Морозов, Михаил Михайлович

Михаил Михайлович Морозов
Дата рождения:	18 февраля 1897(1897-02-18)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	9 мая 1952(1952-05-09) (55 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя, СССР
Научная сфера:	театроведение, литературоведение, шекспироведение
Место работы:	филологический факультет МГУ
Альма-матер:	Московский университет
Известен как:	исследователь творчества Шекспира

Михаил Михайлович Морозов (18 февраля 1897, Москва — 9 мая 1952, Москва) — советский литературовед, театровед, педагог, переводчик, посвятивший всю жизнь изучению творчества Шекспира, один из основателей советского научного шекспироведения.

Биография

Родился в семье фабрикантов Морозовых. Отец — Морозов Михаил Абрамович (1871—1903) — известен под именем «Джентльмен» предприниматель, меценат, коллекционер живописи; мать — Маргарита Кирилловна Мамонтова (1873—1958). Младшая сестра — пианистка Мария Михайловна Морозова (1904—1964). Английский язык и литературу изучал в Великобритании. Вернувшись в Россию, окончил филологический факультет Московского университета. С 1920-х годов работал в театре как режиссёр, читал лекции по истории театра, занимался переводами. Позднее работал преподавателем английского языка, читал лекции по истории английской литературы на английском языке. Подготовил издание «Гамлета» на английском языке, кроме подробного комментария Морозов включил в книгу также специально созданный для неё словарь. В 30-е годы продолжал работу с театрами, осуществлявшими постановки Шекспира, в качестве консультанта. В 1937 году создал и возглавил кабинет Шекспира и западноевропейского театра при ВТО. Руководил всесоюзными шекспировскими конференциями. Вёл шекспировский семинар на филологическом факультете МГУ. После закрытия кабинета Шекспира в 1949 году во время борьбы с космополитизмом, был назначен главным редактором издававшегося в Москве на английском языке журнала News.

Работы Морозова

• «Комментарии к пьесам Шекспира» (1941);
• «Шекспир на советской сцене» (1947);
• «Шекспир» (ЖЗЛ, 1947)

Литература

• Горбунов А. Морозов о Шекспире // Горбунов А. Н. Шекспировские контексты. — М.: МедиаМир, 2006. — С. 299—307. — 364 с. — 500 экз. — ISBN 5-91177-001-6.
• Самарин Р. М. М. Морозов (1897-1952) // М. М. Морозов. Избранные статьи и переводы. — М.: ГИХЛ, 1954.
• Шведов Ю. Михаил Михайлович Морозов // М. Морозов. Шекспир, Бернс, Шоу… / Автор вступительной статьи и составитель сборника и редактор Ю. Шведов. — М.: Искусство, 1967.

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke4/ke4-9802.htm Морозов, Михаил Михайлович] // Краткая литературная энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1962—1978.
• Захаров Н. В. [www.world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/4315.html Морозов Михаил Михайлович]. Электронная энциклопедия «Мир Шекспира» (2012). Проверено 20 мая 2012. [www.webcitation.org/67nIx4Gnb Архивировано из первоисточника 20 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Морозов, Михаил Михайлович

Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.