Крушение «Эссекса»

Крушение «Эссекса» — инцидент, произошедший с американским китобойным судном «Эссекс», капитаном которого был Джордж Поллард (младший). В 1820 году в южной части Тихого океана судно было атаковано кашалотом и затонуло, а команда корабля за тысячи миль от берега была вынуждена искать спасение на трёх вельботах. Инцидент вдохновил Германа Мелвилла на написание в 1851 году романа «Моби Дик».

Судно и экипаж

---

Экипаж «Эссекса»

Капитан Джордж Поллард-мл. Первый помощник Оуэн Чейз Второй помощник Мэттью Джой Лодочные рулевые Томас Чаппел Обед Хендрикс Бенджамин Лоуренс Стюард Уильям Бонд Матросы Оуэн Коффин Айзек Коул Генри Девитт* Ричард Петерсон Чарльз Рамсделл Барзилай Рэй Сэмюэл Рид Айзейя Шепард Чарльз Шортер Лоусон Томас Сет Уикс Джозеф Уэст Уильям Райт *высажен в Эквадоре в сентября 1820 года Юнга Томас Никерсон

«Эссекс» был старым кораблём типа Бостонский китобоец, но многие из его походов были прибыльными, поэтому судно приобрело прозвище «счастливчик». Капитаном был Джордж Поллард-младший, в чине первого помощника выступал Оуэн Чейз, который занимал этот пост и в предыдущем удачном походе. Джордж Поллард в свои 29 лет был самым молодым капитаном на китобойном промысле. Оуэну Чейзу было 23 года, а самым молодым членом экипажа являлся юнга Томас Никерсон, которому исполнилось всего 14 лет.

Судно незадолго до последнего плавания было полностью переоборудовано. При водоизмещении в 238 тонн и длине 87 футов (27 м) корабль не считался пригодным для китобойного промысла. «Эссекс» был оснащён четырьмя отдельными вельботами, каждый из которых был примерно 28 футов (8,5 м) в длину. Конструкция лодок была ненадёжной, зато обеспечивала высокую скорость передвижения.

Плавание

12 августа 1819 года «Эссекс» покинул гавань порта приписки — Нантакет и отправился к западному побережью Южной Америки на два с половиной года. Уже через два дня после отплытия судно попало в шквал, во время которого концы бимсов почти ложились на воду (что означает крен судна более чем в 45°). Брамсель был разорван, а три вельбота сильно повреждены. Капитан принял решение продолжить плавание без ремонта и устранения полученных повреждений. В январе 1820 года «Эссекс» обогнул мыс Горн. Проход этого места занял целых пять недель, что было крайне много даже для того времени. Этот факт и события недавнего шквала привели к разговорам среди матросов о недобром предзнаменовании. Однако всё это было позабыто, когда летом «Эссекс» начал долгий промысел в южной части Тихого океана, двигаясь на север вдоль западного побережья материка.

Находясь в месте промысла, ресурсы которого были почти исчерпаны, «Эссекс» встретил другое китобойное судно, экипаж которого поведал о новой открытой области для лова, известной как «Морская земля». Место это располагалось на 5–10 градусах ю. ш. и 105–125 градусах з. д. на юге Тихого океана, примерно 2500 морских миль (4600 км) на юг и запад. В начале становления тихоокеанского промысла удаление от суши нового района казалось огромным, а многочисленные острова в том регионе, по слухам, были населены людоедами. Чтобы пополнить запасы для предстоящего долгого путешествия, «Эссекс» отплыл к острову Чарльз Галапагосской островной группы.

В связи с необходимостью залатать серьёзные течи, судно было вынуждено встать 8 октября на якорь у острова Худ. За семь дней стоянки экипаж выловил 300 черепах, пополнив ими запасы провианта на корабле. Затем судно отправилось к острову Чарльз, где 22 октября матросами было добыто ещё 60 черепах. Пока экипаж охотился, матрос Томас Чаппел решил разжечь огонь в лесу, с целью подшутить над остальными моряками. Однако, как раз на это время приходился пик засухи, и вскоре огонь вышел из-под контроля, быстро окружив охотников. Матросы были вынуждены спасаться бегством через пламя. Когда они достигли «Эссекса», уже почти весь остров был охвачен огнём. Экипаж был огорчён случившимся, а капитан Поллард объявил, что жестоко накажет поджигателя. Опасаясь порки, Чаппел долго не решался сделать признание. Между тем, остров продолжал гореть и на следующий день, когда корабль покинул его. После целого дня плавания, с корабля всё ещё был виден огонь на горизонте. Много лет спустя, когда на остров вернулся Томас Никерсон (служивший на «Эссексе» юнгой), он обнаружил лишь чёрную пустошь: «ни деревьев, ни кустарников, ни травы не появилось с тех пор». Считается, что пожар способствовал исчезновению там черепах и пересмешников Флорена.

Китовая атака

В команде корабля, находящегося за тысячи миль от побережья Южной Америки, постепенно возрастало напряжение, в особенности между офицерами — Поллардом и Чейзом. Вельботы возвращались пустыми на протяжении нескольких дней, а 16 ноября лодка Чейза была «разбита… буквально на куски», когда кит начал всплывать, находясь прямо под днищем вельбота. Однако в 8 часов утра 20 ноября 1820 года команда корабля увидела в море фонтан и на трёх уцелевших вельботах начала преследование кашалота.

С подветренной стороны от «Эссекса» лодка Чейза гарпунировала кита, но тот задел вельбот, в котором образовалась течь. Людям пришлось перерезать трос гарпуна и отправиться к кораблю для осуществления неотложного ремонта. Между тем, в двух милях от наветренного борта «Эссекса» люди в лодках капитана Полларда и второго помощника гарпунировали другого кита, и теперь тот тащил вельботы прочь от судна. Пока Чейз ремонтировал повреждённый вельбот, экипаж наблюдал кита — кашалота, бывшего намного крупнее обычных размеров (предположительно, около 26 м в длину). Поведение кита было довольно странным. Он лежал неподвижно на поверхности воды головой к кораблю, а затем начал двигаться по направлению к судну, набирая скорость мелкими подныривающими движениями. Кит протаранил «Эссекс» и ушёл под него, накреняя корабль. Затем кашалот всплыл по правому борту и расположился вдоль судна, головой к носу, а хвостом — к корме. Судя по всему, кит был оглушён. Чейз готов был его гарпунировать, но вовремя понял, что хвост кашалота находится всего в нескольких дюймах от руля. Таким образом, получив удар гарпуна, кит легко может разрушить руль. Опасаясь оказаться на неуправляемом корабле в тысячах миль от берега, Чейз отказался от своих намерений. Кит к тому времени пришёл в себя и теперь плавал в нескольких сотнях ярдах впереди судна, повернувшись к нему головой.

Я обернулся и увидел его примерно в ста родах (около 500 м) прямо перед нами, плывущего с удвоенной своей обычной скоростью (около 24 узлов, или 44 км/ч), и, казалось, с удесятерённой ненавистью и жаждой мести во взгляде. Его разрушительный хвост оставлял вокруг себя по всем сторонам буруны. Голова наполовину была поднята над водой, и таким образом он пришёл к нам, снова ударив по кораблю. — Оуэн Чейз

Кит проломил нос судна как яичную скорлупу, отбросив 238-тонный корабль назад. Наконец, кашалот вытащил голову из пробитого корпуса и скрылся из виду. «Эссекс» стал быстро крениться на нос. Чейз и остальные моряки отчаянно пытались установить такелаж на единственный вельбот, в то время как стюард бросился вниз, чтобы собрать все навигационные средства, которые смог найти.

