Палата шахматной доски

Палата шахматной доски (англ. Exchequer) — высший орган финансового управления в средневековой Англии, во владениях Плантагенетов во Франции, а также в Шотландии, один из первых специализированных финансовых органов в европейской истории. Название произошло от способа подсчёта и проверки денежных поступлений от финансовых чиновников на местах с использованием клетчатого сукна, напоминавшего доску для игры в шахматы. На ранних этапах развития этого органа он сочетал финансовые, административные и судебные функции. Позднее Палата шахматной доски трансформировалась в высший контрольно-ревизионный орган по фискальным вопросам, а её судебные функции перешли в отдельное учреждение — Суд казначейства (входил в состав так называемых Вестминстерских судов). Значение этих органов падало по мере упрощения и унификации финансовых систем Англии и Шотландии и расширения компетенции Казначейства, а в начале XIX века они были ликвидированы.

Происхождение

Первое упоминание о Палате шахматной доски содержится в одном из посланий английского короля Генриха I «баронам шахматной доски» (лат. baronibus de scaccario), датированном 1110 годом. Способ расчётов с использованием клетчатой ткани к этому времени был уже достаточно известен во Франции. Подобная разметка представляла собой простейшие счёты, которые позволяли устранить главную проблему арифметических исчислений на основе римских цифр — отсутствие знака нуля. Каждый столбец клеток представлял собой десятичный разряд, в клетки помещался счётный материал (обычно, жетоны), соответствующий суммам, подлежащим сложению или вычитанию. Путём перемещения жетонов по столбцам производились арифметические вычисления: их отсутствие в клетке означало отсутствие цифры для подсчёта. По всей видимости, подобный способ исчисления проник в Англию в период непосредственно после нормандского завоевания из Лана, либо, что более вероятно, из Лотарингии. Существование учреждения, подобного Палате шахматной доски, в Нормандии до вторжения Вильгельма Завоевателя в Англию, однозначно не доказано. Внедрение подобного способа расчётов в фискальную систему английского королевства связано с именем Роджера, епископа Сольсберийского, доминировавшего в королевской администрации в правление Генриха I Боклерка. Результаты подсчётов доходов короля с использованием клетчатой ткани, натянутой поверх стола, стали записываться в особые пергаментные свитки, получивших название «казначейских свитков» (англ. pipe rolls). Первый дошедший до нас казначейский свиток относится к 1130 г., а начиная с 1156 г. сохранились свитки по каждому финансовому году английского королевства.

Палата шахматной доски в Англии

Первоначально функции подсчёта и контроля доходов государственной казны в Англии концентрировались в королевской курии. Два раза в год, на пасху и на Михайлов день, ко двору короля собирались шерифы графств, бальи и другие чиновники местной администрации, которые представляли данные о собранных финансовых поступлениях и произведённых расходах. Эти данные подсчитывались служащими королевской курии на столе, величиной 10 на 5 футов, покрытом чёрной клетчатой тканью. Расчёты сверялись с суммами, фактически поступившими в королевское казначейство. Поступившие монеты, сплавлялись, по древней англосаксонской традиции, и взвешивались для определения реальной суммы дохода. В осуществлении контроля участвовали высшие должностные лица придворной администрации, в том числе канцлер, лорд-казначей, маршал и констебль, а также другие «бароны казначейства». Одновременно производилось расследование и вынесение судебных приговоров по различным финансовым спорам на местах. Порядок функционирования фискальной администрации в XII века известен по трактару «Диалоге о Палате шахматной доски», написанном казначеем короля Генриха II Ричардом Фитц-Нигелем.

К середине XII века можно говорить о выделении счётно-ревизионной функции королевской курии в отдельное финансовое учреждение — Палату шахматной доски, обосновавшуюся в Вестминстере. Она вошла в систему высших финансовых органов Англии, наряду с Казначейством, которое занималось сбором и хранением денежных средств государства, Дворцовой палатой (англ. Chamber) и, позднее, Королевским гардеробом (англ. Wardrobe), где содержалась личная казна короля и его драгоценности. Одновременно обособлялись фискальные и судебные функции Палаты шахматной доски: к 1190 г. внутри Палаты появились два отделения: Счётная палата (англ. Exchequer of Receipt), занимавшаяся учётом и контролем государственных доходов, и Суд казначейства (англ. Exchequer of Pleas) — высший судебный орган по финансовым и фискальным спорам. В Суде заседали бароны казначейства, тогда как в Счётной палате концентрировалась текущая учётная деятельность, осуществляемая техническими служащими.

Постепенно Палата шахматной доски превратилась в высший орган финансовой администрации Англии. Ей были подотчётны шерифы графств и сборщики налогов, в Палату стекались доходы от санкционируемых парламентом налогов, феодальных платежей, таможенных и судебных сборов. Однако с усилением власти короля, а также вследствие падения эффективности работы Палаты, часть её функций перешли в Дворцовую палату, подчинённую непосредственно монарху. Уже при Эдуарде VI и, особенно, при первых Тюдорах на первый план в финансовой администрации Англии вышел лорд-казначей и возглавляемая им Дворцовая палата, тогда как за Палатой шахматной доски сохранились лишь функции сбора традиционных феодальных доходов и финансирования королевского двора. К концу XVIII века Палата шахматной доски превратилась в архаичный институт и в результате реформ Уильяма Питта потеряла свои полномочия. Окончательно она была упразднена в 1834 г.

