Маннер, Куллерво

Куллерво Ахиллес Маннер Kullervo Achilles Manner<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
1-й председатель Совета Народных Уполномоченных Финляндии
27 января 1918 года — 16 мая 1918 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
4-й Председатель парламента Финляндии
весна 1917 года — лето 1917 года
Предшественник:	Каарло Юхо Стольберг
Преемник:	Йоханнсе Линдсон
Рождение:	12 октября 1880(1880-10-12) Кокемяки, Великое княжество Финляндское
Смерть:	15 января 1939(1939-01-15) (58 лет) посёлок Ухта, АССР Коми, РСФСР, СССР

Ку́ллерво Ахи́ллес Ма́ннер (фин. Kullervo Achilles Manner, 12 октября 1880 — 15 января 1939) — финский журналист, политик, депутат парламента, председатель Социал-демократической партии Финляндии 1917—1918, Председатель Совета народных уполномоченных Финляндии 1918, один из основателей Коммунистической партии, её председатель в 1920—1934.

Биография

До 1918

Родился в семье священника в Кокемяки. Окончив университет в 1900 году, работал журналистом газеты в Порвоо 1900—1906, после революции 1905 вступил в СДПФ. В 1906 основывает в Порвоо газету Трудящийся (фин. Työläinen) и становится её главным редактором. Появившаяся в 1911 в газете статья стоила ему шесть месяцев тюрьмы за «оскорбление величества». После этого он переезжает в Хельсинки и вливается в команду газеты Рабочий (фин. Työmies). Был депутатом от социал-демократической партии в 1910—1914 и 1917 от пристоличного округа. Стал известен как одарённый оратор, который на начальном этапе концентрировал своё внимание на правах Финляндии как государства.

Весной 1917 в собравшемся после многолетнего перерыва парламенте, СДПФ получает большинство и Маннер выбран председателем. В этом же году ранее он стал председателем СДПФ после Матти Паасивуори. Звёздный час Маннера, как среди левых, так и среди правых, — июль 1917, — одобрение в парламенте закона о высшей власти, в соответствии с которым во внутриполитических вопросах высшим носителем власти в Великом княжестве является Эдускунта. Это было одним из шагов к независимости страны. Клич Маннера «К свободной Финляндии» был поддержан при окончании полного заседания Эдускунты. Когда Временное правительство России по просьбе финских консерваторов распускает Эдускунту, Маннер становится лидером «конституционного сопротивления». Он отказывается признавать роспуск и призывает депутатов собраться 29 августа 1917 в 12.00, но российские жандармы препятствуют входу в здание заседаний. Позднее осенью «Эдускунта Маннера», прежде всего входящие в «конституционное сопротивление» депутаты, всё же демонстративно собирается, но депутаты вынуждены одобрить участие в новых выборах за отсутствием альтернативы. Когда СДПФ теряет на этих выборах большинство в Эдускунте, социал-демократы заявляют, что «Эдускунта Маннера» и далее является единственной законной. На этом основании планирование государственного переворота может выглядеть оправданным. Маннер переходит от сторонника законности на сторону революции.

Работа во время гражданской войны

С началом гражданской войны в Финляндии Маннер был назначен 28 января 1918 председателем самопровозглашённого правительства Финляндии, захватившего власть в Хельсинки — Совет народных уполномоченных Финляндии. В том же году, 10 апреля, красные полностью реформировали правительство и Маннер стал главой страны и главнокомандующим Красной гвардии с диктаторскими полномочиями. Он второй человек в истории Финляндии после Николая Бобрикова, получивший такие огромные полномочия. На практике же это ни на что не повлияло, поскольку опыта руководить армией у Маннера не было. Когда поражение в гражданской войне стало очевидно, Маннер и другие члены Совета народных уполномоченных скрываются в Советскую Россию 25 апреля 1918.

В Советской России

В августе 1918 Маннер участвует в Москве в собрании, учредившем Коммунистическую партию Финляндии. Он становится вторым председателем партии в 1920 после Юрьё Сирола, и членом исполнительного комитета Коминтерна. Как руководителя партии, Маннера характеризуют строгая, чисто теоретическая линия и распоряжения, которые коммунисты, работающие в Финляндии, считали часто невозможными и трудноосуществимыми. Маннер бежал в Россию с женой Ольгой Маннер, но брак треснул, когда в 1920-х он начал открытые отношения с любовницей Ханной Мальм, также входящей в руководство КПФ. Бурная деятельность Мальм испортила также отношения с Юрьё Сирола и О. Куусиненом.

Маннер вёл с Куусиненом борьбу за линию и руководство партии. В 1920-х он одерживает верх, но положение меняется к 1930-м: начавшееся в Финляндии крестьянское антикоммунистическое движение Лапуа послужило поводом к обвинению Маннера и Мальм. Мальм делает нападки против руководства партии и оказывается объектом для судебного преследования. Она утянет за собой и Маннера, который отказался осудить поступки сожительницы. Маннера отстраняют от его главных задач в мае 1934. Он работает недолго референтом по делам Коминтерна в Латинской Америке, пока его не исключают из партии арестовывают в июле 1935 и приговаривают к 10 годам принудительных работ. На показательном процессе его обвинили в том, что он состоит в «тайном союзе с финскими фашистами». Маннер был отправлен в заключение в Ухтинско-Печорский исправительно-трудовой лагерь (Ухтпечлаг) в республике Коми в поселке Чибью (с 1939 года — Ухта). Мальм получила такой же срок, но была отправлена в Соловецкий лагерь особого назначения, где позже утонула в ручье.

В Ухтпечлаге осуществлялось бурение на нефть, переработка нефтепродуктов и добыча каменного угля и радия. Маннера описывали как примерного работника и ударника. Маннер умер в лагере 15 января 1939, согласно свидетельству о смерти, от туберкулёза. Профессор Александр Попов предположил, что истинной причиной смерти могла быть лучевая болезнь, которую Маннер мог получить, так как работал с водой, содержащей радий. Похоронен в Чибью. Официально реабилитирован в 1962.

Другое

Куллерво Маннер наряду с Оскари Токоем — второй председатель Эдускунты, который не умер в Финляндии и не похоронен в Финляндии.

Переписка Куллерво Маннера и Ханны Мальм от 1930-х годов опубликована в 1997 под названием Любимый, дорогой товарищ.

Литература

• Народные избранники Карелии: Депутаты высших представительных органов власти СССР, РСФСР, РФ от Карелии и высших представительных органов власти Карелии, 1923—2006: справочник / авт.-сост. А. И. Бутвило. — Петрозаводск, 2006. — 320 с.

Ссылки

• [www.eduskunta.fi/triphome/bin/hx5000.sh?{hnro}=911034&{kieli}=su&{haku}=kaikki Куллерво Маннер на сайте парламента Финляндии]
• Venla Sainio: Manner, Kullervo. Teoksessa: Suomen Kansallisbiografia 6. SKS, Helsinki 2005, s. 489—492.

Отрывок, характеризующий Маннер, Куллерво

Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.