Львовский тайный украинский университет

Льво́вский та́йный украи́нский университе́т — самоназвание образовательных курсов по ряду гуманитарных дисциплин, проводимое на украинском языке преподавателями во Львове . Вместе с «тайной» Украинской Львовской политехникой они составляли так называемое «Украинское Высшее образования» (укр. Українські Високі Школи или У. В. Ш.) на территории Галиции — созданной как протестная альтернатива системе высшего образования в Галиции.

УВШ была создана по инициативе Студенческого украинского союза (СУС), сформулированной в июле 1921 года для обеспечения бойкота польских высших учебных заведений в Галиции, провозглашенного СУС в апреле 1921. Составляющие УВШ формально прекратили своё существование с окончанием бойкота польских высших учебных заведений Галиции осенью 1925, хотя уже в 1924 они были фактически недееспособны.

История появления

При нахождении Галиции в составе Австро-Венгрии во Львовском университете действовало 8 «украинских кафедр» (на 1914 год), 6 государственных и 8 частных гимназий, 2381 «народных» украинских школ. После польско-украинской войны и перехода Галиции под контроль Республики Польша новое государство стало формировать свою образовательную систему, которая в определённой мере ущемляла права национальных меньшинств Республики — в особенности это касалось регионов, где они были большинством населения. По данным польской статистики того времени во Львовском воеводстве проживало 44,6 % украинского населения — в то время как среди жителей Львова украинцев было только 16 %. 27 сентября 1919 года представитель польского правительства Казимир Галецкий во Львове запретил преподавание во Львовском университете на украинском языке. 22 ноября 1919 года Львовский университет был переименован правительством Польши в честь короля Яна Казимира. Украинские преподаватели, отказавшиеся подписать декларацию лояльности польскому правительству, были уволены, а их кафедры закрыты.

Попытки получить официальное разрешение на университетское преподавание на украинском языке, предпринимаемые Научным Товариществом им. Петра Могилы, потерпели неудачу как в 1919, так и в 1921 годах. Так же неудачны были и аналогичные попытки Ставропигийского института. В то же время ещё с 1920 года неофициально действовали небольшие академические курсы различных направлений. В апреле 1921 года прошёл съезд Студенческого украинского союза (СУС), на котором было принято решение «до тех пор пока не восстановят права, существовавшие до 1 ноября 1918 года, украинская молодёжь не должна записываться в польские школы». Окончательное решение о бойкоте польских школ и тех украинских студентов, которые в них учатся, были приняты на съезде СУС, проходившем 1—3 июня 1921 года. На этом же съезде был создан Комитет Украинской Молодежи (КУМ) — возглавивший и объединивший националистические круги академической молодежи и ряда общественных и научных организации украинцев Галиции. КУМ был фактически одним из филиалов УВО.

Структура

В «тайном университете» существовали такие «факультеты»: медицинский, философский, и юридический; в 1923 в систему также формально вошла львовская «школа рисования Олексы Новакивского» в качестве факультета искусства (на практике это вхождение было чисто номинальным).

Руководство

За недолгое время существование ректорами «университета» были по очереди Василий Щурат, Марьян Панчишин и Евгений Давидяк, из них наибольшее время пробыл на этом посту M. Панчишин.

Функционирование

Несмотря на заявленную «тайность» «университета», о его существовании было известно практически всем обывателям Львова, а сообщение о наборе студентов, начавшемся в октябре 1921, публиковала даже краковская ежедневная газета «Czas» В её же публикациях рассказывалось о проведенных арестах украинских студентов в декабре 1921 года, которые обучались в «тайном университете» и опечатывании полицией помещений, где проходило их обучение По воспоминаниям самих студентов деятельность польской полиции в отношении студентов имела скорее формальный характер «исполнения служебных обязанностей», нежели «полицейского преследования» — те немногие арестованные студенты быстро освобождались без каких-либо серьёзных последствий для них. Обучение проходило в зданиях принадлежавшим различным объединениям Галиции — Научному товариществу Шевченко (по ул. Чарнецкого), в помещениях «Просвіти», Народного дома, Ставропигийского института, Музыкального института им. Лысенко, школы на ул. Мохнацкого, здания «Докторского товарищества» и др. Студенческая столовая «университета» размещалась в Академическом доме.

