Щитовые деньги
Щитовые деньги (скутагий; англ. scutage; лат. scutagium от лат. scutum — щит) — вид денежного сбора в средневековой Англии, взимаемого с держателей рыцарских феодов взамен их личной службы в армии короля. Первоначально носил характер феодальной повинности, позднее трансформировался в налог, предназначенный для покрытия военных расходов короля[1]. Резкое повышение ставки щитового сбора в период правления Иоанна Безземельного стало одной из причин восстания баронов, завершившегося подписанием «Великой хартии вольностей». Несмотря на то, что хартия запретила произвольное взимание монархом щитовых денег[1], этот вид налога сохранялся в Англии до начала XIV века.
Содержание
Происхождение
Классическая вассально-ленная система, введённая в Англии Вильгельмом Завоевателем, предполагала предоставление королём земельных владений феодалам под условием их военной службы в пользу монарха. Однако достаточно рано трудности в сборе феодального ополчения привели к возникновению практики коммутации рыцарской службы, требуемой с лена, в денежную ренту. Эта рента получила название «щитовых денег». Уже во времена Генриха I значительная часть земель передавалась в держания именно под условием уплаты определённой денежной суммы взамен личного участия рыцаря в войске короля. Первыми на уплату щитового сбора перешли церковные владения, и первый достоверно известный сбор этого платежа в 1156 г. касался исключительно земель церкви. Позднее практика замены военной службы щитовыми деньгами расширилась и на светские рыцарские держания. Этому также способствовали процессы субинфеодализации и дробления земель феодалов, в результате которых многие маноры оказались недостаточно прибыльными для поддержания в боеспособности даже одного рыцаря. В XII веке появились лены, с которых их держатель был обязан предоставить половину, треть, десятую или даже сотую часть денежной суммы, заменяющей личное участие рыцаря. Выполнение этой обязанности обеспечивалось уплатой соответствующей доли суммы щитовых денег.
Эволюция
Обычная ставка щитового сбора не превосходила одного фунта стерлингов (две марки) с лена, обязанного к выставлению одного рыцаря. Однако законодательно размеры не были фиксированы, что позволяло королям достаточно произвольно устанавливать ставки щитовых денег. Средства, поступающие от этого сбора, направлялись на финансирование найма профессиональных военных, оплаты феодального ополчения, в случае его нахождения в боеготовности сверх установленных сроков, а также на иные цели по усмотрению короля. В правление Ричарда I Львиное Сердце английская армия практически непрерывно вела войны во Франции, что требовало огромных затрат, поскольку, согласно обычаю, рыцари могли находиться в королевском войске без оплаты не более 40 дней в период мира и двух месяцев в период войны. Уже в 1196 г. король впервые предложил баронам Англии уплатить разовый щитовой сбор в обмен за освобождение их от военной обязанности. Относительная регулярность взимания щитовых денег в начале XIII века фактически превратила этот платёж в разновидность налога, которым облагались земельные держания рыцарей и баронов, аналогичного талье, взимаемой королями с городов и вилланов. Для выполнения своей обязанности по уплате щитовых денег бароны часто прибегали к взиманию соответствующей денежной «помощи» со своих вассалов и крестьян.
В период правления Иоанна Безземельного ставка щитового сбора резко возросла: король стал взыскивать 2,5 — 3 марки с рыцарского лена. Кроме того, сбор налога стал производиться практически каждый год. Это вызвало резкое возмущение английских баронов и рыцарей, вылившееся в массовые выступления против короля и утверждение в 1215 г. «Великой хартии вольностей». Одной из статей хартии королю запрещалось взимать щитовой сбор и другие налоги без согласия баронов и рыцарей королевства. Однако уже в новой редакции хартии 1217 г. это положение было заменено обязательством короля не превышать ставку щитового сбора, существовавшую при Генрихе II. Фактически, однако, до конца XIII века щитовые деньги взимались королями в размере трёх марок с рыцарского лена, но каждый такой сбор одобрялся собранием баронов государства. При Эдуарде I ставка налога в два фунта применялась исключительно к земельным держаниям рыцарей, тогда как сумма взноса с владений баронов согласовывалась с королём. В XIV веке значение щитовых денег для пополнения королевской казны значительно снизилось, а в 1340 г. Эдуард III отказался от права монарха единолично определять размер налогов, перейдя к системе субсидий, вотируемых английским парламентом.
См. также
Сноски
-
- ↑ 1 2 [www.economist.com/news/christmas-specials/21636510-how-did-failed-treaty-between-medieval-combatants-come-be-seen-foundation «The Magna Carta at 800: The uses of history», The Economist Dec 20th 2014]
Напишите отзыв о статье "Щитовые деньги"
Литература
- [en.wikisource.org/wiki/Magna_Carta «Великая хартия вольностей»]
- Косминский, Е. А. Исследования по аграрной истории Англии XIII в. — М.—Л., 1947.
- Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956, ISBN 978-0-19-821707-7
Налоги в миреПрямые налоги Косвенные налоги Исторические налоги Дань Сбор Государственная пошлина | Таможенные пошлины | Замыт | Железное | Индукта | Эвекта | Щитовые деньги | Гербовый сбор | Гарнцевый сборКонтрибуция Прочее Не являются налогами Отрывок, характеризующий Щитовые деньги
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
