Эдуард Исповедник

Эдуард Исповедник англ. Edward the Confessor<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Англии
8 июня 1042 — 5 января 1066
Коронация:	3 апреля 1043
Предшественник:	Хардекнуд
Преемник:	Гарольд II
Рождение:	ок. 1003 года Айслип, Оксфордшир
Смерть:	5 января 1066(1066-01-05) Вестминстер
Род:	Уэссекская династия
Отец:	Этельред II
Мать:	Эмма Нормандская
Супруга:	Эдита Уэссекская

Эдуа́рд Испове́дник (англ. Edward the Confessor; ок. 1003 — 5 января 1066) — предпоследний англосаксонский король Англии (с 1042 года) и последний представитель Уэссекской династии на английском престоле.

Его правление ознаменовалось ослаблением королевской власти в стране и всевластием магнатов, а также дезинтеграцией англосаксонского общества и ослаблением обороноспособности государства. Эти факторы, сопряжённые с ориентацией короля на Нормандию, облегчили Вильгельму Завоевателю подчинение Англии вскоре после смерти Эдуарда в 1066 году.

Эдуард Исповедник большое значение уделял пропаганде христианских добродетелей и аскетизму, за что был позднее канонизирован и в настоящее время почитается как святой католической церкви.

Биография

Изгнание и вступление на престол

Эдуард был старшим сыном английского короля Этельреда II и Эммы Нормандской, сестры Ричарда II, герцога Нормандии. В условиях вторжения в Англию датских викингов Свена Вилобородого и угрозы завоевания страны, в 1013 году мать увезла Эдуарда и его младшего брата Альфреда в Нормандию. Вскоре скончался Этельред II, а власть в Англии перешла к датским королям. Проведя при дворе герцога Нормандии четверть века, Эдуард завёл многочисленные связи в этой стране. Смолоду он проявил особое религиозное рвение, за что и получил позднее прозвище Исповедник.

В период правления в Англии Кнуда Великого (1016—1035) Эдуард не мог и надеяться на возвращение на родину: нормандский герцог находился в союзе с королём Англии и Дании, подкреплённым браком Эммы Нормандской и Кнуда. Кроме того, очевидно, англо-датская монархия Кнуда Великого пользовалась широкой поддержкой англосаксонской знати.

После смерти Кнуда, в 1036 году в Англию отправился младший брат Эдуарда Альфред, возможно с целью попытаться вернуть корону. Однако он был пленён сторонниками Гарольда, незаконного сына Кнуда, захватившего английский престол. Альфреда жестоко ослепили, и он вскоре скончался.

Лишь в 1041 году, когда королём Англии стал Хардекнуд, единоутробный брат Эдуарда, он получил приглашение вернуться на родину. Более того, Хардекнуд, не имевший детей, провозгласил Эдуарда своим наследником. 8 июня 1042 года Хардекнуд скончался. С его смертью прекратилась датская династия. К этому времени в Англии сформировалось сильное общественное мнение в пользу реставрации старой англосаксонской династии. Спустя всего несколько дней после смерти Хардекнуда жители Лондона провозгласили Эдуарда королём Англии. Это тут же признала вся страна, включая англо-датскую военную знать и эрлов.

Начало правления

3 апреля 1043 года в Винчестере, столице англосаксонского королевства, Эдуард Исповедник был коронован королём Англии. Новый монарх, 25 лет проведший в изгнании, совершенно не знал страну своих предков. Более того, за время правления датской династии в Англии сформировалась сильная военно-служилая знать англо-датского происхождения, во главе которой стояли крупные магнаты, контролировавшие ту или иную провинцию королевства: Годвин, эрл Уэссекса, Леофрик, эрл Мерсии, Сивард, эрл Нортумбрии. У Эдуарда совершенно не было соратников или прочной опоры среди англосаксонской знати. В результате на протяжении почти всего своего правления Эдуарду приходилось согласовывать свои действия с магнатами, прежде всего, Годвином, а позднее — с его сыном Гарольдом. Тем не менее, король не стал марионеткой в руках крупной англосаксонской знати. Он постоянно сопротивлялся давлению магнатов, пытался проводить собственную политику и создать себе социальную опору в стране. Для этого он активно привлекал на королевскую службу выходцев из Нормандии и других регионов Северной Франции, которым Эдуард жаловал земли и добивался их назначения на церковные должности (включая архиепископа Кентерберийского). Нормандские советники короля, однако, вызывали недовольство англосаксонской знати. Кроме того, Эдуард Исповедник завоевал значительный политический авторитет в Европе благодаря своей истинной религиозности, вере в добродетель и аскетизму.

