Красильщиков, Пётр Петрович

Красильщиков Пётр Петрович
Дата рождения:	3 (16) октября 1903(1903-10-16)
Место рождения:	Родники, Костромская губерния, Российская империя
Дата смерти:	8 марта 1965(1965-03-08) (61 год)
Место смерти:	Жуковский, Московская область, РСФСР, СССР
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	аэродинамика
Место работы:	ЦАГИ
Учёная степень:	доктор технических наук (1948)
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	МГУ
Награды и премии:

Пётр Петрович Краси́льщиков (1903 — 1965) — советский учёный в области аэродинамики.

Биография

Родился 3 (16 октября) 1903 года в селе Родники (ныне город, Ивановская область). Младший сын в семье Петра Красильщикова из династии промышленников и меценатов Красильщиковых, русских миллионеров, основателей и владельцев ткацкой фабрики. При рождении получил звание Потомственного почётного гражданина Российской империи, присвоенное за заслуги перед российской промышленностью пяти поколений его предков Красильщиковых. Жил в доме 21/18 по улице Малая Дмитровка в Москве, до революции принадлежавшем его матери.

С организацией Всевобуча был принят в воинскую часть РККА инструктором гимнастики, получал воинский паёк и смог подать документы для поступления в вуз

Отслужив два года, в 1922 году 19-летний Петр Красильщиков поступил на математическое отделение физико-математического факультета МГУ. Успехи авиации и зарождающейся отечественной авиационной промышленности предопределили его будущее.

В 1925 году он направляется на лётную практику в мастерские «Добролёта», где под руководством инженера Н. И. Камова (будущего конструктора вертолётов) участвует в ремонте самолетов Ю-13. В 1926 году вместе с товарищами по учёбе Фёдором Глассом, Д. В. Халезовым и Александром Никитюком был зачислен на работу в ЭАО ЦАГИ, в то время занимавшему всего три комнаты в МВТУ. По совету С. А. Чаплыгина он провел свою первую экспериментальную работу «Испытания вращающегося диска», которая была опубликована в 1928 году в журнале «Техника воздушного флота». В декабре 1927 года Петр Петрович переведён на должность инженера.

После защиты дипломной работы «Влияние шайб на аэродинамические характеристики крыла» Петр Петрович зачисляется в 1930 году на должность старшего инженера. С того же времени работу в ЦАГИ он совмещает с преподаванием в Военно-воздушной академии. Начав с семинарских занятий в группе будущих работников авиационной промышленности (А. С. Яковлев, А. И. Микоян, В. А. Окулов и др.), позже он становится профессором академии, а затем МАИ и МФТИ.

Хроника научной деятельности

На рубеже 1920—1930-х годов перед авиацией стояла задача повышения максимальной скорости полета самолетов, для чего повышалась удельная нагрузка на крыло. Но это приводило к повышению взлетной и посадочной скоростей самолета, что было нежелательно. Преодолеть это противоречие можно было, применив разрезное (механизированное) крыло, теорию которого разработал С. А. Чаплыгин. Необходимо было найти оптимальные размеры и конфигурацию такого крыла.

О высокой творческой активности Петра Петровича говорит то, что за период (1930 — 1934) он опубликовал 10 работ по аэродинамике механизированного крыла. Такие привычные теперь термины «предкрылки» и «закрылки», предложенные профессором А. Н. Журавченко, впервые появились в печатных работах Петра Петровича.

В 1931 году П. П. Красильщиков выступил с докладом на I Всесоюзной конференции по аэродинамике «Экспериментальные работы ЦАГИ по разрезным крыльям». Его работами по механизации крыла пользовались многие конструкторы и, в частности, О. К. Антонов, который в своей книге «Десять раз с начала» описал, как высокомеханизированное крыло «по Красильщикову» было установлено на немецком связном самолете «Шторх» фирмы Физлер, который в силу своих уникальных взлетно-посадочных характеристик, взлетал с берлинской площади перед имперской канцелярией. С целью радикального повышения максимума подъемной силы крыла Петром Петровичем был изобретен способ применения сдува и отсоса пограничного слоя с отклоненного закрылка, эффективность которого была подтверждена Я. Г. Виленским в 1941 году в летных испытаниях на самолете — летающей лаборатории ДБ-3.

Большой объем работ был выполнен Петром Петровичем по созданию крылового профиля с малым сопротивлением и высокими несущими свойствами. За исходный профиль был принят теоретический профиль С. А. Чаплыгина «инверсия эллипса», из которого выделена средняя линия и симметричный профиль. Симметричный профиль был сохранен, а средняя линия заменена новой, выбранной по данным собственных параметрических исследований. Так был создан профиль Р-II, нашедший применение на легких (ХАИ-1, Г-10, Г-20) и тяжелых (К-7, ТБ-5) самолетах, а в более позднее время и на пассажирских самолетах Ан-2 и Ан-28. В отечественном планеризме до применения ламинарных профилей Р-II занимал вообще господствующее положение.