Лодка капитана была первой, что подошла к нам. Он остановил её, но не мог вымолвить ни единого слова, настолько был подавлен. «Боже мой, мистер Чейз, что случилось?». Я ответил: «Нас протаранил кит». — Оуэн Чейз

Это был первый известный случай атаки кита на китобойное судно.

Борьба за спасение

Корабль затонул в 2000 морских милях (3700 км) к западу от побережья Южной Америки. Двадцать моряков остались в трёх небольших вельботах с запасом продовольствия и пресной воды лишь на два дня. Ближайшие известные острова, Маркизские, находились более чем в 1200 милях (2222,4 км) на западе. Капитан Поллард принял решение плыть к ним, но команда во главе с Оуэном Чейзом полагала, что острова могут быть заселены людоедами, и проголосовала за то, чтобы попытаться достичь Южной Америки. Лодки не могли плыть против пассата, и должны были вначале пройти 1000 миль (1852 км) на юг, прежде чем можно было использовать западные ветра и повернуть к побережью материка, которое находилось бы от потерпевших крушение на расстоянии 3000 миль (5556 км).

Среди провизии, спасённой с корабля, был небольшой запас галет, 5 живых черепах и 700 литров воды. Большая часть продуктов питания побывала в морской воде, поэтому их пришлось съесть в первую очередь, что ещё более увеличило жажду. Просолённую еду люди ели на протяжении двух недель, прибегая при этом к полосканию рта морской водой и питью собственной мочи. Вельботы, не предназначенные для дальних и продолжительных плаваний (к тому же, грубо отремон­ти­ро­ван­ные ранее), постоянно давали течи, что являлось весьма серьёзной проблемой для экипажа. Однажды люди одной из лодок вынуждены были накренить свой вельбот так, чтобы противоположный борт и пробоина в нём вышли из воды, дав возможность экипажу второго вельбота устранить течь. Лодки достигли необитаемого острова Хендерсон буквально в то время, когда через несколько часов люди бы начали умирать от жажды. Ныне этот остров является британской территорией, одним из островов Питкэрн. Если бы они высадились непосредственно на остров Питкэрн, который находился всего в 104 милях (192 км) на юге-западе, то получили бы помощь: остров был обитаем и там проживали последние оставшиеся в живых участники мятежа на «Баунти». На острове Хендерсон матросы с «Эссекса» обнаружили небольшой ключевой источник пресной воды. Рацион питания экипажа составляли птицы, яйца и крабы. Тем не менее, через неделю ресурсы острова в значительной части были исчерпаны. 26 декабря выжившие пришли к выводу, что в случае задержки в этом месте вскоре наступит голод. Однако, трое мужчин — Уильям Райт, Сет Уикс и Томас Чаппел приняли решение остаться. Остальные члены экипажа «Эссекса» возобновили плавание в канун Нового Года с целью достичь острова Пасхи. В течение трёх дней были исчерпаны запасы крабов и птиц, взятых для плавания. Из еды оставалось лишь небольшое количество хлеба, спасённого с корабля. 4 января, по оценкам моряков, они были слишком далеко от острова Пасхи, чтобы иметь возможность до него добраться. Было решено следовать к острову Мас-а-Тьерра, лежащему на расстоянии 1818 миль (3367 км) к востоку, и в 419 миль (776 км) к западу от побережья Южной Америки. Один за другим люди в лодках начали умирать.

Лодка Чейза

10 января умер Мэттью Джой, а на следующий день лодка с Оуэном Чейзом, Ричардом Петерсоном, Айзеком Коулом, Бенджамином Лоуренсом и Томасом Никерсоном отделилась от остальных во время сильного шквала. Петерсон умер 18 января. Его, как и Джоя, зашили в собственную одежду и погребли в море. 8 февраля умер Айзек Коул, но его тело оставили в лодке. В условиях нехватки провизии, после обсуждения, было решено прибегнуть ради выживания к каннибализму. К 15 февраля у трёх оставшихся мужчин вновь закончились продукты питания, но 18 февраля они были замечены и спасены британским китобойным судном «Индиан», спустя 90 дней после гибели «Эссекса».

