Макмиллен, Билли

Билли Макмиллен
англ. Billy McMillen
Дата рождения	19 мая 1927(1927-05-19)
Место рождения	Белфаст, Северная Ирландия, Великобритания
Дата смерти	28 апреля 1975(1975-04-28) (47 лет)
Место смерти	Спиннер-Стрит, Белфаст, Северная Ирландия, Великобритания
Принадлежность	Ирландия Ирландия
Род войск	городские партизаны
Годы службы	1943—1975
Звание	командир
Часть	Ирландская республиканская армия (Официальное крыло)
Командовал	Белфастская бригада
Сражения/войны	Пограничная кампания Конфликт в Северной Ирландии Схватка за Богсайд Беспорядки в Северной Ирландии (1969) Схватка за Фоллз

Билли Макмиллен (англ. Billy McMillen; 19 мая 1927, Белфаст — 28 апреля 1975, там же) — ирландский националист, солдат Официальной Ирландской республиканской армии и участник конфликта в Северной Ирландии.

Ранние годы

В Ирландскую республиканскую армию он вступил в возрасте 16 лет в 1943 году. Во время Пограничной кампании ИРА он был арестован и попал в тюрьму Крамлин-Роуд. В 1964 году участвовал в парламентских выборах в Великобритании как независимый республиканец. Отметился тем, что во время кампании поднял флаг Ирландии над зданием своего избирательного штаба в квартале Фоллз, что вызвало массовую драку между республиканцами, унионистами и полицейскими и в итоге вынудило правительство Северной Ирландии запретить поднятие ирландского флага. В октябре 1964 года его фотографию поместили на окне избирательного штаба на Дивис-Стрит рядом с флагом Большой Медведицы, который вскоре стал флагом Ирландской национальной освободительной армии, и флагом Ирландии. Изначально никто не возражал против этого, но затем группа протестующих во главе с Яном Пэйсли потребовали убрать флаг, угрожая самостоятельно его сорвать. 28 октября 1964 силы Королевской полиции Ольстера, вооружённые винтовками, пистолетами-пулемётами STEN, дубинками и гвоздодёрами, ворвались в здание штаба и сорвали флаг. На следующий день ИРА повторно вывесила флаг, и беспорядки снова возобновились: полиция разгоняла насильно всех поддерживавших Макмиллена.

События 1969 года

В 1967 году Макмиллен вступил в Североирландскую ассоциацию гражданских прав, войдя в состав комитета из трёх человек, который утверждал конституцию. Целью деятельности ассоциации была защита прав католического населения и реформы во внутренней политике. Впрочем, деятельность ассоциации привела к тому, что в Северной Ирландии вспыхнуло насилие против протестантов, обвинявшихся в провокациях против католиков. В 1969 году Макмиллен как член ИРА был назначен командиром Белфастской бригады вместо Билли Макки. В мае 1969 года на Военном совете ИРА, организованном Руайдри О’Брэди, Макмиллен заявил, что у Белфастской бригады из оружия есть только пистолет, пулемёт и немного патронов.

С 12 по 14 августа 1969 в Богсайде шли массовые беспорядки, в которых участвовали унионисты, националисты и полиция. Макмиллену и его отряду в Богсайде было очень тяжело: у него были всего одно ружьё, два пулемёта и девять пистолетов на весь отряд, а из Дублина помощи невозможно было ждать, поскольку там рассчитывали на мирное разрешение конфликта. В те дни Макмиллен участвовал активно в беспорядках, однако его же ирландские республиканцы обвиняли в чрезмерной вялости и слабости, а также неспособности защитить кварталы католиков от посягательств лоялистов. Утром 15 августа его арестовала полиция, но вскоре отпустила.

Роль Макмиллена в событиях 1969 года повлияла на последовавший раскол в ИРА. В июне 1972 года Шинн Фейн провела лекцию в Дублине, на которой Макмиллен в свою защиту заявил, что к 1969 году общее число военнослужащих Белфастской бригады составляло 120 человек, а они были вооружены 24 единицами оружия (преимущественно пистолетами малой дальности).

