Археографические комиссии

Не следует путать с Археологическая комиссия.

Археографи́ческие коми́ссии — учреждения в Российской империи, СССР и России, целенаправленно занимавшиеся научным описанием и изданием письменных исторических источников.

Впервые Археографическая комиссия была открыта в 1834 году при департаменте народного просвещения в Санкт-Петербурге под председательством П. А. Ширинского-Шихматова в составе Я. И. Бередникова, К. С. Сербиновича, П. М. Строева (фактический руководитель) и Н. Г. Устрялова для издания документов, собранных Археографической экспедицией Академии наук (1829—1834). В 1837 году утверждена как постоянное научное учреждение, принят устав. На комиссию возложены обязанности по выявлению и изданию исторических источников по русской истории с древнейших времен до конца XVII века; в 1839 году ей было поручено и издание документов по отечественной истории, написанных на иностранных языках. Основным печатным изданием была «Летопись занятий Археографической комиссии».

Комиссия продолжила свою деятельность и после революции 1917 года. С 1918 года находилась в ведении Наркомпроса РСФСР. В 1922 году Петроградская Археографическая комиссия переведена в ведение Российской Академии наук. В 1926 году объединена с Постоянной исторической комиссией в Историко-археографическую комиссию при АН СССР. В 1931 году переименована в Историко-археографический институт (ИАИ). В 1936 году институт был ликвидирован. На базе ИАИ, а также Ленинградского отделения Комакадемии и Института книги, документа и письма АН СССР появилось Ленинградское отделение Института истории (ныне Санкт-Петербургский институт истории РАН). В 1956 году Археографическая комиссия была воссоздана при Отделении истории АН СССР в Москве. Современная Археографическая комиссия входит в состав Института славяноведения РАН, её органом является «Археографический ежегодник».

Руководители Археографической комиссии:

• акад. П. А. Ширинский-Шихматов (1837—1850)
• В. Д. Комовский (1850—1851)
• акад. А. С. Норов (1851—1869)
• П. А. Муханов (1869—1871)
• В. П. Титов (1872—1891)
• акад. А. Ф. Бычков (1891—1899)
• акад. Л. Н. Майков (1899—1900)
• С. Д. Шереметев (1900—1917)
• акад. С. Ф. Платонов (1918—1929)
• акад. Н. П. Лихачёв (1929, и. о.)
• акад. П. Н. Сакулин (1929—1930)
• акад. М. Н. Покровский (1930—1932)
• член-корр. АН СССР С. Г. Томсинский (1932—1935)
• акад. М. Н. Тихомиров (1956—1965)
• член-корр. АН СССР В. И. Шунков (1965—1967)
• д.и.н. С. О. Шмидт (1968—2002)
• член-корр. РАН С. М. Каштанов (с 2002)

В середине XIX века наряду с Петербургской Императорской Археографической комиссией создана Киевская, ставшая первой в ряду украинских комиссий, а также Виленская и Кавказская (в Тифлисе) археографические комиссии; в 1896 году аналогичная комиссия была образована также при Московском археографическом обществе.