При первой возможности студенты покидали «тайный университет» и выезжали для обучения в учебные заведения ближайших Чехословакии (преимущественно Пражский университет) и Австрии (прежде всего университет в Граце), в ряде которых, по заверениям бывших студентов, им признавали семестры обучения в «тайном университете» — благо обучались они по учебникам на немецком языке (в частности, медики). Первые студенты отбыли для дальнейшего обучения в Чехию и Австрию уже летом 1922. В 1923, после признания западными государствами права Польши на Галицию, имело место ужесточение полицейского давления на деятельность УТУ, что в целом никак не отразилось на его деятельности. Фактически существование «тайного университета» подорвали сами его инициаторы — студенты, которые тайно записывались в другие польские университеты вне Львова и дети богатых и известных украинцев, считающих обучение в «тайном университете» бесполезной тратой времени и предпочитавших заграничные высшие учебные заведения. К 1924 году идеологически мотивированная идея «украинского тайного университета» фактически потерпела крах, столкнувшись помимо нараставшей в украинской среде апатии и с финансовыми трудностями (студенты платили по 20 злотых за семестр). К зимней сессии 1924/1925 годов большинство студентов выехало за границу и «университет» формально просуществовал до осени 1925 года, когда был формально снят бойкот польских учебных заведений. Бывшие студенты частью разъехались за границу, частью поступили в польские университеты, где продолжили своё обучение.

Оценки и исторические версии

В работах ряда львовских историков (публикации начала в 90-х годов XX века) и в изданиях украинской диаспоры можно встретить информацию о том, что университет был основан по инициативе Научного общества им. Шевченко как реакция на действия властей новосозданного польского государства по закрытию украинских кафедр во Львовском университете Яна Казимира и запрету обучения в нем для студентов украинской национальности. Запрет на обучение украинцев в университете и Львовской политехнике был вызван тем, что студенты обязаны были служить в польской армии, а украинцев подозревали в политической неблагонадёжности. По версии тех же источников университет был закрыт исключительно из-за действий польской власти. В ряде работ можно встретить упоминание влияния numerus clausus (национальные квоты на обучение в ВУЗах, введенные в Польше официально в 1937 году) на его появление.

Литература

• M. Iwanicki, Oświata i szkolnictwo ukraińskie w Polsce w latach 1918—1939, Siedlce 1975
• S. Mauersber g, Szkolnictwo powszechne dla mniejszości narodowych w Polsce w latach 1918—1939, Wrocław 1968
• A. Chojnowski, Kwestia ukraińskiego szkolnictwa wyższego w Drugiej Rzeczypospolitej, [w:] Historia XIX i XX wieku. Studia i szkice. Prace ofiarowane Henrykowi Jabłońskiemu w siedemdziesiątą rocznicę urodzin, Wrocław 1979,

• Мудрий В. Український університет у Львові (1921—1925). — Нюрнберг: В-во Час, 1948.
• Мудрий В. Змагання за українські університети в Галичині.- Львів; Нью-Йорк, 1999. −129 с.
• Хобзей П. Таємний університет у Львові // Україна: Наука і культура. -К., 1991. — Вип. 25. -С. 45-59.
• Кислий В. Українські високі школи у Львові і студентський рух у Західній Україні у першій пол. 20 ст. — Львів, 1991. — 144 с.

Внешние Ссылки

• [pravopys.vlada.kiev.ua/mova/osvita/Dovidn/Lvivskyj_tajemnyj_Uniwer.htm В. Качмар, Львівський (таємний) український університет]
• [www.lib.ua-ru.net/inode/28894.html В. М. Качмар, Проблема українського університету у Львові в кінці XIX—на початку XX ст.: суспільство — політичний аспект]
• [www.ult.lviv.ua/index.php?newsid=388 Медичний факультет українського тайного унiверситету у Львовi в роках 1920−1925]

Отрывок, характеризующий Львовский тайный украинский университет

Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.