Констанция Венгерская (ум. после 1288)

Констанция Венгерская
венг. Boldog Konstancia, польск. Konstancja węgierska, исп. Constanza de Hungría
Род деятельности:	княгиня Галицко-Волынская
Дата рождения:	1237(1237)
Дата смерти:	1288/1302
Место смерти:	Львов ?
Отец:	король Венгрии Бела IV
Мать:	королева Мария Ласкарина Никейской
Супруг:	князь Галицко-Волынский Лев Данилович
Дети:	Юрий I Львович, Анастасия, Святослава

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Констанция Венгерская (венг. Boldog Konstancia, польск. Konstancja węgierska, исп. Constanza de Hungría) (1237—1288/1302) — венгерская принцесса из династии Арпадов, дочь короля Венгрии Белы IV и Марии Ласкарины Никейской, княгиня Галицко-Волынская (1246—1288/1302). Супруга Льва Даниловича, князя Галицко-Волынского, сына Даниила Романовича Галицкого из волынской ветви Рюриковичей, двоюродного брата Александра Невского.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Биография

Констанция — дочь одного из самых известных королей Венгрии Белы IV из династии Арпадов и Марии Ласкарины.

Внучка Андраша II (по отцу), короля Венгрии, Далмации, Хорватии, Рима, Галиции и Лодомерии и императора Никейской империи Феодора I Ласкариса (по матери).

Отдана за Льва Даниловича из государственных соображений - для скрепления союза Венгерского королевства с Галицко-Волынским княжеством.

После монгольского нашествия орд Батыя на Венгрию в 1241 году, разграбления территории королевства и последующего получения у ханов Даниилом Галицким ярлыка на правление, король Венгрии Бела IV предложил Даниилу выдать свою дочь за его сына Льва. В 1246/1247 Констанция из Арпадов сочеталась браком с князем Львом I Даниловичем. Предполагают, что в приданое Лев I получил земли в Закарпатье вокруг Мукачево. Лев I впоследствии распространил своё влияние на Закарпатье, присоединив к Галицко-Волынскому княжеству часть Закарпатья с Мукачево (Мукачевская доминия), которое сохранялось почти полвека.

После свадьбы Констанция оставалась католичкой, что не удивительно, ведь её сестры Кунегунда и Маргарита причислены к лику католических святых, а Иоланда — к блаженным.

По версии историков с пребыванием Констанции во Львове связано строительство костёла Иоанна Крестителя (1250 или 1270 гг.). Венгерские историки утверждают, что Констанция страдала от жестокого и безудержного темперамента мужа, и после его смерти в 1266 году сразу же постриглась в монахини.

Во время татаро-монгольского нашествия на рубеже 1287/1288 она скрывалась в Польше в монастыре в Старом Сонче. Это последнее сообщение о ней, как о живущем человеке. По словам польского историка XV века Яна Длугоша Констанция Венгерская была похоронена во Львове.

Дети

В семье Льва I Даниловича и Констанции Венгерской родились:

• Юрий Львович, король Руси, наследник отца.
• Анастасия (ум. 12 марта 1335), жена куявского князя Земовита Добжинского (ум. 1309/14)
• Святослава (ум. 1302), монахиня.

Литература

• Ігор Мицько. Королевич Лев Данилович та давній Львів. 2001 (укр.)

Ссылки

• [litopys.org.ua/krypgvol/krypgv12.htm Крип’якевич І. Галицько-волинське князівство. Київ, 1984. — С.97]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Констанция Венгерская (ум. после 1288)

Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.