Императорская археографическая комиссия

Первый камень для основания комиссии положил Н. М. Карамзин. В исторической записке, читанной Л. Н. Майковым на 50-летнем юбилее комиссии 8 января 1885 года говорится: «Великий исторический труд Карамзина пробудил в нашем отечестве любознательность и усердие к историческим изысканиям, а просвещенное покровительство графа Н. П. Румянцева трудам по отечественному дееписанию повело к открытию и обнародованию огромного количества памятников». Графу Н. П. Румянцеву мы обязаны научно выполненным изданием наших актов. С 1813 года на его средства начало издаваться знаменитое «Собрание государственных грамот и договоров», приготовленное, под главным наблюдением сперва Н. Н. Бантыша-Каменского, а потом А. Ф. Малиновского, трудами К. Ф. Калайдовича и П. М. Строева; на его средства также предпринято было издание целого ряда важных актов: «Судебники», «Софийский временник», «Памятники русской словесности XII в.», «Грамоты, собранные в Пермской губернии», «Белорусский архив». В 1828 году П. М. Строев обратился в Академию наук с предложением снарядить археографическую экспедицию для обозрения, разбора и описания с возможною точностью всех монастырских. соборных, духовно-училищных и прочих собраний рукописей. Академия наук одобрила эту мысль и по предложению своего президента, гр. С. С. Уварова, решилась снарядить археографическую экспедицию в Северную и Среднюю Россию. На совершение этого путешествия Академия полагала около семи лет; на путевые издержки назначила из собственных средств по 10 т. руб. ассигнациями в год и избрала начальником экспедиции П. М. Строева. Государь император Николай Павлович предложение академии утвердил 14 июля 1828 года, а в марте следующего года Строев уже выехал с 2-мя своими помощниками по экспедиции; путешествие было затруднительно, архивы были в беспорядке и хранились небрежно, а некоторые лица, боясь ответственности за плохое содержание документов, перед приездом экспедиции их сжигали. За 6 лет (1829—1834 г.) экспедиция объехала 14 губерний (не южнее Москвы) и осмотрела более 200 библиотек и архивов. П. М. Строев с своим достойным помощником Я. И. Бередниковым собрали до 3 т. актов исторических и юридических и составили каталог рукописей и старопечатных книг, хранящихся в монастырских библиотеках. Для издания актов, собранных археографическою экспедициею, была открыта Археографическая комиссия. Первоначально комиссия состояла, под председательском князя П. А. Ширинского-Шихматова, из членов К. С. Сербиновича, П. М. Строева, Н. Г. Устрялова и Я. И. Бередникова. К этим лицам вскоре присоединились еще трое: В. Д. Комовский, А. А. Краевский и С. М. Строев. Устав А. комиссии был утвержден 18-го февраля 1837 года. На основании этого устава комиссия издает следующие источники отечественной истории: 1) сочинения, составляющие славяно-русскую литературу, собственно исторического содержания, то есть летописи, хронографы, степенные книги, сказания и другие рукописи, в непосредственной связи с историей стоящие; 2) акты государственно-юридические, как то: грамоты, уставы, наказы, судные дела, розыски и т. п. документы, объясняющие законодательство, управление и судопроизводство, также родословные, разрядные и писцовые книги, статейные списки и проч. Притом ряд издаваемых комиссиею документов не должен был восходить позже 1700. Комиссии поручено также занятие русскою нумизматикою, а в 1838 году ей же поручено и издание исторических документов на иностранных языках, относящихся к русской истории. Комиссия поручила своему члену Бередникову осмотр: библиотек Императорской публичной, Академии наук и Эрмитажа и Румянцевского музея для извлечения из них исторических документов. Комиссия истребовала старинные документы, хранящиеся в архивах и библиотеках тех губерний, где не была экспедиция. Богатые коллекции получены из верхотурского и якутского архивов. В московских архивах для комиссии работали М. А. Оболенский, доставивший документы из московского главного архива мин. иностр. дел, П. М. Строев, Н. И. Костомаров, А. И. Тимофеев и др. С. Р. Матвеев выбрал акты из архивов Астраханской губернии; П. И. Мельников с тою же целью работал с успехом в Н. Новгороде, Г. Ф. Карпов и E. E. Замысловский осматривали по поручению комиссии архив и библиотеку Флорищевой пустыни; М. И. Семевский совершил с археографическою целью путешествие по России. В иностранных архивах работали А. И. Тургенев, Я. Ф. Головацкий, проф. Соловьев и др., доставившие много интересных актов (издано несколько томов).

