Макаров, Алексей Трифонович

Алексей Трифонович Макаров
А. Т. Макаров, 1981—1982 годы
Дата рождения	20 апреля 1922(1922-04-20)
Место рождения	село Красная Криуша, Тамбовский уезд, Тамбовская губерния, РСФСР
Дата смерти	27 ноября 1988(1988-11-27) (66 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	ВВС
Годы службы	1940—1982
Звание	генерал-майор авиации
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии
В отставке	преподаватель в Московском технологическом институте лёгкой промышленности

Алексе́й Три́фонович Мака́ров (20 апреля 1922; село Красная Криуша, Тамбовская губерния — 27 ноября 1988, Москва) — Герой Советского Союза (1946), генерал-майор авиации (1981), кандидат военных наук (1967), доцент (1969).

Биография

Родился 20 апреля 1922 года в селе Красная Криуша Тамбовского уезда Тамбовской губернии (ныне Тамбовского района Тамбовской области). С 1929 года жил в городе Козлов (ныне — город Мичуринск Тамбовской области). В 1940 году окончил 10 классов школы и Мичуринский аэроклуб.

В армии с ноября 1940 года. В 1942 году окончил Балашовскую военную авиационную школу лётчиков.

Участник Великой Отечественной войны: в ноябре 1942 — мае 1945 — лётчик, старший лётчик и командир звена 568-го (с октября 1944 — 187-го гвардейского) штурмового авиационного полка. Воевал на Калининском, Западном и 2-м Украинском фронтах. Участвовал в Орловской, Смоленской, Ясско-Кишинёвской, Дебреценской, Будапештской и Венской операциях. В начале 1944 года был легко ранен в лицо и контужен при вынужденной посадке на подбитом самолёте. За время войны совершил 122 боевых вылета на штурмовике Ил-2 на разведку и штурмовку скоплений вражеских войск.

За мужество и героизм, проявленные в боях, указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года гвардии старшему лейтенанту Макарову Алексею Трифоновичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

После войны до октября 1946 года продолжал службу в строевых частях ВВС заместителем командира авиаэскадрильи (в Южной группе войск, Румыния). В 1951 году окончил Военно-воздушную академию (Монино), в 1959 году — адъюнктуру при Военной академии имени М. В. Фрунзе. В 1951—1980 — преподаватель и старший преподаватель кафедры ВВС в Военной академии имени М. В. Фрунзе. В ноябре 1962 — сентябре 1963 проходил стажировку на должности начальника оперативного отделения штаба истребительной авиадивизии (в Закавказском военном округе), в январе-апреле 1971 — на должности начальника оперативного отдела штаба ВВС Московского военного округа. В 1980—1982 — заместитель начальника штаба ВВС Прикарпатского военного округа. С декабря 1982 года генерал-майор авиации А. Т. Макаров — в запасе.

В 1983—1986 годах работал преподавателем в Московском технологическом институте лёгкой промышленности.

Жил в Москве. Умер 27 ноября 1988 года. Похоронен на Кунцевском кладбище в Москве.

Награды

• Герой Советского Союза (15.05.1946);
• орден Ленина (15.05.1946);
• три ордена Красного Знамени (6.10.1943; 21.10.1944; 20.02.1945);
• два ордена Отечественной войны 1-й степени (5.01.1945; 11.03.1985);
• орден Красной Звезды (30.12.1956);
• орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени (30.04.1975);
• медали;
• иностранные награды.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=8696 Макаров, Алексей Трифонович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Макаров, Алексей Трифонович

Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.