Мертвец-убийца

Мертвец-убийца (Смерть, которая убивает)
Le mort qui tue
Жанр	боевик детектив приключенческий фильм
Режиссёр	Луи Фейад
Автор сценария	Луи Фейад Марсель Аллен Пьер Сувестр
В главных ролях	Рене Наварр Эдмунд Бреон Жорж Мельхиор
Кинокомпания	Pathé и Gaumont
Длительность	90 мин.
Страна	Франция Франция
Год	1913
IMDb	ID 0003165
Выход фильма «Мертвец-убийца (Смерть, которая убивает)» (оригинальное название — Le mort qui tue)

К:Фильмы 1913 года

«Мертвец-убийца» (более распространено ошибочное название «Смерть, которая убивает», фр. Le mort qui tue, 1913) — французский немой фильм Луи Фейада. Это третий фильм в серии из 5 фильмов, снятых в 1913—1914 годах Луи Фейадом. Фильм является самой первой экранизацией романа Сувестра и Аллена «Мертвец-убийца» (1911).

Сюжет

После взрыва виллы леди Бельтам, который устроил Фантомас, чтобы убежать от преследователей, Фандор оказался в больнице, а инспектор Жюв трагически погиб (хотя и тело его найдено не было). Фантомас, воспользовавшись тем, что все те, кто представлял ему угрозу, устранены, начинает новую серию злодеяний. Всё начинается с того, что рядом с молодым художником Жаком Доллоном находят тело баронессы де Вибре. По утверждению молодого человека, он был один, когда в его дом ворвались несколько человек в масках и усыпили его. Тем не менее рядом с жертвой находят письмо от Жака Доллона, где он просит баронессу посетить его дом. Инспектора подобное письмо наводит на размышление, да и к версии об усыплении инспектор отнесся недоверчиво, поэтому художника арестовывают. На следующий день Доллона находят задушенным в одиночной камере. Его сестра, приехавшая навестить брата (о его смерти она узнаёт чуть позже), просит показать ей тело. Инспектор провожает Элизабет в камеру и с ужасом узнаёт, что тело пропало. Элизабет не успокаивается и просит проводить её в дом покойного брата. Там она находит некий листок бумаги подозрительного содержания и решает сохранить его.

Затем происходит ограбление в доме знаменитого сахарного магната Томери (с княгини Данидофф снимают ожерелье). К счастью для полиции, преступник на шее княгини оставил отпечаток пальцев. Однако, судя по криминалистической экспертизе, отпечаток принадлежит мёртвецу — Жаку Доллону. После ограбления, которое происходит в точности, как в найденной у покойного записке, Елизабет решает поделиться своими подозрениями с Фандором и пишет ему письмо. В это время дежурный прерывает её, сообщая о том, что ей позвонили. Пока Элизабет подходила к телефону, сообщник Фантомаса успел ознакомиться с содержанием письма и передаёт ему эту информацию. Ночью, когда все спали, банда Фантомаса обыскивает комнату Элизабет, но, не найдя то, что искали, решаются избавиться от неё, положив возле неё газовый шланг, вытащенный из переносной газовой плиты и включив её.

Утром Фандор, который успел получить письмо от Элизабет, пришёл к ней, однако, учуяв запах газа, врывается в комнату и спасает её. Элизабет сообщает Жерому, где искать листок бумаги с компрометирующей записью, после чего он пробирается к ней в дом и забирает его. Но уйти от туда у него не получается, так как в это время вместе с хозяйкой приходят сообщники Фантомаса, представившиеся сотрудниками полиции. Жером прячется в большой чемодан (вернее, в нижнюю секцию чемодана. которая, к его счастью, оказалась пуста), однако сообщники, понимая, что у них мало времени для тщательного обыска комнаты, скидывают всё, что посчитали нужным в верхнюю секцию чемодана и уходят, забирая чемодан с собой, не подозревая, что в нём находится журналист. После того, как преступники привезли чемодан в своё логово и оставили Жерома одного, он выбирается из своего укрытия и обнаруживает владельца сахарного завода Томери мёртвым.