Переходя к изданиям комиссии, мы прежде всего должны были остановиться на массе драгоценных документов, изданных под именем актов, но о них см. слово «Акты». Особенно важно для историка «Полное собрание русских летописей», которого издано несколько томов. Достаточно указать на то, что «Повесть временных лет» издана по 3 древним спискам: Лаврентьевскому, Ипатьевскому и по Синодальному — 1-й Новгородской летописи (посредством светопечати). Комиссия издала еще не напечатанные летописи: Ипатьевскую пустынскую, Новгородские — 2, 3, и 4, Псковскую, Александровско-Невскую и т. д. Над летописями работали: М. П. Погодин, А. Ф. Бычков, А. И. Тимофеев, П. П. Саваитов и др. лица. Член комиссии проф. К. Н. Бестужев-Рюмин написал весьма важное сочинение о составе древних летописей, а член её М. А. Веневитинов о «Данииловом хождении в Святую Землю»; П. М. Строев напечатал «Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви» — весьма важное пособие для хронологических определений. Весьма важен труд известного академика А. А. Куника «Сравнительные хронологические таблицы», служащие пособием при критическом разборе и поверке русской истории с византийскою. Комиссия издает «Русскую историческую библиотеку», которой вышло 12 томов. В этой библиотеке помещены памятники русского церковного законодательства, западно-русской полемической литературы, акты Иверского монастыря и т. д. В печатаемом теперь томе «Исторической библиотеки» будут помещены интересные документы, касающиеся Архангельской и Устюжской епархии, собранные знатоком истории нашей церкви и её хозяйства П. К. Зинченко во время его путешествия по северу России. Весьма важное издание комиссией Великих Миней-Четиих, собранных всероссийским митрополитом Макарием. Пока они изданы только за сентябрь (к ним издан указатель) и за октябрь. Комиссия издала в 5-ти выпусках собрание русских медалей с XV по XIX столетие и медалионы в память военных событий: 1812, 1813, 1814 и 1815 гг., скомпонованные графом Ф. П. Толстым. В настоящее время в трудах комиссии, как члены, принимают участие А. Н. Труворов и почтенные академики: А. Ф. Бычков, А. А. Куник, В. Г. Василевский, К. Н. Бестужев-Рюмин, Л. Н. Майков, многие профессора и т. д. 56 лет существует комиссия, и она много сделала для истории, но её рукописные собрания настолько велики, что работы хватит еще на много лет. В заключение краткого очерка деятельности комиссии мы приведем список тех изданий, о которых не упоминалось ни здесь, ни в статье «Акты». 1) «Указатель к первым 8 томам полного собрания русских летописей», 2) «Документы, объясняющие историю Западно-Русского края» (с 3 картами), 3) «Историческое исследование о Западной России», 4) «Дневник Люблинского сейма 1569», 5) «Сказания иностранных писателей о России», (2 тома), 6) «Сказание Масси и Геркмана о смутном времени в России» (с портретом Масси, планом Москвы 1606 и рисун. дворца Лжедимитрия I), 7) «Записки о Московской войне» Рейнгольда Гейденштейна, 8) «Путешествия игумена Даниила по Св. Земле, в начале XII в.», 9) «Путешествие новгородского архиепископа в Царьград в конце XII в.», 10) «О России в царствование Алексея Михайловича», современное сочинение Гр. Котошихина (выдержало 3 издания), 11) «Писцовые книги Новгородские» (4 т.), «Ижорской земли» (от. II, с картой), 12) «Летописн. занятия (8 выпусков) и протоколы заседаний археографической комиссии» (2 вып.), 13) «Сказания о князьях и царях земли Русской», 14) «Чертежная книга Сибири 1701 г.», изд. посредством фотолит. (с прил.), 15) «Описание рукописей археографической комиссии», 16) «Указатель к Степенной книге, с родословными росписями русских князей», 17) «Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках» (3 тома), 18) "Указатель, дополнения и примечание к VII тому «Исторической библиотеки».

