Христианович, Сергей Алексеевич

Сергей Алексеевич Христианович
Страна:	СССР СССР→Россия Россия
Научная сфера:	математика, механика, аэродинамика, гидродинамика
Место работы:	Институт проблем механики РАН
Альма-матер:	Ленинградский государственный университет
Награды и премии:

Серге́й Алексе́евич Христиано́вич (27 октября (9 ноября) 1908 года, Санкт-Петербург — 28 апреля 2000 года, Москва) — советский и российский учёный в области механики. Академик АН СССР (1943). Член ВКП(б) с 1949 года.

Биография

Родители — дворяне-помещики Орловской губернии. В 1919 году родители ушли с Белой армией А. И. Деникина, отступавшей через город Орёл, в Ростове заболели тифом и умерли. Сергей был беспризорным, пока его, случайно, не заметил профессор Д. И. Иловайский, которого поразило, что беспризорник, торговавший папиросами, знает французский язык. Он стал опекуном, помог разыскать родственников Сережи в Петрограде и переехать к ним. С 1923 года Сергей жил у своей тётки М. Н. Бек.

После окончания в 1925 году средней школы поступил на антропологическое отделение географического факультета ЛГУ, но быстро перевёлся на физико-математический факультет и в 1930 году окончил университет по математическому отделению.

До 1935 года работал в Ленинграде в Гидрологическом институте. В 1935 году переехал в Москву и поступил в только что организованную докторантуру (первыми докторантами также стали М. В. Келдыш и Ф. Р. Гантмахер) МИАН имени В. А. Стеклова. Научным руководителем (в общем, формальным) стал его студенческий однокашник и ровесник С. Л. Соболев, уже признанный в то время учёный (в 1933 году, в возрасте 25 лет, того избрали членом-корреспондентом АН СССР).

В течение 1937 года защитил сразу две докторские диссертации — «Задача Коши для нелинейных уравнений гиперболического типа» по физико-математическим наукам в МИАН и «Неустановившееся движение в каналах и реках» по техническим наукам в ЭИАН. Имя Христиановича приводилось в центральной печати как пример достижений советской науки. В 1938—1939 году — старший научный сотрудник МИАН.

В 1939 году перешёл на работу в только что организованный Институт механики АН СССР, был заместителем директора.

В 1937 году, ещё до окончания докторантуры, начал работать в ЦАГИ консультантом, а в 1940 году перешёл в этот институт на постоянную работу. Участвовал в знаменитом Чаплыгинском семинаре общетеоретической группы ЦАГИ. Возглавив в 1940 году лабораторию аэродинамики больших скоростей, а в 1942 году став научным руководителем ЦАГИ по аэродинамике (с 1948 года — первым заместителем начальника), Христианович сформировал коллектив с большим научным потенциалом, в нём в разное время работали выдающиеся учёные А. А. Дородницын, М. Д. Миллионщиков, Г. П. Свищев, В. В. Струминский, Г. И. Таганов, В. В. Сычев и др. С участием и под руководством Христиановича были выполнены исследования по аэродинамике скоростей, близких к скорости звука, впервые осуществлен непрерывный переход через скорость звука в аэродинамической трубе (1946). Им и В. Г. Гальпериным, И. П. Горским, А. Н. Ковалевым впервые был обнаружен и сформулирован «Закон трансзвуковой стабилизации» (монография «Физические основы околозвуковой аэродинамики», 1948), с 1945 года начались первые работы по стреловидным крыльям.

В годы Великой Отечественной войны С. А. Христианович, Ф. Р. Гантмахер, Л. М. Левин и И. И. Слезингер выполнили чрезвычайно важную работу по увеличению кучности снарядов «Катюш». Решение было найдено: сверление боковых отверстий в корпусе снаряда, отводивших часть пороховых газов, приводило к закрутке снарядов в полете, что значительно повысило кучность.

