Матвей Парижский
| Матвей (Мэтью) Парижский | |
| Matthew Paris | |
 Автопортрет Матвея Парижского с оригинального манускрипта «Historia Anglorum» | |
| Дата рождения: |
ок. 1200 |
|---|---|
| Место рождения: |
неизв. |
| Дата смерти: |
после 1259 |
| Место смерти: |
неизв. |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: | |
| Язык произведений: | |
| Дебют: |
«Большая хроника» |
Матвей (Мэтью) Парижский (англ. Matthew Paris) — английский хронист, историк, монах-бенедиктинец.
Содержание
Биография
Матвей Парижский родился предположительно в 1200 году. Почему получил прозвище «Парижский», неизвестно. В 1217 году стал монахом Сент-Олбанского монастыря в Хартфордшире.[1] За всю жизнь Матвей практически не выезжал из Сент-Олбанса. Посетил несколько английских религиозных центров, в том числе Вестминстер и Уинчестер.[2]
В 1248-1249 годах Матвей находился в Норвегии, где по просьбе папы Иннокентия IV занимался реформой бенедиктинского монастыря. В Норвегии Матвей сблизился с королём Хаконом Старым.[3] Возвратившись на родину, больше не покидал стен монастыря. Несмотря на это, Матвей был хорошо осведомлён о мирских делах, так как монастырь часто посещали аристократы, иностранцы и сам король Генрих III, который был близок с Матвеем.[2] Матвей Парижский скончался предположительно в 1259 году или после.
Работы
Известнейший труд Матвея Парижского — «Большая хроника» («Chronica majora»), которую он создавал с 1240 года до самой смерти. «Большая хроника» охватывает период 1066-1259 годов. Первая часть (охватывает 1066-1235 годы) заимствована из «Цветов истории» («Flores historiarum») Роджера Вендоверского, который был наставником Матвея в Сент-Олбансе.[2] Вторая часть написана полностью Матвеем, включает историю 1236-1259 годов. Хроника Матвея детально описывает события того периода в Англии, Европе и Ближнем Востоке, изображает борьбу баронской оппозиции с королями и с засильем иностранцев.[1] Также в хрониках описывается борьба Фридриха II Штауфена с папством. «Большая хроника» — важнейший источник по истории Англии того периода.[1][2]
Однако, сведения Матвея о других странах не всегда достоверны, но очень ценны (например, описание борьбы за власть Гогенштауфенов.[3] Другие работы Матвея — «Flores Historiarum» и «Historia Anglorum» (переработанные отрывки из «Большой хроники»), история Сент-Олбанского монастыря, житие Томаса Бекета, Стефана Лэнгтона, Эдуарда Исповедника, Оффы и др. Также занимает важное место в картографии: создал ряд карт и путеводителей. Иллюстрировал житие святых.
Напишите отзыв о статье "Матвей Парижский"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/10569/%D0%9C%D0%90%D0%A2%D0%92%D0%95%D0%99 Матвей Парижский]. Советская историческая энциклопедия. Проверено 16 января 2011. [www.webcitation.org/694ZdzJFA Архивировано из первоисточника 11 июля 2012].
- ↑ 1 2 3 4 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/4859/%D0%9C%D0%90%D0%A2%D0%92%D0%95%D0%99 Матвей Парижский]. Энциклопедия Кольера. Проверено 16 января 2011. [www.webcitation.org/694ZeotM6 Архивировано из первоисточника 11 июля 2012].
- ↑ 1 2 Матвей Парижский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/M.phtml?id=2053 Матвей Парижский]. Восточная литература. Проверено 18 февраля 2011. [www.webcitation.org/616VYbuJ3 Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
Литература
- Матвей Парижский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Матвей Парижский
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
