Голубцов, Иван Александрович

Иван Александрович Голубцов
Дата рождения:	8 (21) сентября 1887(1887-09-21)
Место рождения:	Сергиев Посад, Дмитровский уезд, Московская губерния
Дата смерти:	4 ноября 1966(1966-11-04) (79 лет)
Место смерти:	Москва
Страна:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Научная сфера:	Отечественная история. Историческая география и картография. Архивоведение, археография, источниковедение.
Место работы:	Институт истории АН СССР
Альма-матер:	Московский университет

Ива́н Алекса́ндрович Голубцо́в (8 сентября 1887, Сергиев Посад — 4 ноября 1966, Москва) — русский советский историк, доктор исторических наук (1963), картограф.

Семья

Родился в семье специалиста в области церковной археологии и литургики Александра Петровича Голубцова и его жены Ольги Сергеевны, урождённой Смирновой, дочери ректора Московской духовной академии. Был старшим сыном в семье, в которой ещё было девять детей, в том числе священники Николай и Серафим, а также Павел, постриженный в монашество и ставший затем архиепископом Сергием.

Жена — Татьяна Алексеевна, урождённая Смысловская, дочь генерала, архивист. Дети — Ольга и Елена.

Образование

Окончил Сергиево-Посадскую мужскую гимназию (1905; с золотой медалью), историко-филологический факультет Московского университета (1910; тема выпускной работы: «Повинности крепостных крестьян в великороссийских губерниях в первой половине XIX века»). Ученик В. О. Ключевского, Ю. В. Готье, М. М. Богословского. Был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.

Научная, педагогическая и общественная деятельность

Преподавал русскую историю на Высших женских юридических курсах Полторацкой в Москве, вёл занятия по русской и зарубежной истории в Московской женской гимназии Припонской, в 1915 опубликовал статью «Челобитная выезжего из Польши б. русского тайного агента И. К. Любицкого 1687 г.».

Во время Первой мировой войны в 1916 поступил на военную службу, окончил ускоренный курс Московского Александровского военного училища, был произведён в прапорщики, служил в 29-м пехотном полку, расквартированном в Сергиевом Посаде. После Февральской революции 1917 активно участвовал в общественно-политической деятельности: был товарищем председателя распорядительного комитета в Сергиевом Посаде, редактором «Известий Распорядительного Комитета», председателем комитета своего Вифанско-Красюковского района, гласным Сергиево-Посадской городской думы. После прихода к власти большевиков был избран (в начале 1918) секретарём, а вскоре председателем Совета приходских советов, созданного для организации охраны имущества лавры и храмов от возможных грабежей.

С 1918 вновь преподавал на Высших женских курсах и работал в Главархиве, занимался спасением архивных документов. В 1919—1921 преподал русскую историю, в 1921—1925 — дипломатику на факультете общественных наук Московского государственного университета. В 1922—1925 преподавал архивоведение, в 1925—1930 — чтение древних рукописей на архивных курсах Центрархива. Одновременно работал в архиве Красной армии, Архиве народного хозяйства, культуры и быта, с 1927 — старший архивист-консультант Управления Центрархива РСФСР. Продолжал заниматься исследовательской деятельностью, опубликовал работу «Измена Нагих» («Учёные Записки Института Истории РАНИОН», 1929, IV кн.).

В сентябре 1930 был арестован по «делу историков», приговорён к трём годам ссылки, которую отбывал в Коми-Пермяцком округе, где работал счетоводом, статистиком-экономистом, управляющим делами Кудымкарского леспромхоза. После возвращения из ссылки в 1933 не смог прописаться в Москве и жил в Кашире, где работал в бюро транскрипции НКВД. В 1937 вернулся в Москву, вёл картографические договорные работы по историческим картам (1937—1946).

По словам известного учёного-историка Я. Н. Щапова:

С именем И. А. Голубцова связан определённый переломный этап в развитии советской исторической картографии. Ивану Александровичу принадлежит несколько сотен исторических карт, изданных отдельно, в составе атласов, школьных и вузовских учебников, монографий и статей, начиная с древнейшего археологического прошлого СССР и кончая современностью…

Позднее работал в Институте истории АН СССР, занимался подготовкой трёхтомного капитального издания «Актов Северо-Восточной Руси конца XIV—XVI века», в 1949 опубликовал «Аннотированный указатель к изданию т. н. Московского летописного свода конца XV-ro века». Был членом Географического общества СССР и Археографической комиссии АН СССР.

В 1963 защитил кандидатскую диссертацию «Вопросы исторической географии, архивоведения, археографии и источниковедения», однако по предложению В. К. Яцунского был удостоен степени доктора исторических наук «по совокупности научных работ».

Научные публикации

• Голубцов И. А. Пути сообщения в бывших землях Новгорода Великого в XVI—XVII веках и отражение их на русской карте XVII века // Вопросы географии. Сб. 20. Историческая география СССР. М., 1950.
• Голубцов И. А. Чертеж русским и шведским городам середины XVII века // Вопросы географии. Сб. 20. М., 1950. С. 286—294 (чертеж напечатан между стр. 288 и 289).

Литература

• Голубцов С. А. Голубцов Иван Александрович // Историки России XX века: Биобиблиографический словарь / Автор-составитель А. А. Чернобаев. Под ред. В. А. Динеса. — Саратов: Саратовский государственный социально-экономический университет, 2005. — Т. 1 (А—Л). — С. 225. — 576 с. — 2 000 экз. — ISBN 5-87309-438-1.
• Смысловский В. [www.proza.ru/2011/07/29/1293 О семье И. А. Голубцова]

Ссылки

• [www.krotov.info/history/19/1890_10_2/1887_golubzov.htm Биография]

Отрывок, характеризующий Голубцов, Иван Александрович

Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.