Датские деньги

«Датские деньги» (или данегельд; др.-англ. Danegeld) — поземельный налог в средневековой Англии, введённый в 991 г. для уплаты выкупа датским викингам. Первоначально взимание «датских денег» было чрезвычайной мерой, однако в начале XI века этот платёж приобрёл характер всеобщего налога на финансирование организации обороны страны. После нормандского завоевания Англии практика сбора «датских денег» была сохранена и стала регулярной. Во второй половине XII века взимание налога стало эпизодическим и после 1194 г. прекратилось. «Датские деньги» считаются первым прямым налогом на Британских островах и одним из первых в Европе.

Датские деньги в англо-саксонский период

Возникновение налога было связано со скандинавскими вторжениями на территорию Англии в конце X века. В июле 991 г. на английском побережье высадилась крупная армия викингов, которая, разбив англосаксонские войска в битве при Мэлдоне, разорила Восточную Англию, Эссекс и Кент. Король Этельред II был вынужден выкупить мир у скандинавов ценой уплаты 10 000 фунтов серебром. Подобные платежи за прекращение набегов викингов имели место и ранее (впервые — в 856 г.), однако именно в 991 году сбор средств для уплаты суммы впервые был организован по всей стране исходя из доходности земельных владений свободного населения Англии. На протяжении последующих двадцати пяти лет непрекращающихся вторжений датских викингов сбор выкупных денег приобрёл относительно регулярный характер и превратился в экстраординарный поземельный налог.

Аналогичные сборы для уплаты выкупа викингам существовали в IX веке и в других областях Европы, подверженных скандинавским набегам. Снорри Стурлусон и Римберт упоминают о дани, выплачиваемой шведским варягам населением Финляндии и Прибалтики. Короли Франции также периодически взимали средства для уплаты выкупа норманнам, разорявшим прибрежные области страны. Однако именно в Англии эти платежи приобрели регулярный характер и трансформировались в общегосударственный налог.

После 1012 года «датские деньги» в Англии стали взиматься практически ежегодно и уже не направлялись исключительно на уплату выкупа. При Кнуде Великом и его сыновьях собранные средства расходовались на содержание армии, в том числе из наёмных норманнов, призванной охранять рубежи страны от новых атак викингов. Часть сумм шла на финансирование строительства и поддержания боеготовности флота. Значительные средства также распределялись между хускерлами, составлявшими элитные подразделения англосаксонской армии. Таким образом сбор приобрёл характер военного налога и получил название херегельда (др.-англ. heregeld — военные деньги). Херегельд оставался одним из важнейших источников пополнения казны англосаксонского государства вплоть до 1051 г., когда этот налог был упразднён Эдуардом Исповедником.

По некоторым оценкам, общая сумма «датских денег», взысканная в англосаксонский период, составила около 60 миллионов пенсов. Отток такого объёма денежных средств из страны привёл к тому, что при археологических исследованиях на территории Дании было найдено больше монет англосаксонской чеканки, чем на территории самой Англии.

Датские деньги в англо-нормандский период

После нормандского завоевания Англии в 1066 г. взимание «датских денег» было возобновлено. Король Вильгельм I превратил этот сбор в регулярный налог, средства от которого поступали в государственную казну и, хотя по-прежнему предназначались для финансирования обороны страны, расходовались монархами Нормандской династии относительно свободно. Хотя не по всем случаям сбора «датских денег» сохранились документальные источники, многие исследователи считают, что взимание налога в конце XI — начале XII века стало практически ежегодным. Именно для оценки суммы «датских денег», которая могла взиматься с каждого земельного владения на территории Англии, в 1086 г. в стране была осуществлена первая в Европе всеобщая поземельная перепись, результаты которой были зафиксированы в Книге Страшного суда.

Данные о сборе «датских денег» в англо-нормандской монархии свидетельствуют о том, что стандартная ставка данного налога составляла 2 шиллинга с гайды. Однако поскольку взимание налога регулировалось исключительно волей короля и традицией, иногда «датские деньги» собирались в повышенном размере. Так, в 1084 г. в условиях угрозы скандинавского вторжения в Англию, Вильгельм Завоеватель собрал налог по ставке 6 шиллингов с гайды, а в 1096 г. Вильгельм II объявил о сборе 4 шиллингов с гайды. Очевидно также, что в период правления Вильгельма II сумма налога была существенно повышена, а освобождения от него сокращены, в результате чего благодаря «датским деньгам» королю удавалось аккумулировать в казну значительные денежные средства. Активно прибегал к практике взимания этого налога и Генрих I. Однако уже в эпоху Стефана Блуаского, по всей видимости, «датские деньги» не взимались или взимались крайне эпизодически и на ограниченной территории, поскольку для этого периода не сохранилось никаких документов о сборе налога в Англии.

При расчёте суммы, подлежащей уплате в качестве налога, учитывался не только размер земельного владения в гайдах, но и его продуктивность, зафиксированная в Книге Страшного суда. Налог взимался со всех свободных землевладельцев королевства. Зависимые категории крестьянства как в англосаксонский период (гебуры, гениты, котсетлы), так и после нормандского завоевания (вилланы, бордарии, коттарии), «датские деньги» не уплачивали — вместо этого они были обязаны барщинной и оброчной повинностями своему сеньору. Налог взимался также с земель полусвободных категорий населения (например, с сокменов), которые преобладали в Данелаге. Уплата «датских денег» являлась одним из важнейших критериев для признания лично свободного статуса земледельца.

Круг лиц, освобождённых от уплаты налога, постоянно расширялся. Помимо зависимых категорий населения, «датские деньги» не взимались с земель королевского домена, владений шерифов графств и баронов Палаты шахматной доски, а также с церковных земель. С развитием городского самоуправления увеличивалось количество городов, которым особыми хартиями королей предоставлялось освобождение от уплаты налога. Кроме того, некоторые англо-нормандские бароны также добились отмены обязанности по уплате налога для их владений. В результате, в начале правления Генриха II вместо ожидаемых 5 000 фунтов, сбор «датских денег» приносил не более 3 000.

К середине XII века регулярность взимания «датских денег» стала падать. В качестве источника для пополнения государственной казны этот налог стал вытесняться другими, более эффективными с точки зрения сбора и аккумулируемых сумм: «щитовыми деньгами», взыскиваемыми с рыцарских лёнов, и тальёй, уплачиваемой городами и крестьянами. После 1162 г. взимание «датских денег» прекратилось. В 1194 г. как экстраординарная мера налог был собран в последний раз Ричардом Львиное Сердце.

Датские деньги в литературе

У Редьярда Киплинга есть стихотворение под названием «Danegeld», то есть, «Датские деньги» (в переводе С. Степанова «Дань Дании»).

Литература

• Книга страшного суда
• Мортон А.А История Англии. — М., 1950.
• Пти-Дютайи, Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X—XIII веков. — СПб., 2001.
• Штокмар В. В. История Англии в средние века. — СПб., 2001
• Stenton, F. Anglo-Saxon England. — Oxford, 1971, ISBN 978-0-19-821716-9
• Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956, ISBN 978-0-19-821707-7

Отрывок, характеризующий Датские деньги

Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.