica. 1996. № 6. С. 10
- Александр Кнайфель. «Восьмая глава». Canticum Canctorum // Музыкальное обозрение. 1995. № 7-8. С. 18
- «Вернуть Стравинского на родину, вернуть — родине…» (стенограмма и материалы обсуждения книги Друскина о Стравинском) // Музыкальная академия. 1995, № 4-5. С. 195—229
- Восьмая глава. Это искренняя и истово религиозная музыка, проповедь, призванная победить рассеянное внимание («Восьмая глава» Александра Кнайфеля — мировая премьера) // Pro Musica. 1995. № 1. С. 7
- «Вагнеровские голоса» в Санкт-Петербурге. Разочарование и надежды // Музыкальная академия. 1994. № 3. С. 133—134
- Клаудио Аббадо: «Петербург — город удивительной красоты и величия» (Клаудио Аббадо и Малеровский молодёжный оркестр в Санкт-Петербурге) // Музыкальная академия. 1994. № 1. С. 130—131
- Под знаком Бриттена // Вечерний Петербург. 1993. № 268, 27 ноября. С. 5
- Жизнь в письмах («Letters from A Life»: к 80-летию со дня рождения Б. Бриттена // Музыкальная академия. 1993. № 4. С. 214—221
- Russian Funeral through Russian ears: aural impressions and some questions // International Journal of Musicology. Frankfurt am Main, 1993. Vol. 2. pp. 321–332
- (О Борисе Филановском) // Музыкальная академия. 1993. № 1. С. 44
- Ненарушаемая связь (о выставке «Моцарт. Чудо Природы» в Библиотеке Британского музея) // Музыкальная академия. 1992. № 2. С. 204—205
- History and story (К гастролям Английской национальной оперы в Ленинграде) // Искусство Ленинграда. 1990. № 12. С. 73-77
- Из историята на хорового движение в Англия // Музикални Хоризонти. 1990. № 9. С. 41-58
- Към творческата характеристика на Бенджамин Бритън // Музикални Хоризонти. 1988. № 10. С. 53-74
- Развивая традиции жанра (На премьере Первой симфонии Александра Мревлова) // Советская музыка. 1988. № 2. С. 74-75
- Время решать главные задачи. Говорят музыканты города Ленина (дискуссия в Союзе композиторов) // Советская музыка. 1987. № 10. С. 31-32
- Операта «Смърт във Венеция» на Б. Бритън // Музикални Хоризонти. 1987. № 3. С. 59-73
- Отделению — полвека! // Музыкальные кадры. ЛОЛГК, 1985. № 6. С. 4
- Предостережение живым (Военный реквием Бриттена) // Музыкальная жизнь. 1984. № 9. С. 15-16
- Высоким словом — Учитель… (о П. А. Вульфиусе, А. Н. Дмитриеве и Н. С. Рабиновиче) // Музыкальные кадры. 1984. № 1. С. 3
- Достойное завершение года И. Брамса (научная конференция) // Музыкальные кадры. 1983. № 11. С. 3
- Неиссякаемый источник музыки (К исполнению «Свадебки» Стравинского // Музыкальные кадры. 1982. № 9. С. 4
- Мастер на пороге 80-летия (Уильям Уолтон) // Советская музыка. 1982. № 2. С. 99-103
- Классик Европейской музыкальной культуры (о конференции к 250-летию со дня рождения Й. Гайдна) // Музыкальные кадры. 1982. № 8. С. 3
- Майкл Типпет (75-летие британского композитора) // Советская музыка. 1980. № 11. С. 123—129
- Артист, педагог, учен / Исайя Браудо. Артикуляцията (за произношението на мелодията) // Музикални Хоризонти. София, 1981. № 11-12. С. 3-14
- К 250-летию «Оперы нищих» // Советская музыка. 1978. № 5. С. 105—109
- Валентин Нестеров и его хор // Советская музыка. 1977. № 5. С. 76-80
- Верность Музыке. (К 70-летию М. С. Друскина) — совместно с Г. Орловым и И. Хлебаровым // Советская музыка. 1975. № 4. С. 63-67
