Курбские

Эта статья о дворянском роде; о носителях фамилии см.: Курбский.

Ку́рбские князья — отрасль князей ярославских, получили фамилию от главного селения своего удела, выделившегося из Ярославского удельного княжества — села Курбы на реке Курбице, в 25 верстах от Ярославля.

Основные сведения

Первым удельным князем курбским был Яков-Воин Иванович, павший, по родословным, в битве с казанцами на Арском поле в 1455 году. Курбский удел перешёл к брату его Семёну, который и должен считаться родоначальником князей Курбских.

Старший сын Семёна Фёдор был нижегородским воеводой (1483). Его сыновья Михаил Фёдорович Курбский-Карамыш и Роман Фёдорович пали в 1506 году под Казанью, на Арском поле, в битве с казанцами. Ещё один его сын боярин Семён Фёдорович совершил поход за Урал, воевал с Казанью и Литвой, противился насильственному пострижению великой княгини Соломонии, первой жены великого князя Василия Ивановича. Умер в 1527 году. Старший из сыновей Михаила Карамыша, также Михаил, умерший в 1546 году, был отцом знаменитого князя Андрея Михайловича, средний сын Владимир погиб в битве с Мухаммедом Гиреем в 1521 году, а младший, Фёдор, пал в битве с казанцами под Костромой, в 1549 году.

Второй сын Семёна князь Дмитрий Семёнович по предположению И. А. Голубцова, был наместником в Великом Устюге (ок. 1490 — 1500); в феврале 1500 присутствовал на свадьбе князя Холмского и дочери великого князя Ивана III Феодосии («ходи у саней» великой княгини Софьи Палеолог. Сыновья Дмитрия Семёновича — Андрей и Александр служили Ивану III и Василию III. Князь Андрей, женатый на дочери князя Андрея Васильевича Углицкого, сопутствовал Ивану III в новгородском походе 1495 года. В апреле 1508 командовал сторожевым полком под Вязьмой. В 1512 году в качестве воеводы Большого полка стоял на реке Угра в ожидании крымского набега. Последний раз упоминается в источниках в связи с береговой службой в Нижнем Новгороде (1521).

Исследования Юзефа Вольфа заканчиваются на отдельных потомках князя Андрея Михайловича в Литве — князях Яне и Андрее Дмитриевичах, до 1772 года (периода раздела Речи Посполитой Российской империей). В Литве Андрей Михайлович был записан в документах с фамилией Крупский (Krupski) герба Леварт (Лев II).

В 1686 году выехали из Литвы в Россию князья Яков и Александр Кирилловичи (сыновья Каспара), которые были внесены в период господства законов российской монархии в Русскую Родословную Книгу князем А. Б. Лобановым-Ростовским. Они «приняли православие», так как известно, что их дед князь Дмитрий-Николай Андреевич (1582 — после 1645), сын Андрея Михайловича, принял католицизм. Было ли у них потомство — неизвестно.

Литература

• Руммель В. В., Экземплярский А. В. Курбские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Карла Вингебера, 1854. — Т. 1. — С. 293-295.
• Экземплярский А. В.,. Ярославские князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Курбские, князья // Круковский, Феликс Антонович — Линта. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1914. — С. 401—403. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 14).</span>
• История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 139-140. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7.

Отрывок, характеризующий Курбские

Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.