Вернувшись в редакцию, Фандор узнаёт о падении акций Томери, найденным задушенным в квартире, где были найдены отпечатки пальцев покойного художника, и сопоставляет эти события со странным списком, переданным ему Элизабет. Последним в этом списке оказывается банкир Нантей, что наводит Фандора на некоторые размышления. Позднее на улице к нему подходит бандит «Дырявая Башка», который ранее уже спасал ему жизнь, просит прикурить, а потом благодарит его, называя по имени. Журналисту это показалось подозрительным и он решил проследовать за этим странным человеком. Прибыв вместе с ним в контору комиссара Жюва, Фандор узнаёт в незнакомце покойного комиссара,

Фандор показывает комиссару список покойного художника, и Жюв рассказывает, что Нантей выкупил акции завода Томери, упавшие в цене после его смерти, а затем планирует их поддержать, в результате чего сколотит целое состояние, а затем сбежит с деньгами. Не откладывая ни минуты, комиссар и журналист идут к банкиру, чтобы поймать преступника. Во время рукопожатия комиссар сдёргивает кожу с руки банкира, оказавшуюся всего лишь перчаткой и рассказывает, что именно таким образом отпечатки пальцев покойного Жака Доллона оказывались на местах преступления. Казалось бы, что теперь Фантомас пойман, однако ему удаётся уйти через потайную дверь, воспользовавшись минутным замешательством своих преследователей. Фразой: «И на этот раз Фантомас — неуловимый гений преступности — оказался на свободе» заканчивается третья часть мини-сериала о Фантомасе.

В ролях

• Жорж Мельхиор: Жером Фандор, журналист
• Рене Наварр: Фантомас / банкир банка Барбе-Нантей
• Эдмунд Бреон: Инспектор Жюв / бандит «Дырявая Башка»
• Рене Карл: Леди Белтам
• Джейн Фабер: Княгиня Данидофф
• Нодье (актёр): Надзиратель Нибе
• Иветта Андреор: Джозефина (в титрах не указана)
• Андре Люге: Жак Доллон, художник, «мертвец-убийца»
• Луц-Морат: Сахарозаводчик Томери
• Фабьен Фабреже: Элизабет Доллон

Название

Как и у романа, в русском языке есть несколько закреплённых переводов названия фильма. В отличие от книги, дословный перевод — «Смерть, которая убивает» («Le mort qui tue») встречается гораздо чаще, при этом слово «le mort» (фр. мертвец) переведено ошибочно как смерть. Второе книжное название — «Фантомас мстит» / «Месть Фантомаса» (Fantômas se venge) к этому фильму никогда не применялось, так как название появилось только в 1932 году, когда было выпущено новое издание романа.

Музыка

В реставрированной версии музыкальный звукоряд представлен студией «Sonimage», звукорежиссёром выступил внук Луи Фейада Жак Шамбрё

Другие фильмы серии

• 1913 — Фантомас / Fantômas
• 1913 — Жюв против Фантомаса / Juve Contre Fantômas
• 1913 — Мертвец-убийца / Le Mort Qui Tue
• 1914 — Фантомас против Фантомаса / Fantômas contre Fantômas
• 1914 — Подставной судья / Le Faux Magistrat

Литература

• Richard Abel. [books.google.ru/books?id=IOdgiwUlZXIC&pg=PA377&dq=Le+Mort+qui+tue The Ciné Goes to Town: French Cinema, 1896-1914]. — P. 377.
• Rémi Fournier Lanzon. [books.google.ru/books?id=Nkyr7ARHY6sC&pg=PA43&dq=Le+Mort+qui+tue French Cinema: From Its Beginnings to the Present]. — 2005. — P. 43.
• [books.google.ru/books?id=yicoXwu_FbUC&pg=PA59&dq=Le+Mort+qui+tue Melusine. Le cinéma des surréalistes. # XXIV]. — P. 59.
• Jennifer Jane Wild. [books.google.ru/books?id=7B50E003Fc8C&pg=PA26&dq=Le+Mort+qui+tue L'imagination cinementale: The cinematic impression on avant-garde art in France, 1913-1929 (Thesis for PhD)]. — 2006. — P. 26-28.

Ссылки

• «Мертвец-убийца» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Франция   Немое кино

Отрывок, характеризующий Мертвец-убийца

Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.