Ладан, Павел Степанович

Павел Степанович Ладан (псевдонимы — Недобитый, П. Нетяга, П. Бедолага, 29 февраля 1892, село Улашковцы, ныне Тернопольская область — 27 апреля 1933, Москва) — украинский издатель и журналист, активный участник революционного коммунистического движения.

Биография

Родился 29 февраля 1892 года в селе Улашковцы в зажиточной крестьянской семье. Окончил Бучачскую гимназию.

Эмиграция в Новый свет

Чтобы избежать службы в армии, в марте 1910 года эмигрировал в Канаду. Некоторое время работал там чёрнорабочим на строительстве железной дороги.

В августе 1910 года в Эдмонтоне поступил в украинскую федерацию (секцию) Социал-демократической партии Канады, сотрудничал с революционной эмигрантской газетой «Рабочий народ». В 1915 году переехал в США, устроился там рабочим на автомобильном заводе в Детройте. Впоследствии перебрался в Кливленд, активно участвовал в деятельности Украинской федерации Социалистической партии Америки (УФСП), был секретарем бюро УФСП и редактором её газеты «Робітник» («Рабочий»).

В августе 1918 года перебрался в Нью-Йорк, куда вследствие полицейских репрессий и запрета печататься в Кливленде было перенесено издание газеты «Робітник». Ладан был делегатом I съезда Коммунистической партии США (сентябрь 1919), а после съезда — секретарём Украинской федерации Коммунистической партии США (УФКПА) и редактором её центрального органа — газеты «Коммунистический мир» (1919—1920). Когда это издание было запрещено, а его редактора приговорили к 5-ти годам заключения, Ладан, спасаясь от ареста, вернулся в Европу и транзитом через Берлин (Германия) прибыл в Харьков.

На службе Советской власти

В 1921—1923 годах официально был сотрудником Полномочного представительства УССР в Польше (в то время это представительство возглавлял Александр Шумский), заведующим консульским отделом Полномочного представительства УССР в Германии и одновременно работал в заграничном бюро помощи Коммунистической партии Восточной Галиции (впоследствии Коммунистическая партия Западной Украины) в Праге (Чехословакия), Вене и Берлине.

Возглавлял украинско-американское издательское общество «Космос» (1922—1924), а также был причастен к работе по изданию социалистического журнала «Новое общество» (1923-1924), выходившего в Вене под редакцией Семёна Витыка. С апреля 1923 года — член редколлегии журнала КПЗУ «Наша правда». В апреле 1924 года на V конференции КПЗУ избран членом ЦК КПЗУ; в июне-июле того же года — делегат V конгресса Коммунистического Интернационала, на котором был избран кандидатом в члены Исполкома Коминтерна, представителем КПЗУ в польской секции Коминтерна, в декабре 1924 года — членом Украинской комиссии Исполкома Коминтерна. В марте 1925 года был делегатом III съезда Коммунистической партии Польши, в октябре того же года — II съезда КПЗУ.

Летом 1926 года направлен в США и на протяжении 1926—1929 годов был членом бюро УФКПА. Одновременно с конца 1928 года был негласным зарубежным сотрудником Иностранного отдела ОГПУ СССР (кличка «Игорь»). В июле 1930 года по решению Политбюро ЦК КПЗУ отозван в распоряжение ЦК КПЗУ и кооптирован в состав ЦК КПЗУ. Работал в Берлине в редакции центрального органа партии — журнале «Наша правда», затем — в аппарате секретариата ЦК КПЗУ.

Обвинения и казнь

Во время раскрутки в УССР сфабрикованного «дела» так называемого Украинского национального центра допрашиваемые по этому «делу» В. Днистренко и В. Коссак дали против Ладана фальшивые показания. Он был отозван в Москву и арестован (18 сентября 1931).

Ладан был обвинён в:

1. проведении с 1921 года «активной раскольнической работы в рядах КПЗУ» и принадлежности к Украинской военной организации;
2. поддержании постоянных контактов с «раскольниками» в КПЗУ, активном участии в их «контрреволюционной работе» и укрывательстве этих фактов от Иностранного отдела ОГПУ СССР на протяжении 4-х лет пребывания в должности ответственного негласного сотрудника этого отдела;
3. саботировании и срыве порученной ему за рубежом работы среди украинцев.

Согласно документам ОГПУ СССР, Ладан сначала признал свою вину, но потом отказался от своих признаний и впредь решительно отрицал как собственную принадлежность к какой-либо «контрреволюционной организации», так и инкриминируемую ему «антисоветскую деятельность».

Судебная коллегия ОГПУ СССР 20 января 1933 года признала Павла Ладана виновным и приговорила к смертной казни.

Военная коллегия Верховного суда СССР 11 июня 1959 года отменила постановление ОГПУ СССР от 20 января 1933 года и прекратила дело в отношении Павла Ладана «в связи с отсутствием состава преступления».

Литература

• Ярошенко А. Д. Визначний діяч КПЗУ: До 70-річчя з дня народження П. С. Ладана. // УІЖ. — 1962. — № 1.  (укр.)
• За правильне висвітлення історії Комуністичної партії Західної України. // Комуніст України. — 1963. — № 8.  (укр.)
• Radziejowski J. Komunistyczna partia Zachodniej Ukrainy 1919—1929: Węzłowe problemy ideologiczne. — Kraków, 1976.  (польск.)
• Борці за возз'єднання: Біографічний довідник. — Львів, 1989.  (укр.)
• Вєдєнєєв Д. Доля розвідника у контексті національної драми: [П. С. Ладан]. // Вечірній Київ. — 1996. — 19 листопада.  (укр.)
• Пристайко В., Шаповал Ю. Михайло Грушевський: Справа «УНЦ» і останні роки (1931—1934). — К., 1999.  (укр.)
• Рубльов О. С., Синицький П. Е. До історії вітчизняного совєтофільства початку 1920-х років: співробітництво Н. Суровцової у часописі «Нова Громада» (1923—1924). // Проблеми історії України XIХ — початку ХХ ст. — 2007. — Вип. 13.  (укр.)

Ссылки

• [www.history.org.ua/?l=EHU&verbvar=Ladan_P_S&abcvar=15&bbcvar=1 Статья А. С. Рублёва в электронной энциклопедии истории Украины]

Отрывок, характеризующий Ладан, Павел Степанович

Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.