Первая половина правления Эдуарда прошла под сильным влиянием англо-датских эрлов, прежде всего, Годвина, эрла Уэссекса. В 1045 году король женился на дочери Годвина Эдите, однако особой теплоты Эдуард к ней не испытывал, и, согласно популярной легенде, оставался девственником до конца жизни. Система правления и политическая элита государства оставалась неизменной со времён Кнуда Великого, сохраняя англо-датский военный характер. Хотя уже в начале своего правления Эдуард привлекал на службу нормандских рыцарей, свидетельства «нормандского засилья», о котором говорят апологеты англосаксонского рода Годвинов, не убедительны: число нормандцев среди лиц, свидетельствующих своими подписями королевские хартии и указы крайне незначительно.

Во внешней политике помимо естественной ориентации на Нормандию, главным фактором была норвежская угроза. Король Норвегии Магнус I Благородный, опираясь на договор 1038 года с Хардекнутом, не оставлял своих претензий на английский престол. Эдуард, в свою очередь, сохранял дружеские отношения с королём Дании Свеном Эстридсеном, основным противником Норвегии. Однако, когда в 1047 году вероятность норвежского завоевания Дании стала реальной, Эдуард отказался помочь своему союзнику военным флотом. Лишь смерть Магнуса I в том же году на время устранила норвежскую угрозу. В 1048 году английский флот принял участие в операциях императора Священной Римской империи Генриха III против графа Фландрии — один из крайне редких примеров участия англосаксонской Британии в большой европейской политике.

Ликвидация норвежской угрозы после 1047 года позволила Эдуарду в 1050 году распустить английский флот, находящийся в состоянии постоянной боеготовности с X века, а также отменить налог на оборону — «датские деньги», тяжёлым бременем ложившийся на свободное население Англии. Это имело благоприятные последствия для финансового благополучия подданных, однако в долгосрочном плане резко ослабило готовность страны к отражению внешней угрозы. Это стало одной из причин быстрого краха англосаксонской монархии в 1066 году. Ко времени правления Эдуарда, тем не менее, относятся первые договоры короля с крупнейшими портами юго-восточного побережья (Сандвич, Дувр, Фордвич, Ромни и, возможно, Гастингс), в соответствии с которым Эдуард отказывался от королевской доли в доходах городов взамен на выставление ими определённого числе кораблей в случае войны. В дальнейшем эта система привела к рождению знаменитого института «Пяти портов».

Уже в первой половине правления Эдуарда Исповедника перед страной остро встала проблема наследования престола: из-за приверженности аскетизму король не мог иметь детей. Единственным, кроме Эдуарда, представителем мужской линии англосаксонских монархов оставался Эдуард Этелинг, сын Эдмунда Железнобокого, однако он покинул Англию ещё ребёнком и проживал в далёкой Венгрии без каких-либо контактов со своей родиной. Определённые права на английский престол также имели Свен Эстридссон, король Дании, дальний родственник Кнуда Великого, а также Харальд Суровый, король Норвегии, в силу договора его соправителя Магнуса I с Хардекнудом. Однако сам Эдуард, не питая особо тёплых чувств к скандинавским монархам, благоволил к герцогу Нормандии Вильгельму, внуку Ричарда II, приютившего молодого Эдуарда в годы изгнаний. Ориентация на нормандцев, уже наметившаяся в начале правления короля, стала особенно явной в период 1051—1052 годов, когда был повержен дом Годвина.

