Кюгельген, Карл фон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл фон Кюгельген
Karl von Kügelgen

Близнецы Герхардт и Карл фон Кюгельгены
Имя при рождении:

Карл-Фердинанд фон Кюгельген

Место рождения:

Бахарах

Место смерти:

Таллин Эстляндская губерния Российская империя

Жанр:

пейзаж, историческая живопись

Стиль:

академизм

Карл-Фердинанд фон Кюгельген или Кюгельхен (нем. Karl von Kügelgen); 6 февраля 1772, Бахарах (ныне земли Рейнланд-Пфальц, Германии) — 9 января 1832, Ревель (ныне Таллин) — российский художник-пейзажист и исторический живописец эпохи Просвещения, придворный художник русского императорского двора. Академик Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств (с 1804). Член Королевской Прусской академии искусств в Берлине.



Биография

Немец по происхождению. Брат-близнец Герхардта фон Кюгельгена, художника-портретиста, профессора Академии художеств в Дрездене, члена прусской и русской Академии художеств.

Образование получил в Боннском университете.

Живописи учился вместе с братом у пейзажиста Штюца во Франкфурте-на-Майне, потом — у Я. Цика в Кобленце; их наставником был также исторический живописец и портретист Х. Фезель.

В 1791 году саксонский курфюрст Максимилиан Франц Австрийский для дальнейшего образования отправил братьев в Рим. В 1795 отправился в Ригу, откуда в 1798 году он и его брат были приглашены в Россию, вошли в милость императора Павла I и получили титул придворных живописцев.

Будучи академиком Российской академии художеств Карл фон Кюгельген, по поручению Александра I дважды совершил путешествия в Крым — в 1804 и 1806 годах и в 1818 — в Финляндию, привёз из этих поездок множество рисунков и этюдов, приобретенных потом императором. Некоторые из его крымских и видов были изданы в литографиях.

По заказу императора Карлом фон Кюгельгеном была создана серия картин «Виды Ревеля».

В 1807 году жен.ился на Эмилии из прибалтийского немецкого баронского рода Цеге-фон-Мантейфели. Жил и творил в Российской империи до конца своей жизни, умер в Ревеле в 1831.

Карл фон Кюгельген вошёл в историю как художник, первым запечатлевший пейзажи новых владений Российской империи — Крыма, Финляндии, а также Эстонии.

Вместе с братом оказал влияние на развитие пейзажного и исторического жанров в российской живописи. В истории искусства Эстонии и Латвии влияние Карла-Фердинанда и Герхардта фон Кюгельгенов столь значительно, что исследователи зачастую называют этот период здесь эпохой Кюгельгенов.

Произведения братьев-художников хранятся в Государственном Эрмитаже, Государственном музее-заповеднике Павловска, Галерее новых мастеров в Дрездене, Рисовальном кабинете Дрездена, Дрезденском городском музее, Музее Дрезденского романтизма-Дом Кюгельгенов, Латвийском национальном художественном музее, Музее истории Риги и мореходства, Библиотеке Тартуского университета, Тартуском художественном музее, а также в частных собраниях Германии и Эстонии.

Напишите отзыв о статье "Кюгельген, Карл фон"

Ссылки

  • [wolgadeutsche.net/lexikon/_Kuegelgen.htm Карл и Герхард фон Кюгельген]
  • [kadriorumuuseum.ekm.ee/ru/syndmus/voyage-pittoresque-%D0%B1%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%8C%D1%8F-%D1%85%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B6%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8-%D1%84%D0%BE%D0%BD-%D0%BA%D1%8E%D0%B3%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%B3%D0%B5%D0%BD-%D0%B2-%D0%B3/ Между Петербургом и Дрезденом. Художники братья-близнецы фон Кюгельген]

Отрывок, характеризующий Кюгельген, Карл фон

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.