В комиссии можно получать еще следующие книги (труды её членов, сотрудников и т. д.): 1) «Записки гетмана Жолкевского о Московской войне», 2) «Что желательно для русской истории», 3) «Сборник князя Хилкова»,4) «Памятники сибирской истории XVIII в.» (2 тома). Члены Археографической Комиссии напечатали так много важных исторических трудов, что нет возможности их тут перечислить. Упомянем, что председателями комиссии были: кн. Н. А. Ширинский-Шихматов, А. С. Норов, П. А. Муханов. Председателем комиссии теперь В. В. Титов. Заступает его место академик А. О. Бычков. Среди правителей дел упомянем: С. М. Строева, академика М. Л. Коркунова, А. К. Тимофеева и академика Л. Н. Майкова (состоит правителем дел и теперь).

Акты Императорской Археографической комиссии

Эта комиссия издала:

• «Акты исторические» (самый ранний акт 1334 года и самый поздний 1699 г.); было издано 5 томов;
  • «Дополнения к Актам историческим»; было издано 12 томов; акты начинаются с X века и кончаются XVII в.;
• Акты, собранные археографическою экспедициею, 3 тома (1294—1645 гг.);
• Акты исторические, относящиеся к России, на иностранных языках, извлеченные из иностранных архивов и библиотек А. И. Тургеневым, 2 т. (1216—1679);
  • Дополнения к этим актам в 1 томе, заключают в себе акты с 1581 года по 1700 г.;
• Акты, относящиеся до юридического быта древней России, 3 т. с XIII в. по первую четверть XVIII в.;
• Акты Южной и Западной России, 14 томов, с XIV до XVIII вв.;
• Акты, относящиеся до истории Западной России, 5 т. (1340—1699);
• Русско-ливонские акты, 1 т. (с XII века, кончаются 1578 г.);
• Кунгурские акты, 1 том (1668—1699);
• Акты юридические, или собрание форм старинного делопроизводства, 1 том (с XV до XVIII вв.; изд. 1838).

