Копировальный аппарат

Копирова́льный аппара́т (сокр. копи́р; копирова́льно-мно́жительный аппара́т; ксе́рокс) — устройство, предназначенное для получения копий документов, фотографий, рисунков и других двухмерных изображений на бумаге и других материалах. В отличие от полиграфических машин может использоваться для изготовления малых тиражей книг, брошюр и пр. Помимо специальных машин, к копировальным аппаратам можно отнести факсимильный аппарат, дупликатор и соединённые между собой сканер и принтер, в том числе в рамках единого многофункционального устройства.

Характеристики

Основные характеристики копировальных аппаратов:

• формат оригинала и копии;
• скорость копирования;
• стоимость копирования;
• рекомендуемый объём копирования (ресурс);

Методы получения изображения

В копировальных аппаратах наиболее распространён электрографический метод печати. Для больших тиражей используется трафаретный метод. Также (в факсимильных аппаратах и недорогих цветных копировальных аппаратах) используется метод струйной печати и метод термопечати. Остальные методы получения изображения распространения не получили или были вытеснены с рынка копировальной техники.

По способу обработки исходного изображения копировальные аппараты делятся на аналоговые и цифровые. Они различаются по способу передачи изображения от оригинала к копии. В аналоговых аппаратах (электрографических) свет, отражённый от оригинала через систему движущихся зеркал и объектива, передаётся на фотобарабан. В цифровых — изображение с оригинала сначала сканируется с помощью линейки фоточувствительных элементов (фотодиодов) в память контроллера, обрабатывается по определённому алгоритму (иногда содержит ошибки), а затем выводится на печать через принтер, являющийся, в данном случае, неотъемлемой частью копировального аппарата (многофункциональное устройство — МФУ или многофункциональный аппарат — МФА).

Цифровые копировальные аппараты делятся на монохромные и полноцветные.

По производительности выделяют копиры малой (до 20 копий/мин), средней (20—40 копий/мин) и высокой (свыше 40 копий/мин) производительности.

По компоновке копиры делятся на напольные и настольные. Из настольных отдельно выделяют переносные (портативные).

Настольные аппараты малой производительности формата A4 обычно называют персональными. Отдельно выделяют копиры большого формата (А0, А1), которые часто называют инженерными системами.

Классификация

• По габаритам:
  • портативные;
  • настольные;
  • производительные стационарные;

• По принципам сканирования:
  • аналоговые;
  • цифровые.

• По цветопередаче:
  • монохромные;
  • цветные;

• По функциональности:
  • стандартные (для бумаги А4, А3);
  • специальные (для издательских комплексов);
  • широкоформатные (для изготовления чертежей).

• По скорости копирования:
  • до 6 коп/мин;
  • до 20 коп/мин;
  • до 40 коп/мин;
  • более 40 коп/мин.

• По ресурсу:
  • 100 копий/день;
  • 10000 копий/день;
  • 1000000 копий/день.

Производители

Canon HP Konica Minolta Kyocera

Océ Panasonic Ricoh

Sharp Samsung Toshiba Xerox

О названии «Ксерокс»

В России и странах бывшего СССР «ксероксами» называют любую копировальную технику, независимо от фирмы-производителя, из-за того, что первые копировальные машины, попавшие в СССР из-за рубежа были произведены фирмой Xerox (произносится «зирокс», однако в русскоязычных странах прижился вариант «ксерокс»). Соответственно, процесс снятия копии документа стали называть «ксерокопированием», а полученную копию — «ксерокопией». Также был в употреблении глагол "отксерить".

Несмотря на широкое использование названия «ксерокс», в официальной литературе и особенно рекламных материалах его стараются избегать из-за сходства с названием фирмы Xerox. Её аппараты на основе технологии ксерографии (от греческого слова, означающего «сухой» и «написание») в своё время доминировали на рынке, потеснив другие технологии копирования, и потому её товарный знак стал нарицательным для целого класса устройств. Само же название «ксерокс» для копировальных аппаратов на основе технологии ксерографии (или, более научно, электрографии) было предложено ещё изобретателем метода Честером Карлсоном, а фирма Xerox получила своё имя после переименования, когда её аппараты с этим названием стали весьма известными.

В русский язык слово «ксерокс» вошло в 1970-е годы, когда в СССР появились первые копировальные машины фирмы Xerox. Также широкое распространение в то время получили отечественные копировальные машины «ЭРА» и РЭМ.

Копировальные аппараты в СССР

В СССР в условиях плановой экономики проблема оперативного копирования документов стояла не столь остро, как в странах с рыночной экономикой. Копирование документов в советских учреждениях осуществлялось фотографическим способом, включая микрофильмирование. Конструкторская и технологическая документация копировалась вручную на кальку а затем размножалась методами светокопирования. Тем не менее потребность в оперативных копировальных аппаратах существовала поэтому в 1960-х годах начались закупки такой техники за рубежом, а также разработка собственных образцов.

В 1953 году В. М. Фридкин, только что окончивший Московский университет, создал первый советский копировальный аппарат, а впоследствии развил теорию ксерографии.

Первые зарубежные копировальные аппараты, появившиеся в СССР в 1966 году, были аппаратами фирмы Xerox, в результате чего «ксерокс» стало именем нарицательным для подобной техники. В то же время, например, в Монголию первой копировальные аппараты стала поставлять фирма Canon («Кэнон»), поэтому по-монгольски копировальные аппараты называются «канон».

Начиная с конца 1960-х годов в СССР производились копировальные аппараты и собственной разработки. Первопроходцем в этой области стал Казанский оптико-механический завод с аппаратом «РЭМ» (ротационная электрографическая машина), который выпускался в двух модификациях РЭМ-420 и РЭМ-620. Цифры в обозначении — ширина рулонной бумаги. Позже выпуск похожих аппаратов наладили и другие заводы, в частности БелОМО и Грозненский завод полиграфических машин (под маркой «ЭРА»). В Грозном, в частности, выпускали малоформатные аппараты (формата А3 и А4), работающие не только с рулонной, но и с листовой бумагой. «РЭМ» и его модификации в целом по принципу действия и оптической схеме повторяли аппараты повторяли аппараты Xerox 1950-х - 1960-х годов.

В странах социалистического лагеря выпускались копировальные аппараты Pentakon (ГДР), Dokumator (ПНР), Robotron (ГДР).

В СССР копировальные и множительные аппараты (гектографы) состоящие на службе в государственных учреждениях, в обязательном порядке регистрировались в КГБ. Очевидной целью этих мер была борьба с самиздатом и распространением закрытой информации (в том числе топографических карт).

Ранние копировальные аппараты как советского, так и зарубежного производства были пожароопасны. При остановке движения бумаги (заедание в проводящем канале или поломке привода) она практически сразу же загоралась под действием мощного потока тепла от инфракрасного излучателя системы термического закрепления тонера. Поэтому в помещениях, где стояла копировальная техника обязательно монтировалась система пожаротушения, а на корпусе аппарата закреплялся углекислотный огнетушитель. Мощность электрооборудования первых аппаратов была очень большой. Так РЭМ-620 потреблял почти 8 кВт электроэнергии.

См. также

• Репрография
• Ротатор (полиграфия)
• Гектограф
• Светокопировальный стол
• Тонер
• Многофункциональное устройство
• Принтер

Отрывок, характеризующий Копировальный аппарат

Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.