Лодки Полларда и Хендрикса

В лодке Обеда Хендрикса запасы продовольствия закончились 14 января, а запасы Полларда подошли к концу ещё через неделю. Лоусон Томас умер 20 января и было решено употребить его тело в пищу. Чарльз Шотер умер спустя 3 дня, Айзейя Шепард — 27, а Сэмюэл Рид — 28 января. Все тела были съедены. 28 января две лодки были разделены. Третью лодку, в которой оставались Обед Хендрикс, Джозеф Уэст и Уильям Бонд, никогда больше не видели. Считается, что они погибли в море.

1 февраля пища вновь закончилась и ситуация в лодке капитана Полларда стала критической. Тогда было принято решение тянуть жребий, кто будет принесён в жертву во имя спасения остальных членов экипажа. Короткая соломинка, по иронии судьбы, досталась Оуэну Коффину, 17-летнему двоюродному брату капитана, которого тот некогда поклялся оберегать. Поллард, якобы, предложил взять на себя участь юноши, но тот ответил отказом. Члены экипажа вновь тянули соломинки, чтобы определить, кто должен будет исполнить роль палача. Она досталась другу Оуэна — Чарльзу Рамсделлу. Рамсделл застрелил Коффина из пистолета капитана, и его останки были съедены Поллардом, Барзиллаем Рэем и Чарльзом Рамсделлом. 11 февраля умер Рэй, что избавило людей от необходимости повторять страшную процедуру. В оставшееся время плавания Поллард и Рамсделл обгладывали кости Коффина и Рэя. Почти достигнув предела видимости южноамериканского берега, они были спасены китобойным судном «Дофин» 23 февраля 1821 года.

Спасение и воссоединение

Поллард, Чейз, Рамсделл, Лоуренс и Никерсон воссоединились в порту города Вальпараисо, где и сообщили властям о трёх своих товарищах, которые остались на острове Хендерсон. К острову было направлено судно, которое 5 апреля 1821 года взяло их на борт. Трое мужчин были живы, хотя и близки к голодной смерти.

Все восемь спасённых людей вновь ушли в море уже через несколько месяцев после спасения. Герман Мелвилл позже предположил, что все моряки остались бы в живых, если бы изначально приняли предложение капитана Полларда плыть на запад.

Последствия

Капитан Джордж Поллард-мл. вернулся в море в начале 1822 года в качестве капитана китобойного судна «Два брата». После кораблекрушения на Френч-Фригат-Шолс во время шторма у Гавайских островов в свой первый же рейс (Полларду вновь пришлось воспользоваться ботом, он и остальной экипаж были подобраны проходящим мимо судном спустя пять дней. Обломки корабля были найдены в 2011 году), он пересел на торговое судно, которое также вскоре потерпело крушение в том же районе. Джордж Поллард должен был занять место капитана на судне «Йонах», однако судовладелец не рискнул доверить ему очередной корабль, и Поллард был вынужден уйти в отставку. Он стал ночным сторожем в городе Нантакет. Каждое 20 ноября он запирался в своей комнате и поминал людей «Эссекса».