Виленская археографическая комиссия

Обилие актов и документов Виленского центрального архива (19244 актовых книг) и желание исследовать прошлое Литвы, которая и в старину принадлежала России, вызвали после 1863 года учреждение особой комиссии для разбора в городе Вильне древних актов. Комиссия начала свои действия 12 апреля 1864 года. По штату на её содержание отпускалось из государственного казначейства 9200 руб. К началу XX века комиссия состояла из председателя (Ю. Ф. Крачковского), 3 членов (К. И. Снитко, Ф. Н. Добрянского, И. Я. Спрогиса) и причисленного к комиссии с жалованьем члена В. М. Площанского. С начала своего существования комиссия состояла под председательством П. В. Кукольника, П. А. Бессонова (1865—1866) и исполнявшего должность предстателя И. А. Никитина (1866—1867). 22 декабря 1867 года высочайшим указом председателем комиссии был определён известный учёный Я. Ф. Головацкий, который занимал это место до своей смерти. Преемником его был избран Ю. Ф. Крачковский, назначенный председателем 1 июня 1888 года; 20 лет Я. Ф. Головацкий был председателем комиссии и за исключением 2 первых томов актов (1 тома — Ревизии пущ и тома Хронологических таблиц), изданных до него, и XV т. актов, изданного после его смерти, все труды комиссии изданы при нём. Имя Я. Ф. Головацкого нераздельно связано с комиссией, и его заслуги для неё неоценимы. Первые члены комиссии: И. А. Никитин, Н. И. Горбачевский и свящ. А. Тухолко занимались разбором книг и составили план своих занятий. Акты, которые написаны по-польски, решено печатать в подлиннике и снабдить переводом на русский язык; для издания выбирать: 1) Акты, выясняющие элемент православия в Западном крае, 2) Акты, касающиеся администрации Западного края в разных эпохах существования великого княжества (быт крестьян, мещан, евреев и других сословий), 3) Акты юридические и этнографические. Член комиссии и начальник Виленского центрального архива Н. И. Горбачевский составил весьма важное пособие для лиц, занимающихся разбором книг: «Краткие таблицы, необходимые для истории, хронологии, вообще для всякого рода археологических исследований и в частности для разбора древних актов и грамот Западного края России и Царства Польского» (17 таблиц и 49 страниц объяснительного текста). Им же в 1869 году составлен «Археологический календарь на 2 тысячи лет (325—2324) по Юлианскому счислению и на семьсот сорок два года (1583—2324) по Григорианскому счислению». К календарю приложены: 1) Синхроническая таблица российских государей, польских королей и литовских великих князей и 2) литовско-польская метрология с переводом её на русскую. Я. Ф. Головацкий издал очень ценное пособие для занимающихся палеографией: «Сборник палеографических снимков с древних грамот и актов, хранящихся в Виленском центральном архиве и Виленской публичной библиотеке, 1432—1548» (вып. I, Вил., 1874, in folio, стр. VIII, 45, XXX листов снимков, 59 номеров). Кроме Я. Ф. Головацкого, очень много поработали её члены: Н. И. Горбачевский, С. В. Шолкович, а также И. Я. Спрогис (он же начальник центрального архива) и Ф. Н. Добрянский; новый председатель комиссии Ю. Ф. Крачковский энергично продолжил дело своего предшественника, и им было издано 2 тома актов. Все тома актов, изданных комиссией, перечислены под словом «Акты», и мы упомянем здесь только другие издания комиссии: 1) «Ревизия королевских пущ в быв. великом княжестве Литовском Григория Воловича, 1509» (с алфавитным указателем); 2) «Ординация королевских пущ в быв. великом княжестве Литовском, 1641» (подлинник с русским переводом и алфавитным указателем); 3) «Писцовая книга Пинского староства Лаврина Воина, 1561—66» (с русским переводом и алфавитным указателем); 4) «Ревизия Кобринской экономии, 1563»; 5) «Писцовая книга Гродненской экономии, XVI в.» (2 ч); 6) «Писцовая книга Пинского и Клецкого княжеств Станислава Хвальчевского, 1552—1555». Надо отметить ещё работы Н. И. Горбачевского: 1) «Каталог древним актовым книгам губерний: Виленской, Гродненской, Минской и Ковенской, также книгам некоторых судов губерний: Могилевской и Смоленской, хранящимся в центральном архиве в Вильне», 2) «Словарь древнего актового языка Северно-Западного края и Царства Польского» — необходимое пособие для читающих акты этого края, и члена комиссии Ф. Н. Добрянского: «Описание рукописей Виленской публичной библиотеки церковно-славянских и русских».

В 1912 Комиссию возглавил Д. И. Довгялло.

Виленская комиссия учебного округа для издания документов, относящихся к истории северо-западной России издала 10 томов «Археографического сборника» с 1867 по 1874 год. Издание её после этого года не выходило. В 1864, 1865 и 1866 годах были командированы некоторые лица по Северо-Западному краю, которые собрали много документов. В декабре 1866 года для археографических работ при Виленском учебном округе были приглашены Л. А. Гильдебрант, Ф. Г. Елеонский и А. Л. Миротворцев. Они издали 1, 2, 3 и 4 т. «Археографического сборника». В 1-й т. вошли 167 документов (1406—1800), касающихся истории церкви, политической истории и т. д. Во II томе помещены: 1) «Могилёвские акты» (1454—1794), 2) «Документы, относящиеся к истории трокских церквей» (1541—1818), 3) «Тяжба митрополита Гавриила Календы с виленским магистратом о пляцах в г. Вильне» (1671), 4) «Документы к истории церквей г. Бельска» (1633—1699) и 5) «Записки игумена Ореста» — важны для истории Могилева, так как они основаны на документах и летописи Трубницкого. III т. составляют 143 документа (1442—1785):

1) церковно-исторического содержания,

2) политико-исторического,

3) политико-экономического и

4) социально-юридического.