Палата шахматной доски в Нормандии

Первые свидетельства о существовании Палаты шахматной доски (фр. Echiquier) в Нормандии относятся к периоду правления Генриха I. Её развитие шло теми же путями, что и в Англии, благодаря комплексу мероприятий по унификации финансовой администрации по обоим берегам Ла-Манша, осуществлённых Генрихом I и первыми Плантагенетами. Заседания Палаты проводились в особом зале в герцогском дворце в Кане, там же хранилась и казна Нормандии. Председательствовал на заседаниях Палаты сенешаль Нормандского герцогства. В состав членов этого органа входили должностные лица герцогского двора, судьи и технические специалисты. Как и в Англии, учёт и ревизия счетов бальи, прево, виконтов и откупщиков производилась два раза в год: на пасху и Михайлов день. Казначейство как особый орган в Нормандии не сформировался: поступление денежных средств и их хранение осуществлялось непосредственно Палатой. К концу XII века Палата шахматной доски стала высшим финансовым органом Нормандии. Особенностью Нормандии при Плантагенетах стала высокоразвитая и достаточно эффективная административно-фискальная система, по уровню централизации превосходящая все другие регионы Франции и позволяющая королям-герцогам аккумулировать значительные денежные средства. Одним из главных звеньев этой системы служила Палата шахматной доски.

После перехода Нормандии под власть королей Франции Палата шахматной доски как орган финансового управления была сохранена, а принципы её функционирования существенно повлияли на организацию общефранцузской Счётной палаты. По мере усиления централизации, нормандская палата превратилась в выездную сессию парижского парламента и Счётной палаты. В период Столетней войны, когда Нормандия была завоёвана Ланкастерами, был образован постоянно действующий Суд шахматной доски, ставший высшим органом судебной власти герцогства. Фискально-расчётные функции были переданы в Счётную палату Нормандии, заседавшую в Манте. Восстановление французской власти в Нормандии в 1450 г. повлекло за собой ликвидацию самостоятельности нормандских финансовых учреждений.

Палата шахматной доски в Шотландии

В Шотландии возникновение института Палаты шахматной доски относится к последним десятилетиям XII века. Наиболее вероятной датой в настоящее время считается 1182 год, а первым мероприятием палаты — сбор феодальной помощи с населения Шотландии на уплату выкупа за короля Вильгельма Льва, попавшего в английский плен. В XIII—XV веках Палата ещё не представляла собой постоянно действующего органа: её заседания проходили один—два раза в год под председательством канцлера Шотландии. Помимо канцлера в состав членов Палаты входил лорд-камергер, несколько прелатов и придворных короля, а также штат технических служащих. Палата проверяла счета доходов и расходов, представляемых шерифами и бальи графств, городскими прево и чиновниками королевской юстиции, а также лорда-камергера, ответственного за сбор и расходование поступлений в государственную казну. Постоянного места нахождения Палаты не существовало — заседания проводились в Линлитгоу, Арброте, Скуне, Эдинбурге или других городах. Судебные и административные функции шотландской Палаты шахматной доски не были столь развитыми, как в Англии. Казначейство также было отделено от Палаты и находилось в ведении лорда-камергера, с XV века — лорда-казначея. Первые века своего существования Палата выступала как контрольно-ревизионный орган при канцлере.

В 1584 г. Палата шахматной доски была реформирована и превратилась в судебный орган по финансовым вопросам, а также по делам королевского домена, однако её заседания продолжали оставаться нерегулярными. В период правления Оливера Кромвеля существовал особый Суд шахматной доски (или Суд казначейства) (англ. Court of Exchequer) (1655—1659), занимающийся рассмотрением дел, связанных с государственными доходами. После образования Великобритании в 1708 г. был учреждён Шотландский суд казначейства (англ. Exchequer Court (Scotland)) по образцу аналогичного английского института, который стал высшим судебным органом в таможенных, торговых и налоговых вопросах. В его состав входили лорд главный барон казначейства и четыре барона казначейства. По мере унификации финансового права Великобритании значение Шотландского суда казначейства стало падать. В 1832 г. полномочия суда были переданы в Сессионный суд (англ. Court of Session) — высшую судебную инстанцию по гражданским делам Шотландии.

Ссылки

• [www.yale.edu/lawweb/avalon/medieval/excheq.htm Диалог о Палате шахматной доски] (англ. яз.)
• [ads.ahds.ac.uk/catalogue/adsdata/PSAS_2002/pdf/vol_123/123_439_452.pdf Печати Шотландского суда казначейства] (недоступная ссылка с 24-05-2013 (3990 дней) — история, копия) (англ. яз.)

Литература

• Пти-Дютайи, Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X—XIII веков. — СПб, 2001. ISBN 5-8071-0086-7
• Duncan, A. A. M. Scotland: The Making of the Kingdom. — Edinbourgh, 1996. ISBN 0-901824-83-6
• Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956. ISBN 978-0-19-821707-7

Отрывок, характеризующий Палата шахматной доски

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.