Старший помощник Оуэн Чейз вернулся в Нантакет 11 июня 1821 года, чтобы разыскать свою 14-месячную дочь, которую ранее никогда даже не видел. Четыре месяца спустя он закончил писать книгу о произошедших событиях, названную «Рассказ о самом необычном и ужасном кораблекрушении, произошедшем с китобойным судном „Эссекс“» (англ. Narrative of the Most Extraordinary and Distressing Shipwreck of the Whale-Ship Essex). Позже эта книга вдохновит писателя Германа Мелвилла на написание романа «Моби Дик». В декабре Чейз вновь отправился в плавание в должности старшего помощника на китобойном судне «Флорида», а затем — выходил в море в качестве капитана судна «Уинслоу» вплоть до постройки собственного корабля «Чарльз Кэррол». Чейз выходил в море ещё 19 лет, возвращаясь на сушу лишь на короткие промежутки времени каждые 2–3 года. И каждый раз становился отцом ребёнка. Его первые две жены умерли, когда Чейз был в море. Он развёлся со своей третьей женой, когда обнаружил, что та родила спустя 16 месяцев после того, как он в последний раз её видел. Однако впоследствии он воспитал её ребёнка как своего собственного. В сентябре 1840 года, через два месяца после завершения процедуры развода, он женился в четвёртый и последний раз, уйдя из китобойного промысла. Воспоминания об ужасных днях, проведённых в море на вельботе, преследовали Оуэна Чейза. Он страдал от сильных головных болей и ночных кошмаров. В конце жизни Чейз приобрёл привычку прятать еду на чердаке своего дома в Нантакете, стоящего на Оранжевой улице.

Юнга Томас Никерсон стал капитаном торгового флота, а затем написал книгу «Потеря корабля „Эссекс“, потопленного китом, и испытания экипажа в открытых лодках» (англ. The Loss of the Ship "Essex" Sunk by a Whale and the Ordeal of the Crew in Open Boats). Книга не была опубликована вплоть до 1984 года, когда была выпущена Нантакетской исторической ассоциацией (англ. Nantucket Historical Association). Никерсон написал её в конце жизни, и до 1960 года о её существовании не было известно. В 1980 году книга попала в руки нантакетскому эксперту по китобойному промыслу Эдуарду Стакполу, который и оценил её значимость.

Чарльз Рамсделл перед выходом на пенсию стал капитаном китобойного судна «Дженерал Джексон». Бенджамин Лоуренс до своей отставки являлся капитаном судов «Дромо» и «Харон», а после выхода на пенсию стал фермером. Уильям Райт также вернулся в китобойный промысел и утонул во время урагана в Вест-Индии. Сет Уикс вёл уединённый образ жизни на Кейп-Код. Томас Чаппел, как считается, стал миссионером-проповедником.

Многие из оставшихся в живых рано или поздно написали свои отчёты о катастрофе, некоторые из которых различаются деталями о поведении тех или иных спасшихся людей.

Память

Рассказы о катастрофе достигли молодого в то время Германа Мелвилла. Во время службы на китобойном судне «Акушнет», он встретил сына Оуэна Чейза, служившего в то время на другом китобойном корабле. Случайная встреча произошла менее чем в 100 милях (185,2 км) от места затопления «Эссекса». Чейз подарил Мелвиллу отчёт своего отца, и тот читал книгу в море, вдохновляясь идеей о том, что кит может быть способен на причинение такого бедствия. Мелвилл позже встретился с капитаном Поллардом, записав о нём в дубликате повествования Чейза следующее: «встретил капитана Полларда в Нантакете. Для большинства островитян он никто. На мой взгляд, это один из самых необычных людей, которых я когда-либо встречал». Герман Мелвилл написал роман «Моби Дик, или Белый кит». Источником вдохновения для книги послужила первая часть истории «Эссекса», заканчивающаяся его затоплением.

Книга Натаниэля Филбрика «В сердце моря: Трагедия китобойного судна „Эссекс“» удостоилась Национальной книжной премии Америки в номинации работ по морской истории. В книге показана история «Эссекса», в том числе и взгляд с точек зрений Никерсона и Чейза. В 2013 году на канале BBC One был показан телефильм «Кит». В 2015 году вышел фильм «В сердце моря», в котором одну из главных ролей исполнил Крис Хемсворт.

История «Эссекса» ежедневно пересказывается сотрудниками Музея китобойного промысла Нантакета.

История «Эссекса» послужила источником вдохновения для популярной песни группы «Mountain» — «Nantucket Sleighride». Также назван и альбом 1971 года, куда включена эта песня.