в IV томе документов — 108 (1508—1612); в V томе (дополнительный), составленный О. Щербицким и А. Демьяновичем, вошли 99 документов (1502—1793) и алфавитный описательный указатель к 5-ти томам сборника; VI том заключает в себе 145 документов — истории церквей (1486—1764), с алфавитным указателем, составленным А. Демьяновичем, Ф. Елеонским и Ф. Смирновым. В VII том вошли 279 документов (1433—1791), собранных в Несвиже П. Гильдебрантом и А. Миротворцевым и ими изданных. В VIII томе помещены 117 документов (1495—1796) из Кейданского архива князя Радзивилла и инвентарь Упитской волости (1554), собранные Л. Ф. Лукашевичем, Ю. С. Чеховичем и Д. Ф. Кашириным и изданные О. В. Щербицким. IX том, изданный А. П. Демьяновичем, заключает в себе хронику двух монастырей: Супрасльского и Коложского. В него вошло 123 документа Супрасльского монастыря (1505—1829) и 10 документов Коложского монастыря (1492—1737). В X том вошли преимущественно материалы для истории виленского Св. Троицкого монастыря, с 1609 по 1839 г. (43 документа), составлен О. В. Щербицким при участии Ф. Добрянского. Все тома снабжены указателями, а польские документы и переводами на русский язык. Кроме «Археографического сборника», округ издал «Достопримечательности северо-западной Руси», напечатанные под наблюдением академика И. П. Трутнева (в. I, 1867, 22 рисунка), и «Туровское Евангелие XI века» (хромолитографировано в 1868 году в Петербурге). Изданию «Археографического сборника» оказали содействие попечители Виленского учебного округа И. П. Корнилов, П. Н. Батюшков и И. А. Сергиевский, которые доставили средства на издание, а И. П. Корнилову сборник обязан своим возникновением. А. В. Зосимский, А. М. Сазонов, быв. ректор Литовской семинарии Иосиф (впоследствии епископ) собрали много документов и оказали помощь комиссии.

Акты Виленской археографической комиссии

Вышло 39 томов. Их содержание: том 1) Акты Гродненского земского суда с XVI по XVII в.; 2) Акты Брестского земского суда XVI—XVIII вв.; 3 и 4) Акты Брестского городского суда XVI—XVIII вв. 5) Акты Брестского и Городнянского городских судов с присовокуплением привилегий на землевладение в Брестской и Кобринской экономиях с XVI по XIX в.; 6) Акты Брестского городского суда (поточные), Брестского подкоммерческ. суда, Брестской, Кобринской и Каменецкой магдебургии XVI—XVIII вв. 7) Акты Гродненского городского суда (1509—1762); 8) Акты Виленского городского суда (1509—1762); 9) Акты Виленского земского суда, магистрата, магдебургии и конфедерации (1493—1797); 10) Акты Виленского магистрата и магдебургии (1500—1797); 11, 12 и 13) Акты Главного литовского трибунала (1398—1797); 14) Инвентари имений XVI в.; 15) Декрет Главного литовского трибунала (1637—1686 г.); 16) Документы, относящиеся к истории Церковной Унии в России; 17) Акты Гродненского земского суда; 18). Акты о Копных судах; 19) Акты, относящиеся к истории бывшей Холмской епархии; 20) Акты, касающиеся города Вильны; 21) Акты Гродненского земского суда; 22). Акты Слонимского земского суда; 23). Акты Холмского гродского суда; 24) Акты о боярах; 25) Инвентарии и разграничительные акты; 26) Акты Упитского городского суда; 27) Акты Холмского гродского суда; 28,29) Акты о евреях; 30)Акты Трокского подкоморского суда за 1585—1613 годы; 31) Акты о литовских татарах; 32) Акты Вилкомирского гродского суда; 33) Акты, относящиеся к истории Западно-русской церкви; 34) Акты, относящиеся ко времени войны за Малороссию; 35) Инвентари староств, имений, фольварков и деревень за вторую половину XVIII века (1751—1789); 36) Акты Минского гродского суда 1582—1592 гг.; 37) Документы и материалы, относящиеся к истории Отечественной войны 1812 г.; 38) Инвентари староств, имений, фольварков и деревень XVIII века (1720—1798); 39) Акты Могилёвского магистрата XVI в. 1578—1580 гг.

