Левитская, Лия Сергеевна

Лия Сергеевна Левитская
Место смерти:	Москва,
Научная сфера:	тюркология
Место работы:	Институт языкознания РАН
Учёная степень:	кандидат филологических наук
Альма-матер:	Московский государственный университет
Научный руководитель:	Н. К. Дмитриев, Б. А. Серебренников
Известна как:	специалист по тюркскому языкознанию, сравнительно-исторической грамматике тюркских языков, тюркской этимологии, исторической фонетике и морфологии чувашского языка

Ли́я Сергее́вна Леви́тская (23 ноября 1931, Москва — 2 октября 2009, там же) — российский учёный-тюрколог, исследователь чувашского языка, кандидат филологических наук (1966).

Биография

В 1948 поступила и в 1953 окончила филологический факультет Московского государственного университета, была одной из наиболее талантливых учениц академика Н. К. Дмитриева (1898—1954).

В 1953—1955 работала в редакции газеты «Туркменская правда», а затем, в 1956—1958 — в отделе востоковедения Научной библиотеки имени А. М. Горького при МГУ.

В 1958 году перешла в Институт языкознания АН СССР, в сектор тогда тюркских языков, позднее тюркских и монгольских языков, впоследствии — отдел урало-алтайских языков. Здесь она работала научным сотрудником до своего выхода на пенсию в 1989 году. Однако и после этого Л. С. Левитская не прекращала активной научной деятельности.

Л. С. Левитская окончила аспирантуру при Институте языкознания АН СССР и 24 июня 1966 года блестяще защитила кандидатскую диссертацию на тему «Историческая фонетика чувашского языка» (научный руководитель Б. А. Серебренников), которая, однако, полностью не была своевременно издана. В дальнейшем материалы из её диссертации широко использовались при составлении «Этимологического словаря тюркских языков» (ЭСТЯ) Э. В. Севортяна.

Л. С. Левитская принимала активное участие в подготовке первых томов «Этимологического словаря тюркских языков» (ЭСТЯ): «Общетюркские и межтюркские основы на гласные» (1974), «Б» (1978), «В, Г, Д» (1980). В дальнейшем, после смерти автора, была ответственным редактором последующего тома этого словаря — «Ж, …Й» (1989), а также одним из составителей томов «К, …» (1997), «Л, М, Н, П, С» (2003) ЭСТЯ.

Член авторского коллектива монографии в 6 книгах «Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков» (1984—2006).

Написала монографию «Историческая морфология чувашского языка» (1976) — первое в чувашском языкознании исследование истории словоизменительных и словообразовательных форм чувашского языка, ряд статей по чувашской этимологии.

Похоронена в Москве на Хованском кладбище.

Основные работы

• Левитская Л. С. [altaica.ru/LIBRARY/LEVITSKAJA/levitskaya_chuv.pdf Историческая морфология чувашского языка]. — М.: Наука (ГРВЛ), 1976. — 208 с.

Литература

• Благова Г. Ф., Дыбо А. В. [www.iling-ran.ru/library/ural-altaic/ua2009_01.pdf Лия Сергеевна Левитская (1931—2009): Некролог // Вопросы филологии. Серия «Урало-алтайские исследования». 2009. № 1/УА (1). — С. 116—120.]

Ссылки

• Дыбо А. В. [www.altaica.ru/personalia/levitskaya.htm Л. С.ЛЕВИТСКАЯ: Некролог] // Monumenta altaica (алтайское языкознание).
• [enc.cap.ru/?t=prsn&lnk=2887 Чувашская энциклопедия — ЛЕВИТСКАЯ Лия Сергеевна]

Отрывок, характеризующий Левитская, Лия Сергеевна

– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.