- Корифей английской музыки. К 100-летию Густава Холста // Советская музыка. 1975. № 1. С. 134—135
- Возрождение шедевра. («Дидона и Эней» Перселла) // Музыкальная жизнь. 1974. № 14. С. 18-19
- Выдающийся мастер. К 60-летию Б. Бриттена. // Советская музыка. 197. № 11. С. 117—123
- Рой Харрис (США) // Советская музыка. 1973. № 10. С. 134—135
- О новом английском музыкальном возрождении // Советская музыка. 1973. № 7. С. 118—125
- «И музыки закат…» О последних годах жизни И. Ф. Стравинского (Lillian Libman. «And Music at the Close…»: Stravinsky’s Last Years // Советская музыка. 1973. № 5. C. 122—129
- Концерт памяти Стравинского // Советская музыка. 1972. № 5. С. 77-78
- Новое сочинение («Портрет Дориана Грея» Б. А. Арапова) // Музыкальные кадры. 1972. № 2. С. 2
- Из истории английской фольклористики // Советская музыка. 1971. № 7. С. 137—140
- Английская баллада // Музыкальная жизнь. 1969. № 19. С. 21-22
- Бенджамин Бриттен // Музыкальная жизнь. 1968. № 10. С. 15-16
Напишите отзыв о статье "Ковнацкая, Людмила Григорьевна"
Ссылки
|
Людмила Григорьевна Ковнацкая в Викицитатнике? |
|---|
- [www.forumklassika.ru/calendar.php?do=getinfo&day=2011-1-17&e=3865&c=2 Музыкальное приношение к юбилею Людмилы Ковнацкой (5 февраля 2011) ]
- [www.mmb.org.gr/page/default.asp?id=4066&la=2 Russian Shostakovich Studies: History in the Contemporary Stage]
- [www.ims-online.ch/pdf/Comm78web.pdf International Musicological Society. Message from the President. Congress Zurich 2007]
- Notes on a Theme from 'Peter Grimes' // On Mahler and Britten: Essays in Honour of Donald Mitchell [books.google.ru/books?id=wK5vH7dvt6EC&pg=PA172&lpg=PA172&dq=liudmila+kovnatskaya&source=bl&ots=NkZ1fe6dq9&sig=S2X1A4ZmvCjqaRwDEuV7uLnoL-E&hl=ru&ei=Od8dTfvhKouYOuSF6a8J&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CBoQ6AEwATgK#v=onepage&q&f=false]
- Статья на биография.ру [biografija.ru/show_bio.aspx?id=62694]
- Журнал "Opera Musicologica" [www.conservatory.ru/opera_musicologica]
- Благотворительный фонд "Про Арте" [proarte.narod.ru/lyudi.htm]
- Фестиваль «Музыкальные откровения Британии» (04 октября 2007): "Один из крупнейших в мире специалистов и единственный в России эксперт в области британской музыкальной культуры, Людмила Григорьевна Ковнацкая, будет «сопровождать» фестиваль" [filarmonia.e-burg.ru/news/shownews.php?id=657]
- Фестиваль камерной музыки Шостаковича в Санкт-Петербурге (25 сентября 2006) [www.lydi.ru/art/13119/]
- Алексей Гориболь о Л. Г. Ковнацкой [bogemnyipeterburg.narod.ru/vocabulare/alfavit/persons/g/goribolAleksei.htm]
- Книги на OZON.ru [www.ozon.ru/context/detail/id/270628/]
- Издания Санкт-Петербургской консерватории [www.conservatory.ru/editions]
- Памяти Михаила Семеновича Друскина: в 2 кн.. Кн.1: Статьи, воспоминания. Кн.2: Из переписки / Ред.-сост. Л. Г. Ковнацкая, А. К. Кенигсберг, Л. В. Михеева; подгот. материалов: Л. О. Адэр, О. Н. Чумикова [www.nkbooks.ru/details.aspx?rid=599070&lang=cyr]
- Александр Избицер об издании "Альберт Швейцер. Иоганн Себастьян Бах" [www.stosvet.net/union/Izbitser/]
Отрывок, характеризующий Ковнацкая, Людмила Григорьевна
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