Кавказская археографическая комиссия

После присоединения Кавказа в архиве Главного управления наместника кавказского накопилось такое множество дел, что их необходимо было разобрать. В это время во главе гражданского управления Кавказа стоял просвещённый А. П. Николаи (впоследствии министр народного просвещения). Он возбудил вопрос об основании Кавказской археографической комиссии, на которую следовало возложить разбор дел архива и извлечение из архива таких документов, которые имели бы историческое значение для прошлого Кавказа. А. П. Николаи составил проект устава комиссии, одобренный его императорским высочеством августейшим наместником Кавказа великим князем Михаилом Николаевичем, который на докладе о комиссии написал: «Вполне сочувствую этому полезному учреждению и одобряю этот проект». В апреле 1864 года положение и штат комиссии высочайше утверждены. Первым председателем назначен известный ученый А. И. Берже, избравший себе сотрудниками Мирзу Фатали Ахундова (переведшего все восточные документы, вошедшие в первый том), И. Г. Берзенова (переведшего грузинские гуджары, вошедшие в первый том), но особенно ценно было участие в трудах комиссии грузинского историка и археолога Д. З. Бакрадзе. В актах комиссии он поместил капитальное исследование — «Кавказ в древних памятниках христианства». Этот неутомимый исследователь Кавказа, его истории и памятников, к сожалению, уже с VII тома не принимал участия в изданиях комиссии. Комиссия открыла свои действия ознакомлением с архивом Главного управления Кавказа, который был в беспорядке. Прежде была попытка привести его в порядок, но она не была докончена. В 1843 году была образована под председательством генерала Нейдгарта комиссия, которая, разобрав архив, представила в августе 1864 года доклад. В нем сообщалось, что дел в архиве оказалось 43514 и 877 переплетенных книг (дела 1827 года) и что признается возможным уничтожить 32538 д. и 249 кн., а оставить 10538 д. и 628 книг. Генерал Нейдардт оставил эти дела на год и поручил архивариусу донести, сколько в течение года понадобилось навести справок в тех делах, которые предполагалось уничтожить. Дел для справок понадобилось 98, и генерал Нейдгарт оставил все дела в архиве. В 1866 году комиссия под председательством А. И. Берже уничтожила 34792 дела. В начале XX века в архиве главного управления хранилось более 350 тысяч дел. Бюджет комиссии составлял тогда 8710 руб. Она состояла из председателя и одного члена и издала XI томов актов.

В 1886—1892 годах председателем комиссии был Дмитрий Аркадьевич Кобяков.

Значительная стоимость издания актов возбудила вопрос о закрытии археографической комиссии. При штабе войск Кавказского военного округа состоит военно-исторический отдел, который издал несколько ценных томов по истории кавказских войн. Во главе этого отдела стоит генерал И. С. Чернявский. Этот отдел для извлечения документов из архивов командировал нескольких лиц и перевёз в Тифлис старинные архивы: кизлярский, георгиевский и др. В архиве же главного управления — дела только с 1801 года; противники комиссии указывали на более успешную деятельность отдела перед нею, на дороговизну её изданий (печатный лист сборника обходился отделу в 170 р., а комиссии лист её актов стоит до 278 р.) и на ненаучное издание актов и т. д.