Падение и реставрация Годвина

Род Годвина к 1050 году достиг небывалого влияния и могущества. Сам Годвин был эрлом Уэссекса и контролировал всю Южную Англию от Кента до Корнуолла. Его дочь была женой короля, старший сын Свен управлял Оксфордширом, Герефордширом, Глостерширом, Беркширом и Сомерсетом, а второй сын Гарольд был эрлом Восточной Англии, Эссекса, Кембриджшира и Хантингдоншира. Король Эдуард, безусловно, тяготился зависимостью от этой семьи и не забыл об участии Годвина в убийстве в 1036 году его младшего брата Альфреда Этелинга. Случай расправиться с Годвином представился в 1051 году: в Дувре, входившим в состав эрлства Уэссекса, были убиты рыцари из свиты Евстахия II, графа Булонского, гостившего у короля. Эдуард приказал Годвину наказать жителей Дувра, однако тот отказался это сделать, что означало разрыв с королём.

К 1 сентября 1051 года Годвин и его сыновья собрали армию, которая подошла к Глостеру, где в это время находился король, и потребовали рассмотрения дуврского инцидента и снятия обвинений в измене. На помощь Эдуарду пришли эрлы Леофрик и Сивард, что позволило королю отсрочить созыв витенагемота, на котором должны были рассматриваться претензии Годвина. Тем временем, апеллируя к священному праву англосаксонских королей, Эдуард объявил о созыве всех тэнов страны в королевское войско. Это лишило Годвина значительной части военных сил. Опасаясь за свою жизнь, Годвин не явился на заседание витенагемота, а вместе с семьёй бежал из страны.

Падение Годвина позволило королю начать проводить самостоятельную политику. Это означало усиление нормандского элемента в администрации и при дворе. Обширные владения Годвина и его семьи были разделены между нормандскими соратниками короля. Это вызвало недовольство англосаксонской знати. Именно в это время герцог Вильгельм Нормандский, вероятно, был провозглашён наследником английской короны. В 1051/1052 году Вильгельм посетил Англию с визитом вежливости к королю Эдуарду. Недовольство англосаксов усилением нормандцев дало Годвину надежду на свою реставрацию.

В конце лета 1052 года Годвин с небольшой флотилией кораблей, набранных во Фландрии, совершил короткую вылазку в юго-восточную Англию и убедился в своей поддержке населением Кента, Суррея и Сассекса. Вскоре после этого взбунтовались матросы королевского флота, что оставило незащищённым всё южное побережье страны. Этим воспользовался Годвин, вновь направившийся к берегам Англии, где он соединился с флотилией своего сына Гарольда, шедшей из Ирландии. Затем к ним присоединились корабли южноанглийских графств. Объединённый флот направился к Лондону и вошёл в устье Темзы. Эдуарду Исповеднику не удалось собрать сухопутную армию, поскольку эрлы отказались участвовать в гражданской войне. В результате король был вынужден пойти на уступки: был созван витенагемот, на котором Годвин был оправдан и получил обратно свои владения и титул эрла. Из Англии были изгнаны все нормандские советники и приближённые короля, а Роберт Жюмьежский, архиепископ Кентерберийский и давний противник Годвина, был смещён.

Кризис 1052 года стал переломным моментом в правлении Эдуарда Исповедника. В стране установилась власть Годвина и его семьи, с могуществом которых не могли сравниться никакие другие знатные англосаксонские роды, да и сам король. Изгнание нормандцев уничтожило шанс на мирную передачу престола после смерти Эдуарда герцогу Вильгельму, а смещение архиепископа позволило последнему играть роль защитника церкви. Кроме того, лёгкость, с которой эрл Годвин добился реставрации и подчинения короля, продемонстрировала всей Европе непрочность англосаксонского государства и слабость его вооружённых сил.

Конец правления

После смерти Годвина в 1053 года его место в качестве самого влиятельного магната Англии, эрла Уэссекса и первого советника короля занял его сын Гарольд. В 1055 году под контроль семьи Годвина попала и Нортумбрия, переданная Тостигу, младшему брату Гарольда. Позднее, в 1057 году дом Годвина получил также Восточную Англию. Рычаги правления государством всё более переходили к Гарольду, в то время как король Эдуард отстранился от участия в политике, посвятив себя церкви. Делом всей его жизни стало основание Вестминстерского аббатства.

