Налёт на Норфолк 19—20 января 1915 года

Налёт на Норфолк 19—20 января 1915 года — первая в истории и в ходе Первой мировой войны воздушная бомбардировка Германией Британских островов. Налёт дирижаблей L.3 и L.4 на прибрежные города Норфолка, организованный воздухоплавательным дивизионом Кайзерлихмарине, не нанёс британцам существенного вреда.

План операции

Внешние изображения
	[blogs.scientificamerican.com/anecdotes-from-the-archive/files/2015/03/1915-03-27supp-raid-map.jpg Первая, недостоверная, карта полёта L.3 и L.4, опубликованная Scientific American 27 марта 1915 года]
	[www.invisibleworks.co.uk/wp-content/uploads/2015/01/zeppelinroute-1.jpg Корректная карта полёта над английской территорией]

В 1914 году флот германских цепппелинов представлял собой единственную силу, способную угрожать британцам на их территории. Кайзер долгое время не решался дать добро на бомбардировки Британских островов; в декабре 1914 года и в первые недели января 1915 года действия немецких дирижаблей ограничивались разведывательными полётами вдоль британского побережья. В начале января, после переговоров с адмиралами, кайзер разрешил разрешил Гуго фон Полю нанести удар по избранным военным целям в Англии, но оставил в силе запрет на бомбардировку Лондонa.

Первый боевой налёт силами трёх цеппелинов — L.3 (заводской номер LZ-24) под командованием капитан-лейтенанта Йоганна Фритце, L.4 (LZ-27) капитан-лейтенанта графа Магнуса фон Платен-Халлермунда, и L.6 (LZ-31) Хорста фон Буттлар-Бранденфельса — был назначен на 19-20 января. Однотипные машины М-класса длиной 158 м и объёмом 73 тысячи кубометров развивали скорость до 53 узлов. На борту каждого цеппелина находились 16 человек экипажа, восемь 50-килограммовых фугасных бомб, десять или одиннадцать 10-килограммовых зажигательных бомб и запас топлива на 30 часов. Командующий операцией, начальник дивизиона дирижаблей ВМФ фрегаттенкапитан Петер Штрассер разместился на L.6. По плану операции флагманский L.6, базировавшийся в Нордхольце, должен был повести базировавшиеся в Фюльсбюттеле L.3 и L.4 к юго-восточному побережью Англии. Из-за несовершенства тогдашней навигационной техники, не позволявшей надёжно ориентироваться над морем, маршрут был проложен вдоль германского и голландского побережья Северного моря, в виду неприятельских кораблей; затем дирижаблям следовало совершить короткий бросок к северу. Достигнув побережья Англии, отряд должен был разделиться: L.6 отправлялся бомбардировать военно-морские объекты в устье Темзы, L.3 и L.4 — объекты в устье Хамбера.

Бомбардировка

Утром 19 января три дирижабля благополучно взлетели, но на полпути отказал один из трёх моторов L.6. Штрассер и фон Буттлар сочли, что на двух моторах обледеневшая машина не долетит до целей, и вернулись на базу. L.3 и L.4 продолжили полёт и в 19:55 достигли побережья Норфолка у маяка Хейсборо. Британский дозорный, первым обнаруживший дирижабли, сообщал, что в вечернем небе над морем «двигались две яркие звезды, всего в тридцати ярдах друг от друга». На подлёте к побережью дирижабли разделились: L.4 отправился вдоль берега на северо-запад к Шерингему, L.3 свернул к югу, к Грейт-Ярмуту.

L.3 сбросил первую зажигательную бомбу около 20:15. Бомба угодила в полузатопленный сарай и не нанесла никакого вреда. Приблизившись к Грейт-Ярмуту, L.3 сбросил осветительную ракету на парашюте. Население в панике сочло, что враг просвечивает город прожекторами, местный гарнизон открыл ружейный огонь. Над городом L.3 начал сбрасывать бомбы на жилые кварталы, а затем на ярмутский порт. В городе от взрывов погибли двое случайных прохожих и были разрушены несколько домов; военные объекты не пострадали. Среди примерно десятка раненых был лишь один солдат территориальной обороны, остальные — гражданские лица. В порту был повреждён рыболовный катер и разрушено здание рыбного рынка, военно-морское имущество вновь не пострадало. После бомбардировки, продолжавшейся около десяти минут, L.3 развернулся, прошёл вдоль берега к Шерингему и около 22:00 отправился на базу.

L.4 прошёл на малой высоте на городком Кромер, едва не зацепив шпиль церкви и трубу электростанции, и вскоре после 20:35 сбросил две зажигательные бомбы на Шерингем. Обе попали в жилые кварталы, люди не пострадали. Затем Халлермунд проследовал над морем к западу, до входа в залив Уош. Около 21:50 L.4 вновь пересёк береговую линию близ Торнхема и направился вглубь английской территории, сбрасывая бомбы на попутные городки и деревеньки (опять без последствий). Немецкие газеты утверждали, что доблестные воздухоплаватели обнаружили с воздуха королевский Сандрингемский дворец, и «дали о себе знать королю Георгу»; по английским источникам, в окрестностях дворца не упала ни одна бомба. Вскоре Халлермунд увидел впереди огни большого города, который он принял за Кингстон-апон-Халл в устье Хамбера. На самом деле дирижабль двигался не на север, к Кингстону, а на юг — к городку Кингз-Линн. В рапорте Халлермунд утверждал, что в городе его встретил пушечный и ружейный огонь, поэтому он счёл его достойной «военной целью». Лишь одна из сброшенных на Кингз-Линн бомб попала в промышленный объект, все остальные разорвались в жилых кварталах, убив двух человек и ранив 13. После примерно десятиминутной бомбардировки L.4 повернул на восток, проследовал над Норичем к Ярмуту и около 3:00 20 января покинул воздушное пространство Англии.

Последствия

L.3 и L.4 благополучно вернулись на базу, все участники рейда были награждены Железными крестами. На публике кайзер и официальные пропагандисты восхваляли «доблестных воздухоплавателей»; внутри германского руководства отношение к рейду было скорее раздражённым. Министр-президент Беттман-Гольвег, ожидавший неприязненной реакции прессы и правительств нейтральных государств (прежде всего США), открыто укорял Поля за бесполезное нападение на гражданское население. Действительно, американская пресса единодушно осудила «гуннов-детоубийц» (англ. baby killer huns).

Через месяц после налёта на Норфолк оба цеппелина разбились во время шторма на территории Дании. L.3 совершил вынужденную жёсткую посадку на острове Фанё; никто из экипажа не пострадал. Фритце распорядился сжечь ставший беспомощным дирижабль. L.4 разбился в тот же день на косе Блавандсхук, при крушении погибло четыре человека. Все выжившие были интернированы в Дании до конца войны; Халлермунд в 1917 году сумел бежать в Финляндию.

Источники

• Goodrum, A. No Place for Chivalry: RAF Night Fighters Defend the East of England Against the German Air Force in Two World Wars. — Grub Street Publishing, 2005. — ISBN 9781904943228.
• Philpott, I. The Birth of the Royal Air Force. — Pen and Sword, 2014. — ISBN 9781781593332.
• Storey, N. Zeppelin Blitz: The German Air Raids on Great Britain during the First World War. — The History Press, 2015. — ISBN 9780750963213.

Отрывок, характеризующий Налёт на Норфолк 19—20 января 1915 года

Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.