В 1934 году при установлении в СССР учёных степеней Петру Петровичу была присвоена степень кандидата технических наук. К известным работам того периода относятся его исследования по влиянию начальной турбулентности потока на величину максимальной подъемной силы крыла. При этом им была разработана «Шкала турбулентности», получившая практическое применение для оценки степени турбулентности потока в аэродинамических трубах.

Большая работа была проведена совместно с А. К. Волковым, А. Н. Гржегорженским и К. А. Ушаковым по созданию «Атласа аэродинамических профилей». Впервые в аэродинамических условиях было испытано около 40 лучших отечественных и зарубежных крыловых профилей. Атлас стал основополагающим трудом для выбора в самолетных ОКБ крыльевых профилей.

В 1939 году П. П. Красильщиков доложил на НТС ЦАГИ свои соображения о построении скоростных или так называемых махоустойчивых профилей. В то время авиация была далека от полета при околозвуковых скоростях, и работы П. П. Красильщикова по конфигурации скоростного профиля с возможно большим Мкр намного опередили работы отечественных и зарубежных исследователей. Совместно с А. К. Волковым он разработал первые скоростные профили ЦАГИ серий I-A, I-B, и один из совершенных профилей I-C, что указывает на безусловный приоритет ЦАГИ в этой области аэродинамики.

На деятельность Красильщикова в первый период заметное влияние оказал С. А. Чаплыгин — выдающийся русский учёный, пользующийся любовью и симпатией талантливой молодежи, которая в своем кругу называла его «папа Чапа». П. П. Красильщиков был с самого начала замечен С. А. Чаплыгиным, по его совету выполнял ряд исследований, завершившихся внедрением в практику его теоретических положений. Сергей Александрович симпатизировал молодому учёному, оказывал доверие и принимал в домашней обстановке. Последний раз Петр Петрович был в гостях у Чаплыгина в начале 1942 года, когда ЦАГИ находился в эвакуации в Новосибирске.

Еще до войны Петр Петрович активно участвовал в проводившихся в ЦАГИ исследованиях и критическом анализе характеристик новых боевых самолетов Германии. Как известно, это позволило получить правильное суждение о возможностях истребительной авиации потенциального противника. В военное время деятельность П. П. Красильщикова была приближена к задачам конструкторских бюро, занимающихся созданием истребительной авиации. Он был назначен ведущим инженером ЦАГИ по ОКБ Н. Н. Поликарпова, а позднее по ОКБ А. С. Яковлева.

В 1948 году защитил докторскую диссертацию по теме «Крылья скоростных истребителей», одним из направлений которой была разработка аэродинамической компоновки крыла с хорошими характеристиками боковой устойчивости, что предотвращало режим сваливания на крыло и штопор. Достигалось это применением в компоновке крыла набора профилей с различной несущей способностью. Срыв потока на таких крыльях начинался не с концов, а со средней части, что значительно повышало безопасность полета самолета. Было это в авиации настолько непривычно, что узнавший об этих работах Главный конструктор С. В. Ильюшин специально приехал в ЦАГИ на испытания по изучению спектров обтекания таких крыльев в аэродинамической трубе Т-102. Модель там подвешивалась на весы в перевернутом положении, и для наблюдения спектров обтекания нужно было лечь на пол. Трижды Сергей Владимирович просил повторить опыты и трижды укладывался на пол. После этого такое набранное из различных профилей крыло было установлено на первом послевоенном пассажирском самолете Ил-12.

П. П. Красильщиков поставил на научную основу проектирование аэродинамической компоновки прямых крыльев. С помощью своих молодых научных сотрудников — А. А. Никольского, К. П. Петрова, И. А. Паничкина, Т. И. Окерблом, Л. Н. Яковлевой — он внедрил расчетный метод проектирования крыльев с заданным местом возникновения срыва потока с крыла и с заданным запасом несущей способности концов крыла.

Освоение сверхзвукового полета он видел в применении крыльев малого удлинения: ромбовидных и треугольных. Эту тему он считал важнейшей и со своими сотрудниками К. П. Петровым, Т. И. Окерблом, С. Я. Наумовым, В. В. Смирновой провел особенно большой объем исследований. Как известно, ромбовидные крылья нашли применение на зенитных ракетах, а треугольные крылья — на сверхзвуковых самолетах.

Последними его работами были исследования крыльев изменяемой в полете стреловидности. Им было показано, что соответствующим подбором положения оси вращения поворотных консолей можно создать крыло изменяемой геометрии, моментные характеристики которого мало меняются при изменении угла стреловидности отклоняемой консоли. Эти работы были воплощены в практику при создании самолета с изменяемой геометрией Су-17.