Акты Кавказской археографической комиссии

В 1 томе помещены гуджары и другие акты на грузинском, арабском, персидском и турецком языках, с 1398—1799 г. Каждый акт сопровождается русским переводом, а во 2 части этого тома помещено «Кавказ и Закавказье во второй половине XVIII в. за время управления генерал-лейтенанта К. Ф. Кноринга» (1762—1802). Как эта часть, так и в последующих томах материалы для управления Кавказом помещаются в сыром виде. Акты, документы и т. д. помещаются без изменений и всегда с переводом на русский язык. Во 2 томе помещены акты и документы за время управления Кавказом кн. П. Д. Цицианова (1802—1806). В приложении к этому тому напечатаны Кайтахские рукописи на арабском (4 рук.), персидском и турецком языках. Древнейшая рукопись, на арабском языке, списана в 1620 году с хроники, составленной в 922 году, на персидском языке 48 фирманов и древнейший из них 1462 г. и на турецком языке 13 фирманов — самый древний из них относится к султану Махмеду (1730—1754); 2) Документы на персидском и татарском языках (1562—1747); 3) Документы на русском, грузинском и армянском языках (1733—1803); 3 том, «Кавказ и Закавказье в управление графа И. В. Гудовича» (1806—1809); 4 том, "управление генерала от кавалерии А. П. Тормасова (1809—1811); 5 т., о времени управления Кавказом маркиза Ф. О. Паулуччи и генерала от инфантерии Н. Ф. Ртищева (1811—1816). В приложении к этому тому напечатана замечательная статья Д. З. Бакрадзе «Кавказ в древних памятниках христианства». Автор собрал все, что касается древнейших храмов на Кавказе. Многие из этих памятников им изучены на месте. Продолжение этого весьма важного труда напечатано в VI томе актов. Кроме того, к этому тому приложены родословные таблицы ханов ширванских, бакинских, текинских и елисуйских султанов; том VI, в 2 частях, заключает в себе время управление Кавказом генерала А. П. Ермолова (1816—1827); том VII — управление генерала-фельдмаршала графа И. Ф. Паскевича-Эриванского (1827—1831); т. VIII — управление барона Г. В. Розена I (1831—1837); том IX — управление генерал-адъютанта Е. А. Головина (1837—1842); том X — за время управления кн. М. С. Воронцова (1842—1854) и том IX — управление генерал-адъютанта Н. Н. Муравьева (1854—1856).

Киевская археографическая комиссия

Киевская археографическая комиссия стала первым всеукраинским институтом по выявлению, изучению и публикации источников по истории Украины. Была образована в 1843 году для сбора и публикации документальных материалов при канцелярии Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора. Она занималась поиском документов в архивах местных судебно-административных учреждений, магистратов, монастырей, у частных лиц. Собранные документы создали ядро Киевского центрального архива древних актов (1852). В 1921 году комиссия была преобразована в Археографическую комиссию ВУАН.

Археографическая Комиссия Академии наук УССР

Научное учреждение, образованное в Киеве 1919 г. для руководства публикаций документальных материалов по истории Украины. В 1921 г. в Археограафическую комиссию влилась Временная комиссия для разбора древних актов. В 1936 реогрганизована в отдел археографии Института истории АН УССР. Издавался «Украинский археологический сборник» (т. 1-3, 1926—1930), Украинский архив (т. 1-4, 1929—1931) и другие публикации по истории Украины.

Ссылки

• Археографические комиссии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=483578 Акты юридические или собрание форм старинного делопроизводства на сайте «Руниверс»]
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=505009 Акты Виленской археографической комиссии на сайте «Руниверс»]
• [www.runivers.ru/lib/detail.php?ID=241916 Акты, собранные Кавказской археографической комиссией на сайте «Руниверс»]
• [www.runivers.ru/lib/detail.php?ID=332071 Архив Юго-Западной России на сайте «Руниверс»]
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=483577 Акты, относящиеся до юридического быта Древней России (в 3 томах) на сайте «Руниверс»]
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=483576 Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской Империи (в 4 томах) на сайте «Руниверс»]
• [history.org.ua/?termin=Kyivska_arkh_komisiya КИЇВСЬКА АРХЕОГРАФІЧНА КОМІСІЯ. Енциклопедія історії України: Т. 4: Ка-Ком / Редкол.: В. А. Смолій (голова) та ін. НАН України. Інститут історії України. — К.: В-во «Наукова думка», 2007. — 528 с.: іл.]
• Археографические комиссии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Археографические комиссии

– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».