История «Эссекса» была использована в 2009 году компанией «Би-би-си» в документальном шестисерийном фильме «Тайны Тихого океана». Эпизод был третьим по счёту и носил название «Бескрайняя синева». В нём среди прочего говорилось о сложности выживания людей в открытом океане.

История «Эссекса» упоминается в большом числе художественных произведений XIX—XXI вв.

Немецкая Funeral Doom Metal группа Ahab посвятила катастрофе «Эссекса» и судьбе капитана Полларда свой второй альбом The Divinity of Oceans.

Литература

Книги

• Chase O. [books.google.by/books?id=qgaD97DaxfQC&pg=PA13&lpg=PA13&dq=Narrative+of+the+Most+Extraordinary+and+Distressing+Shipwreck+of+the+Whale-Ship+Essex&source=bl&ots=iJ8Ja_70fy&sig=_jnoOwXXE-O88qGjUTvME4q57dM&hl=en&ei=1VnrS9efO8SqlAeYyY3VCg&sa=X&oi=book_result&ct=result&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Narrative of the Most Extraordinary and Distressing Shipwreck of the Whale-Ship Essex]. — New York: W. B. Gilley, 1821. OCLC 12217894
• Heffernan T. [books.google.com/books?id=qgaD97DaxfQC&printsec=frontcover Stove by a whale: Owen Chase and the Essex]. — Middletown: Wesleyan University Press, 1990. — 288 p.
• Leslie E., Seagrave S. Desperate Journeys, Abandoned Souls: True Stories of Castaways and Other Survivors. — Houghton Mifflin Harcourt, 1998. — ISBN 978-0-395-91150-1.
• Nickerson T. The Loss of the Ship Essex Sunk by a Whale and the Ordeal of the Crew in Open Boats. — Nantucket: Nantucket Historical Society, 1984. OCLC 11613950
• Philbrick N. In the Heart of the Sea: The Tragedy of the Whaleship Essex. — New York: Penguin Books, 2001. — ISBN 0-14-100182-8. OCLC 46949818

Статьи

• Дмитриев Г. [nastaoleg.narod.ru/p2_02.htm Самый знаменитый кит] // Водный транспорт.
• Karp W. [www.americanheritage.com/content/essex-disaster?page=show The Essex Disaster] // American Heritage. — April — May 1983.

Публикации в интернете

• Пономарев Р. [www.kinomania.ru/news/18581/ Охотник станет жертвой]. kinomania.ru. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B772IoX7 Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• Шеффер В. [tmru.bizland.com/ANT/85/10.html Мобильный дикий кашалот...]. tmru.bizland.com. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7756BjA Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• Nickerson T. [www.galapagos.to/TEXTS/NICKERSON.HTM Account of the Ship Essex Sinking, 1819-1821.] (англ.). galapagos.to. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B775lUbX Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• Patel S. [www.archaeology.org/1201/features/topten_hawaii.html Top 10 Discoveries of 2011 - Atlantic Whaler Found in Pacific - French Frigate Shoals, Hawaii - Archaeology Magazine] (англ.). archaeology.org. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B776La3p Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• [www.vokrugsveta.ru/chronograph/2262/ Американское китобойное судно «Эссекс» было несколько раз протаранено гигантским китом]. vokrugsveta.ru. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7773ntm Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• [www.bbc.co.uk/dna/h2g2/classic/A671492 The Wreck of the Whaleship Essex] (англ.). bbc.co.uk. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B779DzF2 Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• [www.bbc.co.uk/news/world-us-canada-12439656 'Moby Dick' captain's ship found] (англ.). bbc.co.uk. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B77A97Ja Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• [www.pbs.org/odyssey/class/essex.html PBS - The Voyage of the Odyssey - Class from the Sea - Ocean History - Whaleship Essex] (англ.). pbs.org. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B77BKdwN Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
• [www.pbs.org/wgbh/americanexperience/films/whaling/ Into the Deep: America, Whaling & the World - American Experience] (англ.). pbs.org. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B77BxE5U Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].

Отрывок, характеризующий Крушение «Эссекса»

Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.