Раскол в ИРА и стычки с британцами

В сентябре Макмиллен созвал командиров ИРА на встречу в Белфасте. Билли Макки и несколько других республиканцев прибыли на встречу с оружием в руках и потребовали отставки Макмиллена, но тот отказался. После этого многие командиры разорвали с ним отношения и отказались выполнять его приказы или распоряжения из штаба ИРА в Дублине. Многие из них ушли во Временную ИРА, образовавшуюся в декабре 1969 года, но Макмиллен остался верен Дублинскоу командованию и стал вскоре солдатом Официальной ИРА. Раскол привёл к началу войны между двумя группировками.

В апреле 1970 года Макмиллен в Фоллз чуть не стал жертвой покушения, получив ранение от боевика Временной ИРА. В июне он поучаствовал в схватке за тот же Фоллз, однако ему пришлось воевать не только против британцев, но и против «временных» боевиков. В течение трёх дней велась перестрелка между 80-90 подчинёнными Макмиллена и 3 тысячми солдат. В результате перестрелок погибли 4 гражданских лица, 60 были ранены. Всё оружие и боеприпасы ИРА были захвачены британцами, и вину в провале Макмиллен возложил на «временных», которые предали повстанцев из Официальной ИРА и оставили их один-на-один с британцами.

В марте 1971 года раздоры между крылами ИРА вылились в очередной всплеск насилия: Макмиллен и его заместитель Джим Салливэн чуть не стали жертвами покушения, в ответ на что Макмиллен застрелил Чарли Хьюза и Тома Кэхилла (брат командира Джо Кэхилла) из Временной ИРА. Только после этого обе фракции прекратили войну друг с другом и объединились против британцев.

Прекращение огня и возобновление стычек

В августе 1971 года Макмиллен вылетел в Дандалк в Ирландию, где оставался несколько месяцев, а тем временем Официальная ИРА осуществила ряд атак против британских войск и их баз. В апреле 1972 года был убит их командир Джо Маккенн, а в мае 1972 года руководство Официальной ИРА нарушило перемирие и возобновило свои боевые действия, что поддержал Макмиллен. Спустя год Макмиллен организовал нападение на британскую часть и убил 7 солдат, назвав это актом мести. Параллельно Макмиллен состоял в Совете Официальной Шинн Фейн.

Отделение ИНОА и смерть Макмиллена

К 1974 году Официальная ИРА стала нести потери не столько от гибели солдат, сколько от дезертирства: в декабре 1974 года была образована Ирландская республиканская социалистическая партия и её боевое крыло — Ирландская национальная освободительная армия. Подчинённые Макмиллена массово ушли в новообразованную организацию, что привело к очередной волне перестрелок и разборок между республиканцами в Белфасте. ИНОА присоединилась к этим схваткам, организовывая рейды против Официальной ИРА. Макмиллена обвинили в составлении списка нежелательных лиц из ИНОА и сепаратных переговорах с Ольстерскими добровольческими силами. 20 февраля 1975 Хью Фергюсон, боевик ИНОА, был застрелен солдатами ИРА, что вылилось в новую волну стычек.

28 апреля 1975 боевик ИНОА Джерард Стинсон выследил Билли Макмиллена, который с женой находился в магазине металлических изделий, и застрелил Макмиллена. Тот получил смертельное ранение в шею и мгновенно умер. Ответственность на себя взял командир ИНОА Шеймус Костелло, которого Официальная ИРА безуспешно пыталась ликвидировать 9 мая 1975, но уничтожила два года спустя. Сама смерть Билли Макмиллена стала ударом по Официальной ИРА, от которого она так и не восстановилась.

Память

Поэт Доминик Беан посвятил Макмиллену стихотворение Bás, Fás, Blás, опубликованное после смерти командира.

Литература

• The Lost Revolution: The Story of the Official IRA and the Workers' Party, Brian Hanley and Scott Millar, ISBN 1-84488-120-2
• Éamon Mallie, Patrick Bishop, The Provisional IRA
• Jack Holland, Henry McDonald, INLA, Deadly Divisions
• Repsol Pamphlet No.21, Liam McMillen – Separatist, Socialist, Republican (1975)

Отрывок, характеризующий Макмиллен, Билли

Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».