В 1938—1944, 1972—1973 годах С. А. Христианович был профессором МГУ имени М. В. Ломоносова (с перерывами), в 1944—1946 годах заведовал кафедрой Московского авиационного института. Самое активное участие он принял в организации Московского физико-технического института (МФТИ). Статья о необходимости создания вуза нового типа была опубликована на первой полосе в газете «Правда» ещё в 1938 году. Группа видных ученых МИАН: М. А. Лаврентьев, Н. Е. Кочин, Н. И. Мусхелешвили, А. О. Гельфонд, С. Л. Соболев, С. А. Христианович и др. писала о необходимости подготовки инженеров, сочетающих в себе знание отраслей техники с глубоким общим физико-математическим образованием. При формулировании идеи новой высшей физико-технической школы был использован пример Петроградского физтеха, парижской Политехнической школы (Ecole Poly-technique), личный опыт П. Л. Капицы его пребывания в Кембридже. Публикация в «Правде» означала высшее одобрение предложения, но его реализации помешала война. В 1946 году физико-технический факультет для подготовки высококвалифицированных специалистов по физике атомного ядра, аэродинамике, физике низких температур, радиофизике, оптике, физике горения и взрыва и т. д. был организован в МГУ. Христианович курировал его работу в должности проректора по специальным вопросам. В 1951 году на базе факультета был создан МФТИ. Вместе с генералом И. Ф. Петровым, Д. Ю. Пановым, Б. О. Солоноуцем Христиановичу удалось в рекордно короткие сроки подыскать место для размещения Института вблизи станции Долгопрудная в Подмосковье, закончить постройкой здания учебного корпуса и общежития, приобрести оборудование, в том числе остродефицитное. «Физтехи» считают Христиановича первым ректором МФТИ. В 1953—1956 годах выполнял обязанности академика-секретаря Отделения технических наук АН СССР. Одновременно работал по совместительству заведующим отделом в Институте химической физики АН СССР, где им с учениками — А. А. Грибом, О. С. Рыжовым и Б. И. Заславским, была построена асимптотическая теория коротких волн, использованная при расчете параметров ядерного взрыва, изучена общая картина подъема облака взрыва (совместно с А. Т. Онуфриевым). В Институте нефти Христиановичем была разработана теория гидравлического разрыва нефтеносного пласта (совместно с Ю. П. Желтовым), выполнены совместно с Г. И. Баренблаттом работы «Об обрушении кровли при горных выработках» и «О модуле сцепления в теории трещин».

Вошёл в Первоначальный состав Национального комитета СССР по теоретической и прикладной механике (1956). Член-корреспондент АН СССР с 1939 года.

В период 1953—1961 годов принимал непосредственное участие в испытаниях ядерного оружия в атмосфере и под водой, а также работал над проблемами защиты от этого оружия и понял — защиты от ядерного удара нет! Для сконцентрированной в Москве, Ленинграде и Киеве отечественной науки это может кончиться трагично — пара-тройка атомных бомб и её не будет. Так появилась идея Сибирского отделения АН СССР. Сейчас очевидно: заслуги Христиановича в разработке концепции и организации Сибирского научного центра ничуть не меньше, чем М. А. Лаврентьева или С. Л. Соболева. Лаврентьев, сумевший «продавить» проект, обратившись непосредственно к Н. С. Хрущеву, впоследствии не раз подчеркивал, что без участия С. А. Христиановича и С. Л. Соболева затевать такое масштабное дело было рискованно. Христианович стал первым заместителем Лаврентьева председателя СОАН, курировал строительство всего научного центра.

Христианович — один из создателей Новосибирского университета, руководитель кафедры аэродинамики, профессор (до 1965 года). Ему удалось создать современный академический институт — ИТПМ СОАН — со многими научными направлениями: аэродинамика больших скоростей, магнитная гидродинамика, механика горных пород, энергетические установки, удалось сформировать коллектив единомышленников. Под его руководством (1957—1965) была создана мощная экспериментальная база, построены турбокомпрессорная станция и сверхзвуковая труба. Главной же стала работа над проектом парогазовой установки (ПГУ), которая могла стать основой экологически безопасных тепловых электростанций с турбинами на природном газе и технологией внутрицикловой газификации высокозернистых зольных топлив (в первую очередь мазутов) как средства обеспечения «чистым топливом» и предотвращения вредных выбросов в атмосферу. Эти предложения для того времени были существенно новыми.

Вследствие конфликта с Лаврентьевым вернулся в Москву (1965). Работал научным руководителем Всесоюзного НИИ физико-технических и радиотехнических измерений (1965—1972), заведующим лабораторией в ИПМАН (1972—1988), советником при дирекции в этом институте (с 1988 года), продолжал научные исследования в области теории пластичности. С 1995 года — советник Российской академии наук.

Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище.

В последние годы жизни занимался проблемами извлечения нефти. Являлся членом редакционной коллегии журнала «Измерительная техника».