Пётр Петрович подготовил доклад о результатах первых систематических исследований крыльев изменяемой геометрии, но из-за тяжелой болезни не смог сам выступить, и доклад был зачитан В. Г. Микеладзе на конференции по аэродинамике от его имени.

Отзывы знаменитых коллег

«Он умело ставил и решал наиболее важные проблемы на каждом этапе развития авиации. Основным его методом решения аэродинамических задач было проникновение в физическую сущность рассматриваемых явлений, постановка глубоко продуманных экспериментов. Он всегда четко представлял себе, что нужно делать сегодня, чем заниматься завтра и какие исследования потребуются в будущем. Решая актуальные проблемы авиационной науки, пополняя её новыми результатами, Пётр Петрович всегда воплощал их в конкретные рекомендации для конструкторских бюро. Он постоянно поддерживал связь с сотрудниками ОКБ, представителями авиапромышленности и летчиками-испытателями»

— А. А. Дородницын

.

Академик С. А. Христианович отмечал глубокое понимание П. П. Красильщиковым аэродинамической компоновки самолета. Уже на стадии её проектирования от отчетливо представлял, как те или иные изменения будут сказываться на особенностях полёта будущего самолета.

Лётчик-испытатель С. Н. Анохин рассказывал, что при разборе и анализе испытательных полётов новой техники он всегда побаивался вопросов Пётра Пётровича. Их сложность объяснялась ещё и тем, что сам П. П. Красильщиков обучался полётам в ЛИИ на самолете У-2 в 1940 году в группе лётчика-испытателя Д. С. Зосима вместе с М. В. Келдышем, А. К. Мартыновым и В. П. Ветчинкиным.

Основные труды в области аэродинамики крыльев. Разработал ряд крыловых профилей (в конце 1920-х годов профили P-II для учебных самолётов малых скоростей и планеров, применяющиеся до сих пор; профили 1-А, 1-Б — для первых советских реактивных истребителей С. А. Лавочкина, А. И. Микояна, П. О. Сухого, А. С. Яковлева), а также механизацию крыла с управлением пограничным слоем путём его отсоса и сдува с отклонённого закрылка. Последними его работами стали исследования крыла изменяемой в полёте стреловидности, которые были воплощены в практику при создании самолета Су-17.

Преподавал в ряде вузов Москвы: ВВИА, МАИ, МФТИ, в аспирантуре ЦАГИ. Профессор, доктор технических наук (1948)

Умер 8 марта 1965 года. Похоронен на Быковском мемориальном кладбище в Жуковский (Московская область).

Личная жизнь

• первая жена — Елена Кузнецова, сын Всеволод Красильщиков (1924)
• вторая жена — Маргарита Ворожебская, сыновья Александр Красильщиков (1929), Михаил Красильщиков (1940), Сергей Красильщиков (1946).

Библиография

Атлас аэродинамических характеристик. (Соавт. К. А. Ушаков, А. Н. Гржегоржевский, А. К. Волков). 1940.
Практическая аэродинамика крыла. М. ЦАГИ, 1973. 449 с.

Награды и премии

• заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1964)
• Сталинская премия второй степени (1946) — за создание новых крыловых профилей для скоростных самолётов
• Сталинская премия второй степени (1947) — за разработку проектов новых крыльев для скоростных самолётов
• Ленинская премия (1961)
• орден Отечественной войны I степени 916.09.1945)
• два ордена Трудового Красного Знамени
• медали

Ссылки

Авиация: Энциклопедия. М.: Большая Российская Энциклопедия. Главный редактор Г. П. Свищев. 1994.
На рубеже двух столетий/ Г. С. Бюшгенс, Е. Л. Бедржицкий. М. : ЦАГИ, 2008. 480 с. ISBN 5-02-007017-3

[images.google.ru/imgres?q=%D1%85%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B9+%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87&hl=ru&newwindow=1&biw=1024&bih=548&tbm=isch&tbnid=CwceW9VZCSvILM:&imgrefurl=www.itam.nsc.ru/icmar2008/hrist1.html&docid=pO5jZlgn4a1_AM&itg=1&imgurl=www.itam.nsc.ru/icmar2008/hrist2.jpg&w=301&h=209&ei=3yNWUJa0C-vV4QTTgoGgCw&zoom=1&iact=rc&dur=187&sig=107014105690967570667&page=4&tbnh=140&tbnw=201&start=43&ndsp=17&ved=1t:429,r:0,s:43,i:211&tx=134&ty=48 Фото. Красильщиков П. П. (слева) и Христианович С. А. на заседании учёного совета ЦАГИ. 1940-е годы]

Отрывок, характеризующий Красильщиков, Пётр Петрович

– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.