В области внешней политики Англии в конце правления Эдуарда Исповедника на первый план вышли отношения с Шотландией, Уэльсом и вопрос наследования. После свержения в 1057 году Макбета в англо-шотландских отношениях наступил период добрососедских отношений, подкреплённых визитом короля Малькольма III в 1059 году ко двору английского короля. Более сложные отношения сложились с Уэльсом. В 1055 году Грифид ап Лливелин, король Гвинеда, объединивший под своей властью все валлийские королевства, в союзе с Эльфгаром, бывшим эрлом Восточной Англии, разорил Герефордшир. Хотя валлийцы получили отпор со стороны англосаксонской армии, которую возглавил Гарольд, им удалось добиться территориальных уступок. В 1062 году скончался Эльфгар, эрл Мерсии, последний соперник дома Годвина среди высшей английской аристократии и главный союзник Грифида ап Лливелина. Это позволило Гарольду подчинить Мерсию и перейти в наступление на Уэльс. В 1062—1063 годах войска Гарольда в серии рейдов добились разгрома и падения королевства Грувита. Уэльс был вновь разделён на небольшие королевства, признавшие сюзеренитет Англии.

Изгнание нормандцев в 1052 году вновь обострило проблему наследования престола Англии. Эдуард Исповедник пригласил вернуться на родину Эдуарда «Изгнанника», своего племянника, сына Эдмунда Железнобокого, который проживал в Венгрии. Однако вскоре после его возвращения в Англию, в феврале 1057 года он неожиданно скончался. Последним представителем англосаксонской династии остался несовершеннолетний Эдгар Этелинг, сын умершего Эдуарда Изгнанника, воспитанный за границей и не имевший никакой опоры в стране. С другой стороны, Гарольд успешно управляющий государством на протяжении нескольких лет и заработавший колоссальный авторитет на подчинении Уэльса, также не мог не надеяться на корону после смерти Эдуарда. Однако позиции Гарольда в последние годы правления Эдуарда Исповедника несколько ослабли: в 1065 году в Нортумбрии вспыхнуло восстание против эрла Тостига, младшего брата Гарольда, который был изгнан из страны, а король согласился на присвоение титула эрла Нортумбрии Моркару, представителю конкурирующий с Годвинсонами мерсийской аристократической фамилии. 5 января 1066 года в Вестминстере скончался король Эдуард. Собравшаяся в Лондоне англосаксонская знать единогласно избрала королём Гарольда. Это резко обострило внешнеполитическую ситуацию: на корону Англии выдвинули претензии герцог Нормандии и король Норвегии, которые начали готовиться к вторжению. Если норвежская угроза была Гарольдом отражена, то Вильгельму Нормандскому в 1066 году удалось завоевать корону и ликвидировать англосаксонское государство.

Канонизация

Когда в 1154 году на английский престол взошёл Генрих II, в его лице объединились нормандская и англосаксонская династии. Двойное право на корону Генрих II решил подкрепить канонизацией короля Эдуарда. В Рим был отправлен Осберт де Клер, приор Вестминстерского аббатства, автор житий святых Эдмунда, Этельберта, Эдбурги и короля Эдуарда. В его работах Эдуард предстал праведником, совершающим чудеса и излечивающим людей своим прикосновением. В 1161 году папа римский Александр III причислил короля Эдуарда к лику святых. В 1163 году его останки были торжественно перенесены в Вестминстерское аббатство (где пребывают поныне), причём церковную службу правил Томас Бекет, архиепископ Кентерберийский. Поскольку в то время святые обычно делились на две группы: мучеников, погибших насильственной смертью за веру, и исповедников, умерших обычной смертью, то король получил прозвище «Исповедник».

Римско-католическая церковь почитает Эдуарда Исповедника как покровителя королей, трудных браков и разошедшихся супругов. Со времени правления Генриха II до 1348 года Эдуард считался святым-покровителем Англии, после чего его в этом качестве заменил Святой Георгий. Эдуард Исповедник оставался покровителем английской королевской семьи.

Литература

• Эдуард Исповедник // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Англосаксонская хроника
• Мортон А. Л. История Англии. — Л., 1950.
• Stenton F. Anglo-Saxon England. — Oxford, 1973.

Ссылки

• Мюльбергер С. [www.the-orb.net/textbooks/muhlberger/edward_conf.html Эдуард Исповедник и его эрлы]  (англ.)
• [www.englishmonarchs.co.uk/saxon_16.htm Иллюстрированная биография Эдуарда Исповедника]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Эдуард Исповедник

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.