Память

Внешние изображения
	[www.sibmemorial.ru/sites/default/files/image1093.jpg Памятная доска]

• Имя С. А. Христиановича присвоено Институту теоретической и прикладной механики СО РАН в 2005 (мемориальная доска на фасаде здания) и аудитории в НГУ.
• Учреждена премия имени академика С. А. Христиановича для молодых учёных СО РАН.
• В память об учёном проведено несколько международных и всероссийских конференций в Москве и Новосибирске.
• Научная школа С. А. Христиановича в области механики горных пород — проводилась в 1970—1980-е гг. на базе Симферопольского государственного университета, сейчас ежегодно проводится в Алуште.

Награды и премии

• Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 марта 1969 года Сергею Алексеевичу Христиановичу присвоено звание Героя Социалистического Труда
• шесть орденов Ленина (11.07.1943; 29.03.1944; 19.09.1953; 13.11.1958; 29.04.1967; 13.03.1969)
• орден Октябрьской революции (04.11.1978)
• два ордена Отечественной войны I степени (10.06.1945; 16.09.1945)
• два ордена Трудового Красного Знамени (11.09.1956; 17.09.1975)
• медали
• Сталинская премия первой степени (1942) — за научные работы «Обтекание тела газом при больших дозвуковых скоростях», «Вляние сжимаемости на характеристики профиля крыла», «О сверхзвуковых течениях газа» (1940—1941)
• Сталинская премия второй степени (1946) — за экспериментальные исследования по аэродинамике больших скоростей (1945)
• Сталинская премия первой степени (1952) — за работу в области техники
• премия имени Н. Е. Жуковского (1940).

Интересные истории

Первые снаряды для «Катюш» М-13 имели очень большое рассеивание при стрельбе. Ведущих специалистов, в том числе и С. А. Христиановича, стали вызывать в руководящие органы страны (сам он, правда, утверждал, что ни со Сталиным, ни с Берией не встречался). Решить проблему надо было немедленно, иначе пришлось бы снять эти снаряды с вооружения — слишком большими были расходы металла. Сам С. А. Христианович вспоминал так: «Что можно сделать? — Говорят, что ничего нельзя сделать. Вы сами понимаете — война, нельзя перестраиваться заводам на новый тип снарядов. — Это просто невозможно. Что же, снаряды святой водой покропить? — Вот, если бы это помогло, было бы очень хорошо».

Одевался С. А. Христианович очень скромно: свитер, курточка, кепка. Сам управлял автомобилем. Однажды, приехав в Москву в одну из комиссий, Сергей Алексеевич по рассеянности остановился под знаком «Остановка запрещена». Возвратившись к машине, он обнаружил инспектора ГАИ, который и забрал у него права. Улаживать дело пошел В. М. Масленников, одетый «по всей форме» (ну как же, младший научный сотрудник!) — костюм, плащ, шляпа. Стал объяснять, что Христианович — академик, орденоносец. Инспектор ГАИ даже не понял, о ком ему говорят. Взяв под козырек, он заявил: «Я к вам, товарищ академик, никаких претензий не имею, это ваш шофер нарушает!»

А. И. Леонтьев вспоминает, что когда он защищал докторскую диссертацию и много говорил о согласовании теории и эксперимента, то Христианович заметил ему: «Я бы на Вашем месте так сильно не напирал бы на совпадение теории и эксперимента. Лично я не знаю ни одной теории, которая не совпадала бы хоть с каким-нибудь экспериментом»…

Когда возникшее в связи со строительством Новосибирской ГЭС Обское море стало размывать берег у мест прохождения железной дороги, берег пробовали укреплять бетонными блоками. Но их постоянно смывало. Христианович предложил намыть песчаный пляж: мириады легких песчинок эффективно гасили бы волны. Но как осуществить это? Тогда он позвонил городским властям и сказал: «Организуйте пляж! Это будет любимое место отдыха трудящихся!» И вопрос был решен…

Как-то Сергей Алексеевич заметил, что в математике понять — это упростить, а в жизни понять — это простить…

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-687.ln-ru Профиль Сергея Алексеевича Христиановича] на официальном сайте РАН

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11780 Христианович, Сергей Алексеевич]. Сайт «Герои Страны».

• [prometeus.nsc.ru/science/schools/xristian/ С.А.Христианович в проекте "Научные школы ННЦ СО РАН"]
• [academgorodok.ru/applications/history/history.php?set=names&id=6 Сайт Новосибирского Академгородка]
• [www.sibmemorial.ru/node/713 ХРИСТИАНОВИЧ СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ — Новосибирская Книга Памяти]
• [archive.is/20121225051745/moscow-tombs.narod.ru/2000/hristianovich_sa.htm Могила С. А. Христиановича на Троекуровском кладбище]

Отрывок, характеризующий Христианович, Сергей Алексеевич

– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.