Марчиуэ
Посёлок и коммуна
Показать/скрыть карты
|
Марчиуэ (исп. Marchigüe) — посёлок в Чили. Административный центр одноимённой коммуны. Население — 2 208 человек (2002). Посёлок и коммуна входит в состав провинции Карденаль-Каро и области Либертадор-Хенераль-Бернардо-О’Хиггинс.
Территория коммуны — 659,9 км². Численность населения — 7430 жителей (2007). Плотность населения — 11,26 чел/ км².
Расположение
Посёлок расположен в 86 км на запад от административного центра области города Ранкагуа и в 37 км на восток от административного центра провинции города Пичилему.
Коммуна граничит:
- на севере — c коммунами Литуэче , Ла-Эстрелья
- на востоке — с коммуной Пичидегуа
- на юго-востоке — c коммуной Пералильо
- на юге — c коммуной Пуманке
- на западе — c коммуной Пичилему
Демография
Согласно сведениям, собранным в ходе переписи Национальным институтом статистики, население коммуны составляет 7430 человек, из которых 3795 мужчин и 3635 женщин.
Население коммуны составляет 0,88% от общей численности населения области Либертадор-Хенераль-Бернардо-О’Хиггинс, при этом 62,81% относится к сельскому населению и 37,19% — городское население.
Напишите отзыв о статье "Марчиуэ"
Ссылки
|
Это заготовка статьи по географии Чили. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Марчиуэ
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
