Лерой, Катрин

Катрин Лерой (фр. Catherine Leroy; 1945, Париж, Франция — 8 июля 2006, Санта-Моника, США) — американская военная журналистка французского происхождения. Получила мировую известность своими фотографиями во время войны во Вьетнаме.

Вьетнам

Как вспоминала Лерой, с раннего детства она интересовалась фотографией. «Фотожурналисты были моими героями. Когда я ещё девочкой смотрела „Пари Матч“, для меня это было необыкновенным окном в мир». Её энтузиазм и склонность к приключениям привели к тому, что в феврале 1966 года Лерой, до этого не выезжавшая за пределы Франции, прибыла в Южный Вьетнам, где в это время шла ожесточённая война с участием США. У неё был один фотоаппарат и менее 100 долларов наличными; она не имела ни профессиональной подготовки, ни репутации в мире военных журналистов. Однако в самолёте по пути во Вьетнам Лерой познакомилась с другом американского журналиста Чарльза Боннэя, и затем через Боннэя сумела получить аккредитацию в стране. Она встретилась с главой фоторедакции Ассошиэйтед Пресс в Сайгоне Хорстом Фаасом и солгала ему, что имеет опыт освещения военных конфликтов. Фаас принял её на работу.

Благодаря своей энергии и удаче, Катрин Лерой в следующие два года стала одним из самых известных фотокорреспондентов, работающих в Южном Вьетнаме. В феврале 1967 года она оказалась единственным журналистом, освещавшим первую и последнюю в этой войне высадку парашютного десанта в ходе операции «Junction City».

Совершив десантирование вместе с солдатами 173-й воздушно-десантной бригады, она стала первой журналисткой в истории войны, совершившей боевой парашютный прыжок. Весной того же года Лерой была одним из двух журналистов, прибывших на базу морской пехоты Кхесань, когда там неожиданно развернулись ожесточённые бои (Бои за высоты). Она фотографировала морских пехотинцев непосредственно в момент атаки и сделала прославившую её серию из трёх снимков, самый знаменитый из которых получил название «Страдание санитара». В этом эпизоде она сфотографировала санитара морской пехоты США (корпсмэна), проверяющего пульс и дыхание у смертельно раненого солдата непосредственно на поле боя. На последней фотографии санитар показан отчаянно оглядывающимся по сторонам, осознав, что его товарищ мёртв.

Вскоре после «боёв за высоты» Лерой участвовала в первой американской операции на территории демилитаризованной зоны между Северным и Южным Вьетнамом. В ходе этой операции она была ранена во время миномётного обстрела. В феврале 1968 года она оказалась в городе Хюэ, когда тот был захвачен северовьетнамскими войсками в ходе Тетского наступления. Ей помогло французское гражданство: северовьетнамцы позволили Лерой сделать серию уникальных снимков «с другой стороны фронта».

После Вьетнама

В 1968 году Лерой покинула Вьетнам и отправилась в Нью-Йорк. Она испытывала сильные проявления посттравматического синдрома и на некоторое время прекратила снимать, однако затем продолжила карьеру военного журналиста. В 1975 году она вернулась во Вьетнам, чтобы снимать падение Сайгона. Потом Лерой работала в других «горячих точках» — Северной Ирландии, Ливане, Иране, Ираке, Сомали, Афганистане. На Кипре ей вновь повезло — она оказалась на острове в самый канун турецкого вторжения в 1974 году. Во время осады Бейрута в 1982 году она была похищена неизвестными боевиками, собиравшимися её расстрелять. Лерой чудом удалось сбежать от них. В 1968 году, сразу после прибытия в США, она получила от журнала «Лайф» задание отправиться в нью-йоркские трущобы Гарлема, чтобы заснять реакцию негритянского населения на убийство Мартина Лютера Кинга. В Гарлеме её окружила толпа, собиравшаяся забрать у неё фотоаппарат. Напряжение ситуации было развеяно возгласом: «Кэти, что ты тут делаешь?» В толпе оказался чернокожий ветеран Вьетнама, участвовавший в парашютном десанте во время «Junction City». Конфликт был немедленно улажен [www.nppa.org/news_and_events/news/2006/07/leroy.html].

В 1972 году Катрин Лерой сняла документальный фильм «Операция "Последний патруль"» («Operation Last Patrol») об антивоенной акции американских ветеранов Вьетнама. Совместно с Тони Клифтоном была автором книги «Бог плакал» («God Cried») об осаде Бейрута. За свою работу была удостоена множества журналистских наград и стала первой женщиной, получившей Золотую медаль Роберта Капы (в 1976 году за освещение гражданской войны в Ливане).

Смерть

Лерой умерла от рака лёгких в Санта-Монике, Калифорния, США, в возрасте 60 лет. За год до смерти она опубликовала книгу «Под огнём: Фотографии Вьетнамской войны» (Under Fire: Vietnam War Photographs), включавшую большое количество фотографий своих коллег, а также встретилась с бывшим санитаром, которого сама сфотографировала в 1967 году. Знавшие Катрин журналисты отмечали, что, несмотря на внешнюю хрупкость (её рост был чуть выше полутора метров), она имела выдающуюся храбрость и убеждённость в своём деле. Как сказал её друг и коллега Фред Ритчин, профессор нью-йоркского университета, «она принадлежала к поколению тех, кто был готов рискнуть жизнью ради своих убеждений.»

Награды

• Золотая медаль Роберта Капы 1976. За освещение боёв в Бейруте.

Ссылки

• [www.pieceuniquegallery.com/leroy/cl_gallery.html Фотографии Катрин Лерой, сделанные во Вьетнаме]  (англ.)
• Jay DeFoore. [www.popphoto.com/photos/2008/12/famed-vietnam-war-photographer-catherine-leroy-dies-60 Famed Vietnam War Photographer Catherine Leroy Dies at 60] (англ.). Popphoto.com (10 июля 2006). Проверено 26 декабря 2011. [www.webcitation.org/65fTNuCWi Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
• Donald Winslow. [www.nppa.org/news_and_events/news/2006/07/leroy.html Vietnam War Photojournalist Catherine Leroy, 60] (англ.). NPPA (11 июля 2006). Проверено 26 декабря 2011. [www.webcitation.org/65fTOlAAs Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Лерой, Катрин

Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.