Мухин, Семён Александрович

Семён Александрович Мухин
Дата рождения	23 мая 1771(1771-05-23)
Дата смерти	3 июля 1828(1828-07-03) (57 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	Генеральный штаб
Звание	генерал-лейтенант
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1787—1792, Польская кампания 1792, Польская кампания 1794, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 годов
Награды и премии	Орден Святого Иоанна Иерусалимского (Россия), Орден Святой Анны 2-й ст., Орден Святого Георгия 4-й ст., Орден Святого Владимира 2-й ст., Золотое оружие «За храбрость»

Семён Александрович Мухин (1771—1828) — генерал-лейтенант, участник Отечественной войны 1812 года, военный топограф, начальник штаба Отдельного корпуса внутренней стражи.

Родился 23 мая 1771 года, происходил «из обер-офицерских детей г. Кременчуга Полтавской губернии». В службу вступил 17 июня 1778 года учеником в Межевую экспедицию Азовской губернии, откуда 24 ноября 1779 года определён вахмистром в Полтавский пикинерный полк.

20 июня 1784 года командирован в чине прапорщика в Таврическую область на должность землемера. Участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791 годов, 12 октября 1788 года переведён поручиком в Генеральный штаб, за отличие при штурме Анапы произведён в капитаны Генерального штаба.

В 1792 году Мухин сражался в Польше против конфедератов, а в 1794 году там же находился в делах с повстанцами Костюшко и был захвачен в плен. По освобождении он по-прежнему служил в Генеральном штабе.

По преобразовании Генерального штаба в Свиту Его Величества по квартирмейстерской части, в январе 1797 года Мухин был временно переведён премьер-майором в Мариупольский гусарский полк, откуда 26 апреля зачислен в Свиту по квартирмейстерской части и отправлен на топографические съемки в Крым и Причерноморские губернии. 16 января 1799 года получил чин полковника.

В 1800 году Мухин снял на карту Санкт-Петербург и его ближайшие окрестности, за успешное исполнение этого поручения ему был пожалован командорский крест ордена св. Иоанна Иерусалимского. В 1803 году он был на съёмках в Волынской губернии, и за отличное исполнение карты этой губернии ему был пожалован орден св. Анны 2-й степени.

20 марта 1805 года Мухин был произведён в генерал-майоры. С сентября 1810 года по апрель 1811 года он занимался исправлением Генеральной карты Российской империи.

Получив с 13 октября 1811 года должность обер-квартирмейстера во 2-м корпусе генерала К. Ф. Багговута 1-й Западной армии Мухин с с началом в 1812 году военных действий против французов и до вступления в лагерь при Дриссе исполнял должность генерал-квартирмейстера 1-й Западной армии. Н. П. Глиноецкий в своей «Истории русского Генерального штаба» оставил следующую характеристику Мухина: «отличный съёмщик, но человек без образования и самостоятельности». По причине слабой инициативности Мухин был отставлен от занимаемой должности и по распоряжению императора Александра I от 18 июля 1812 года был назначен помощником генерала К. И. Оппермана и начальником Депо карт в Санкт-Петербурге.

12 апреля 1813 года он был назначен генерал-квартирмейстером в Резервную армию, с 12 июня 1813 года занимал ту же должность в Польской армии, но здесь пробыл лишь до 24 июля и был возвращён обратно в Резервную армию. После вступления русских войск во Францию Мухин был отправлен в Крым для производства топографических съёмок и к началу 1816 года им была составлена великолепная карта Крымского полуострова в масштабе 4 версты на дюйм. По свидетельству Н. П. Глиноецкого эта карта была вплоть до 1880-х годов считалась образцовой.

Со 2 августа 1816 года Мухин занимал должность начальника штаба Отдельного корпуса Внутренней стражи, на каковой находился по 2 марта 1824 года, после чего состоял по армии без должности. 22 августа 1826 года произведён в генерал-лейтенанты и с 13 марта 1828 года был исполняющим дела председателя полевого аудиториата 1-й армии.

Скончался 3 июля 1828 года в Санкт-Петербурге, похоронен на Георгиевском кладбище Большой Охты.

Мухин имел следующие награды:

• Командорский крест ордена св. Иоанна Иерусалимского (1800 год)
• Орден Святой Анны 2-й степени с алмазными знаками (1803 год)
• Орден Святого Георгия 4-й степени (26 ноября 1816 года, за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах, № 3089 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова)
• Орден Святого Владимира 2-й степени
• Золотая шпага с надписью «За храбрость»

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. М., 2009
• Глиноецкий Н. П. История русского Генерального штаба. Т. I. 1698—1825 гг. СПб., 1883
• «Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.» // Российский архив. Т.VII — М.: студия «ТРИТЭ» Н.Михалкова, 1996, с.485.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869

Отрывок, характеризующий Мухин, Семён Александрович

– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.