Горбунов, Андрей Николаевич
Поделись знанием:
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
| Андрей Николаевич Горбунов | ||
| Награды и премии: |
| |
|---|---|---|
Андре́й Никола́евич Горбуно́в (31 января 1940, Москва) — советский и российский литературовед, доктор филологических наук, профессор МГУ имени М. В. Ломоносова, протодиакон[1] Русской Православной Церкви. Специалист по истории зарубежной литературы, в том числе английской и американской, библеистике, литературоведческой компаративистике, один из крупнейших российских шекспироведов. Автор статей и монографий по английской литературе. Клирик храма Святой Живоначальной Троицы в Хохловском переулке.
Содержание
Биография
Родился в Москве в семье литературоведа, исследователя советской прозы и драматургии Екатерины Николаевны Горбуновой (17 декабря 1908, Тифлис, — 31 декабря 2008, Москва). В 1962 году окончил филологический факультет Московского университета по романо-германскому отделению. Продолжил обучение в аспирантуре, защитил кандидатскую, а затем докторскую диссертацию. Темы: кандидатской диссертации — «Романы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда» (1968), докторской — «Джон Донн и английская поэзия XVI—XVII вв.» (1989)[2].
С конца 1960-х годов преподаватель кафедры английского языкознания филологического факультета МГУ. В это же время ведет практические занятия по английскому языку для студентов.
С 1992 года профессор кафедры истории зарубежной литературы филологического факультета МГУ. Член редакционной коллегии серии «Литературные памятники» (с 2002 года), Шекспировской комиссии при РАН[3]. Один из инициаторов Российско-британской конференции «Religion and Literature» (МГУ совместно с Даремским университетом (Durham University), Великобритания, проводятся с 1999 года).
В 1993 году рукоположен во диаконы (целибат) Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II. 5 декабря 2003 года, в праздник Введения Пресвятой Богородицы во храм награждён правом ношения двойного ораря[4]. С 2006 года служит в храме Святой Живоначальной Троицы в Хохлах в Москве.
Научная деятельность
В сферу научных интересов входят американская литература XX века, английская литература Средних веков и Возрождения (прежде всего творчество Дж. Чосера и У. Шекспира) и романтизма, а также испанская и русская классическая литература.
Начал научную деятельность как литературовед-американист. Со студенческих лет глубоко изучал американскую прозу и поэзию XX века. После защиты кандидатской диссертации о творчестве Фицджеральда опубликовал одну из первых монографий о его творчестве — «Романы Френсиса Скотта Фицджеральда» (М., 1974). Работа получила высокую оценку специалистов и была встречена положительными рецензиями в специализированных журналах.
На рубеже 1970-х —1980-х годов сменил сферу научных интересов с современной американской литературы на английскую, преимущественно средневековую и ренессансную. С этого времени одним из основных объектов изучения становится творчество У. Шекспира.
Составил одно из первых на русском языке собраний сочинений английских поэтов-метафизиков — «Английская лирика первой половины XVII века» (М., 1989)[5]. По мнению современной исследовательницы, «А. Н. Горбунов впервые в отечественной практике обратился к изучению религиозной поэзии метафизиков»[6].
Опубликовал полный, без цензурных изъятий, перевод «Кентерберийских рассказов» Дж. Чосера (М., 1996). Подготовил в серии «Литературные памятники» ряд изданий английских писателей (Дж. Чосер, У. Шекспир, Дж. Донн, Дж. Милтон). Автор статей, посвященных сравнительному изучению русских и английских классиков. Написал первую на русском языке монографию о творчестве Дж. Чосера — «Чосер средневековый» (М., 2010). В 2009—2010 годах опубликовал серию статей, посвященных сопоставлению творчества Чосера и русских писателей XIX века — Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого (вошли в монографию о Чосере). В 2012 году выпустил монографию о творчестве английских поэтов-романтиков — «Три великих поэта Англии: Донн, Милтон, Вордсворт».
Постоянный участник научных конференций «Шекспировские чтения»[7], с 1980-х годов публикуется в сборниках статей, составленных по их материалам.
Автор более ста научных статей.
Заслуженный профессор МГУ (2010).
Педагогическая деятельность
Более 40 лет преподает на филологическом факультете Московского университета. Работал на кафедре английского языкознания, а затем, по настоящее время, на кафедре истории зарубежной литературы. Вел занятия по английскому языку, семинары по истории зарубежной литературы, спецсеминар по американской литературе. С начала 2000-х годов читает общий годичный курс «Библия и культура» студентам первого курса романо-германского отделения (в первом семестре рассматриваются тексты Ветхого Завета, а во втором — Нового). Ведет спецсеминар по творчеству писателей английского Ренессанса. Руководит написанием докторских и кандидатских диссертаций, дипломных и курсовых работ.
За годы педагогической деятельности подготовил ряд кандидатов и докторов наук, преподающих в МГУ и ведущих российских и зарубежных вузах.
Работы А. Н. Горбунова
Монографии
- Последний романтик. Поэзия Уильяма Батлера Йейтса. — М.: Прогресс-Традиция, 2015. — 400 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-89826-431-4.
- Судьбы скрещения. Несколько размышлений о русско-английских литературных параллелях. — М.: Прогресс-Традиция, 2013. ISBN 978-5-89826-393-5
- Три великих поэта Англии: Донн, Милтон, Вордсворт. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2012. ISBN 978-5-211-06168-2
- Чосер средневековый. — М.: Лабиринт, 2010. — (Разыскания в области филологии, истории и традиционной культуры). ISBN 978-5-87604-209-5
- Шекспировские контексты. — М.: МедиаМир, 2006. ISBN 5-91177-001-6
- Джон Донн и английская поэзия XVI—XVII веков. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993.
- [fitzgerald.narod.ru/icritic.html Романы Френсиса Скотта Фицджеральда: Монография]. — М.: Наука, 1974.
Подготовленные издания
- Шекспир У. Король Лир / Сост. и научн. статья А. Н. Горбунова. — М.: Наука, 2013. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-02-038104-9
- Мистерии Йоркского цикла / Сост. и научн. статья А. Н. Горбунова. — М.: Ладомир; Наука, 2013. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-86218-516-4
- Чосер Дж. Кентерберийские рассказы / Научн. статья А. Н. Горбунова. — М.: Наука, 2012. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-02-036871-2
- Донн Дж. Стихотворения и поэмы / Сост. и вступ. статья А. Н. Горбунова. — М.: Эксмо, 2011. — (сер. «Всемирная библиотека поэзии»). ISBN 978-5-699-46166-0
- Донн Дж. Стихотворения и поэмы / Научн. статья А. Н. Горбунова. — М.: Наука, 2009. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-02-036227-7
- Милтон Дж. Потерянный рай. Возвращенный рай. Другие поэтические произведения / Сост., [17v-euro-lit.niv.ru/17v-euro-lit/gorbunov-a-n-dzhon-milton/index.htm научн. статьи] и коммент. А. Н. Горбунова — М.: Наука, 2006. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 5-02-033240-2
- Чосер Дж. Троил и Крессида. Хенрисон. Завещание Крессиды. Шекспир У. Троил и Крессида / Научн. статья и коммент. А. Н. Горбунова. — М.: Наука, 2001. — (сер. «Литературные памятники»).
- Беньян Дж. Путь паломника / Сост., предисл. и коммент. А. Н. Горбунова. — М.: Грантъ, 2001. ISBN 5-89135-176-5
- Шекспир У. Юлий Цезарь / Сост., предисл. и коммент. А. Н. Горбунова. — М.: Радуга, 1998.
- Чосер Дж. Троил и Крессида. / Предисл. А. Н. Горбунова. — М.: Грантъ, 1997. ISBN 5-89135-006-8
- Чосер Дж. Кентерберийские рассказы / Предисл. А. Н. Горбунова. — М.: Грантъ, 1996. ISBN 5-89135-001-7
- Шекспир У. Пьесы в переводе Михаила Кузмина / Сост. А. Н. Горбунов. — М.: Моск. рабочий, 1990. — 432 с. ISBN 5-239-00753-5
- [lib.ru/INOOLD/WORLD/irikaxvii.txt Английская лирика первой половины XVII в.] / Сост., предисл. и коммент. А. Н. Горбунова. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1989. ISBN 5-211-00181-8
- Младшие современники Шекспира / Под ред. А. А. Аникста; предисл. А. Н. Горбунова. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986.
- Шекспир У. Гамлет. Избранные переводы: Сборник / Сост. А. Н. Горбунов. — М.: Радуга, 1985.
- Шекспир У. Сонеты / Сост. А. Н. Горбунов; [sonnets-best.narod.ru/A_Zorin.htm вступ. статья А. Зорина]. — М.: Радуга, 1984.
Редактированные тома серии «Литературные памятники»
- Кид Т. Испанская трагедия / Отв. редактор А. Н. Горбунов. — М.: Ладомир, 2011. (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-86218-498-3
- По Э. А. Ворон / Изд. подготовил В.И. Чередниченко; отв. редактор А. Н. Горбунов. — М.: Ладомир; Наука, 2009. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-02-036908-5
- Батлер С. Путь всякой плоти / Изд. подготовил И. И. Чекалов; отв. ред. А. Н. Горбунов. — М.: Ладомир; Наука, 2009. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-86218-421-1
- Дикинсон Э. Стихотворения. Письма / Изд. подготовили Т. Д. Венедиктова, А. Г. Гаврилов, С. Б. Джимбинов; отв. редакторы А. Н. Горбунов, И. Г. Птушкина. — М.: Наука, 2007. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 978-5-02-010218-7
- Скотт В. Обрученная / Изд. подготовили З. Е. Александрова, Т. Г. Чеснокова; отв. редактор А. Н. Горбунов. — М.: Ладомир; Наука, 2004. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 5-86218-449-X
- Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь / Изд. подготовили В. П. Бетаки и М. В. Оверченко; отв. редактор А. Н. Горбунов. — М.: Наука, 2003. — (сер. «Литературные памятники»). ISBN 5-02-032660-7
Учебники
- История зарубежной литературы XVII века: Учеб. пособие / А. Н. Горбунов, Н. Р. Малиновская, Н. Т. Пахсарьян и др.; под ред. Н. Т. Пахсарьян. — М.: Высшая школа, 2005. ISBN 5-06-004237-5
Авторефераты
- Романы Скотта Фицджеральда : автореф. дисс. … канд. филол. наук. — М., 1968. — 13 с.
- Джон Донн и английская поэзия XVI—XVII вв. : автореф. дисс. … докт. филол. наук. — М., 1989. — 45 с.
Статьи
Статьи А. Н. Горбунова
- «Долг ваш – покоряться и любить» : Идеал супружеской любви: Спенсер, Шекспир, Донн) // Шекспировские чтения — 2006. — М., 2011.
- О мнимом и сущем: три английские пьесы начала XVII века // Три пьесы английского Возрождения в переводах Григория Кружкова. — Томск: ИД СК-С, 2011.
- [religio.rags.ru/journal/2011/2011_02/028-40-Gorbynov.pdf «Вновь я посетил» – диалог трех поэтов (Колридж, Вордсворт, Пушкин)] // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. — М.: Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации, 2011. — № 2.
- [religio.rags.ru/journal/2010/2010_01/J_1-10(A4)_88.pdf Отречения: Д. Чосер и Л. Н. Толстой] // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. — М.: Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации, 2010. — № 1.
- М. М. Морозов и его слово о Шекспире // Морозов М. М. Гамлет: Перевод. Комментарии. Статьи. — М.: Лабиринт, 2009.
- 146-й сонет Шекспира и его место в цикле // Вестник Московского университета. Сер. 9, Филология. — 2009. — № 3.
- [religio.rags.ru/journal/2009/2009_3_20.pdf Лицемер и его жертва: трагический поворот сюжета (от «Кентерберийских рассказов» к «Селу Степанчиково»)] // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. — М.: Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации, 2009. — № 3.
- [religio.rags.ru/journal/2009/2009_2_20.pdf 146-й сонет Шекспира и его место в цикле] // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. — М.: Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации, 2009. — № 2.
- [religio.rags.ru/journal/2009/2009_1_16.pdf Кривые дороги: Чосер и Гоголь (200-летию памяти Н.В. Гоголя посвящается)] // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. — М.: Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации, 2009. — № 1.
- [www.ffl.msu.ru/img/pages/File/Volkova/Temptation_in_the_Wilderness.doc Christ's Temptations in the Wilderness (Milton and Dostoyevsky)] // Literature and Theology. — Vol. 20. — No. 1. — Oxford, 2006.
- Еще раз о бунте «бессмысленном и беспощадном»: («Капитанская дочка» и «Потерянный рай») // Современная филология: итоги и перспективы. - М.: ГиряП, 2005.
- «Духовная жажда» и визионерство: (Пророк в поэзии английских романтиков) // Свободный взгляд на литературу. - М.: Наука, 2002.
- [17v-euro-lit.niv.ru/17v-euro-lit/articles/angliya/gorbunov-put-skvoz-tesnye-vrata.htm Путь сквозь тесные врата] // Беньян Дж. Путь паломника. — М.: Грантъ, 2001. ISBN 5-89135-176-5
- [www.ffl.msu.ru/img/pages/File/Volkova/Gorbunov.doc Christian Ideas of Good and Evil and their Embodiment in Literature] // Life Conquers Death. The Religion and Literature / Ed. by A. Gorbunov and Penelope Minney. — М., 1999.
- [www.ffl.msu.ru/img/pages/File/Volkova/The_Legend_of_Troilus_and_Criseyde.doc The Legend of Troilus and Criseyde in its Christian Context (Chaucer, Henryson, Shakespeare)] // Life Conquers Death. The Religion and Literature / Ed. by A. Gorbunov and Penelope Minney. — М., 1999.
- Шекспир и Библия // Life Conquers Death. The Religion and Literature / Ed. by A. Gorbunov and Penelope Minney. — М., 1999.
- Джеффри Чосер // Энциклопедия для детей: Всемирная литература. — М.: Аванта+, 1999. — Ч. 1. ISBN 5-94623-106-5
- Пасторальная комедия Шекспира // Шекспировские чтения. — М.: Наука, 1998.
- «Могучий Цезарь во прахе» // Шекспир У. Юлий Цезарь. — М., 1998.
- Шекспировская теодицея («Книга Иова» и «Король Лир») // Сквозь шесть столетий. Метаморфозы литературного сознания. Сборник в честь семидесятипятилетия Леонида Григорьевича Андреева / Сост. и общ. ред. Г.К. Косикова. — М.: Диалог—МГУ, 1997.
- Пасторальный оазис: (Еще раз о пасторальных мотивах в пьесах Шекспира) // Шекспировские чтения. — 1993. — М.: Наука, 1993.
- Византия в поэзии Йейтса // Классика и современность. — М., 1991.
- Категория времени и концепция любви в английской поэзии рубежа XVI—XVII вв. (Спенсер, Шекспир, Донн) // Шекспировские чтения — 1990. — М.: Наука, 1990.
- Кузмин, переводчик Шекспира // Шекспир У. Пьесы в переводе Михаила Кузмина / Сост. А. Н. Горбунов. — М.: Моск. рабочий, 1990. — С. 5—14.
- «Стесненный размер»: (Об английском сонете) // Английский сонет XVI—XIX веков: Сборник / Сост. А. Л. Зорин; На англ. яз. с параллельным русским текстом. — М.: Радуга, 1990.
- Ответ на вечные вопросы: (Несколько слов о западноевропейской культуре и литературе XVII века) // Колесо Фортуны. Из европейской поэзии XVII века: Сборник. — М.: Московский рабочий, 1989.
- Джон Скелтон: (К вопросу о нижних границах английского Ренессанса) // Вестник Московского университета. Сер. 9, Филология. — 1988. — № 2.
- Шекспир и литературные стили его эпохи // Шекспировские чтения — 1985. — М.: Наука, 1987.
- К проблеме эволюции лирики Джона Донна // Литература в контексте культуры / Под ред. С. И. Пискуновой. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986.
- [lib.ru/SHAKESPEARE/shks_contemporaries.txt Драматургия младших современников Шекспира] // Младшие современники Шекспира / Под ред. А. А. Аникста; предисл. А. Н. Горбунова. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986.
- К истории русского «Гамлета» // Шекспир У. Гамлет. Избранные переводы: Сборник. — М.: Радуга, 1985.
Отзывы и рецензии
- [www.shchedrovitskiy.ru/ReviewsGorbunov.php Отзыв о серии книг Д. В. Щедровицкого «Введение в Ветхий Завет»]
Переводы
- [aliom.orthodoxy.ru/arch/053/arnold.htm Арнолд Дж. Смоковница: чудо и суд (Пер., вступл. диакона Андрея Горбунова)] // Альфа и Омега. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2008. — № 3 (53).
- Вордсворт У. Предисловие к «Лирическим балладам» (Пер. А. Н. Горбунова) // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. (Повторная публикация в изд.: Зарубежная литература XIX века: Романтизм: Хрестоматия историко-литературных материалов. — М.: Выс. шк., 1990. ISBN 5-06-001648-X)
Отзывы о публикациях А. Н. Горбунова
- Захаров Н. В. [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2015/1/Zakharov_Yeats-Last-Romanticist/ Йейтс — последний романтик] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». — 2015. — № 1 (январь — февраль) ([www.webcitation.org/6WU6S5QdW архивировано в WebCite]).
- Харитонов Д. [www.novayagazeta.ru/arts/61048.html Литература Сопротивления (А.Н. Горбунов. Судьбы скрещенья: Несколько размышлений о русско-английских литературных параллелях. — М.: Прогресс-Традиция, 2013)] // Новая газета. — 2013. — № 130.
- Аксенов А. В. [Рец.:] [readeralexey.narod.ru/Library/ReviewAxyonovGorbunovChaucer.pdf А. Н. Горбунов. Чосер средневековый. Москва: Лабиринт, 2010. — 335 с.] // Вестник ПСТГУ. — III: Филология. 2010. — Вып. 4 (22). — С. 145—149.
- Калмыкова В. [Рец.:] [magazines.russ.ru/inostran/2010/9/ve12.html Джон Донн Стихотворения и поэмы] // Иностранная литература. — 2010. — № 9.
- Чеснокова Т. Г. [Рец.:] Горбунов А. Н. Чосер средневековый / Горбунов А. Н. — М.: Лабиринт, 2010. — 335 с. // Вестник МГПУ. Сер. Филологическое образование. — М., 2010. — № 2 (5). — С. 128—133.
- Пискунова С. [Рец.:] А. Н. Горбунов. Шекспировские контексты // Вопросы литературы. — 2007. — № 4.
- Ландор М. [fitzgerald.narod.ru/critics-rus/gorb8-landor-bratya.html «Братья» романиста (А. Н. Горбунов. Романы Френсиса Скотта Фицджералда. «Наука». М. 1974. 151 стр.)] // Вопросы литературы. — 1975. — № 6.
- Левидова И. [fitzgerald.narod.ru/critics-rus/gorb7-levidova-letopisec.html Летописец джазового века (А. Н. Горбунов. — Романы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. М., «Наука», 1974)] // Литературное обозрение. — 1975. — № 4.
Напишите отзыв о статье "Горбунов, Андрей Николаевич"
Примечания
- ↑ [trinity-church.ru/curacy/list Список прихода]
- ↑ [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?4_4235 Белое Духовенство]
- ↑ [www.sc.willmshakespeare.com/staff Состав Шекспировской комиссии] // Шекспировский портал
- ↑ [www.sedmitza.ru/text/398314.html Патриаршие богослужения в день праздника Введения Пресвятой Богородицы во Храм (комментарий в свете веры)]
- ↑ [magazines.russ.ru/voplit/1998/6/sh.html Журнальный зал | Вопросы литературы, 1998 N6 | И. ШАЙТАНОВ - Уравнение с двумя неизвестными (Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский)]
- ↑ [web.archive.org/web/20130509035628/vak.ed.gov.ru/common/img/uploaded/files/vak/announcements/filolog/2009/26-10/EgorovaLV.doc Егорова Л. В. Английская Библия и становление стиля метафизической поэзии. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук]
- ↑ [www.sc.willmshakespeare.com/conferences Материалы конференций «Шекспировские чтения» | Шекспировский портал]
Литература
- Волкова Е. И. Традиции мудрости // Горбунов А. Н. Шекспировские контексты. — М.: МедиаМир, 2006. — С. 5—7. — 364 с. — 500 экз. — ISBN 5-91177-001-6.
- Volkova Elena. [www.ffl.msu.ru/img/pages/File/Volkova/university_fatherland.doc University Fatherland].
- [www.trinity-church.ru/life/events/2010/oandrey.html 31 января исполнилось 70 лет протодиакону Андрею].
Ссылки
- [www.philol.msu.ru/~forlit/Pages/Lecturers_Gorbunov.htm А. Н. Горбунов на сайте филфака МГУ]
Отрывок, характеризующий Горбунов, Андрей Николаевич
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
