Лихачёв, Николай Петрович

Николай Петрович Лихачёв
Н.П. Лихачёв, 1916 год
Дата рождения:	12 (24) апреля 1862(1862-04-24)
Место рождения:	Чистополь, Российская империя
Дата смерти:	14 апреля 1936(1936-04-14) (73 года)
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Научная сфера:	история
Место работы:	СПбУ
Альма-матер:	Казанский университет
Известен как:	специалист в области источниковедения, дипломатики и сфрагистики
Награды и премии:

Никола́й Петро́вич Лихачёв (12 (24) апреля 1862, Чистополь — 14 апреля 1936, Ленинград) — русский и советский историк, специалист в области источниковедения, дипломатики и сфрагистики, монархист, член Императорского Православного Палестинского Общества и РБО.

Академик АН СССР (01.08.1925, член-корреспондент с 01.12.1901; исключён 02.02.1931, восстановлен посмертно 05.04.1968).

Биография

Родился 12 (24) апреля 1862 года в городе Чистополь Казанской губернии, в дворянской семье. Племянник археолога Андрея Лихачёва. Окончил с золотой медалью гимназию в Казани, затем исторический факультет Казанского университета. По окончании учёбы в 1884 году, оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию по кафедре русской истории. Исследовал родословную дворянского рода Адашевых, сведённого на нет опричным террором.

С 1892 года преподавал в Петербургском археологическом институте, где основал кафедру дипломатики. С 1894 года — член Археографической комиссии. В 1902—1914 годах — помощник директора Императорской публичной библиотеки. В библиотеке углубленно занимался библиографией, изучением литературы по альдам, эльзевирам, инкунабулам, историей письменности, прессы, переплётов, летучих изданий, автографов. Неоднократно бывал в заграничных поездках с целью изучения постановки библиотечного дела в Европе. Разрабатывал вопросы комплектования, способствовал пополнению фондов библиотеки отсутствующими изданиями, участвовал в работах по обоснованию расширения штатов библиотеки и совершенствования их структуры, выступал за поднятие научного престижа и статуса библиотекарей. .

С 1907 года — действительный статский советник. В 1914—1917 годах — член совета министра народного просвещения. Стоял у истоков черносотенного движения, 16 января 1901 г. участвовал в учредительном собрании старейшего монархического объединения России — «Русского собрания», вместе с Алексеем Сувориным, Константином Гротом, Никодимом Кондаковым и др.

Собрал уникальные коллекции русских, восточных и западноевропейских рукописей, монет (15 тыс. ед.), византийских и русских печатей VI—XIV вв. (ок. 6 тыс. ед.), икон (ок. 1,5 тыс. досок; коллекция икон в 1913 куплена императором Николаем II и поступила в Русский музей), хранившиеся в специально построенном собственном доме, где он жил в 1902—1936 годах (Петрозаводская улица 7, ныне здание Санкт-Петербургского института истории РАН; мемориальная доска).

Стремясь спасти своё собрание, передал его в 1918 Петроградскому археологическому институту, где был создан Палеографичический кабинет, преобразованный в 1925 в Музей палеографии АН СССР (в 1925—1930 гг. Лихачёв — его директор), с 1930 — Музей книги, документа, письма АН СССР.

В 1930 г. Лихачёв был арестован по «Академическому делу», в 1931—1933 гг. находился в ссылке в Астрахани. Его коллекции были конфискованы и переданы в Государственный Эрмитаж, Русский музей, Библиотеку Академии Наук и другие хранилища.

Умер в 1936 году. Похоронен на Смоленском православном кладбище.

К 150-летию учёного Государственный Эрмитаж организовал выставку «Звучат лишь письмена…», где глазам публики предстали письменные памятники из собрания академика Лихачёва:

клинописные таблички Месопотамии, древнеегипетские надписи на камне; памятники Древней Греции и Рима; папирусы; византийские, древнерусские, сирийские, западные средневековые рукописи и грамоты, арабские надгробия, летучие издания России и Западной Европы, документы Ирана и Турции XV—XIX вв., печати, монеты, автографы, первопечатные книги и многое другое.

Труды

• «Разрядные дьяки XVI в.» (СПб., 1888) — магистерская диссертация;
• «Г. Н. Городчанинов и его сочинения» (Казань, 1886);
• «Бумага и древнейшие бумажные мельницы в Московском государстве : историко-археографический очерк с прил. 116 табл., с изображениями бумажных водяных знаков» (С.-Петербург, 1891);
• «Библиотека и архив Московских Государей в XVI столетии» (СПб., 1894);
• «Книгопечатание в Казани за первое пятидесятилетие существования в этом городе типографий» (ibid., 1895);
• «Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках» (ibid., 1895);
• «Каталог манифестов, указов и разных летучих русских изданий» (ibid., 1895).
• «Лекции по дипломатике» (ibid., 1897);
• «Грамота рода Осоргиных» (ibid., 1900);
• «Русская сфрагистика» (ibid., 1900);
• «Дипломатика» (ibid., 1901);
• «Дело о приезде в Москву Антония Поссевина» (ibid., 1903);
• «Древнейшая сфрагистика» (ibid., 1906);
• «Материалы для истории русского иконописания. Том 1-2» (ibid., 1906),
• «Манера письма Андрея Рублёва» (ibid., 1907);
• «Историческое значение итало-греческой иконописи. Изображения Богоматери в произведениях итало-греческих иконописцев и их влияние на композиции некоторых православных русских икон» (ibid., 1911);
• «Материалы для истории византийской и русской сфрагистики. Вып. 1. / Труды музея палеографии. Вып. I» (Л., 1928);
• «Материалы для истории русской и византийской сфрагистики. Вып. 2 / Труды музея палеографии. Вып. II» (ibid., 1930);
• «Моливдовулы греческого Востока / Научное наследство. Том 19» (М., 1991).

Адреса в Санкт-Петербурге - Ленинграде

• 1902 - 1930, 1933 - 1936 --- Петрозаводская улица, 7.

Память

• На доме по адресу Петрозаводская улица, 7 в 1973 году была установлена мемориальная доска (архитектор В. В. Исаева): «В этом доме с 1902 по 1936 г. жил и работал выдающийся историк Николай Петрович Лихачев». .

Награды

• Орден Святого Владимира 4-й степени.
• Орден Святого Владимира 3-й степени.
• Орден Святого Станислава 1-й степени.
• Орден Святой Анны 1-й степени.
• Крест кавалеров Св. Гроба Господня.

Литература

• Чернобаев А. А. Историки России XX века. Биобиблиографический словарь. В 2-х томах. — Саратов, Саратовский гос. социально-экономический ун-т, 2005. — Том 1 (А—Л). С. 542—543. — ISBN 5-87309-438-1.
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Lihacev_IV90_5.htm Лихачев Н. П. Происхождение А. Ф. Адашева, любимца Ивана Грозного // Исторический вестник, 1890. — Т. 40. — № 5. — С. 378—392.]

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51121.ln-ru Профиль Николая Петровича Лихачёва] на официальном сайте РАН
• [www.hrono.ru/biograf/bio_l/lihachev_np.html Данные на сайте Биография. Ру]
• [www.rasl.ru/b_resours/set/gumanitar_set/spbii.php Научная библиотека СПбИИ РАН — Коллекция Н. П. Лихачева]
• Сидорчук И. В., Ростовцев Е. А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/424.html Лихачев Николай Петрович // Биографика СПбГУ]

Отрывок, характеризующий Лихачёв, Николай Петрович

Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал: