Неандер, Иоахим

Иоахим Неандер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иоа́хим Неа́ндер (нем. Joachim Neander; 1650, Бремен — 31 мая 1680, там же) — немецкий пастор, теолог, сочинитель церковных гимнов и композитор. В его честь названа долина Неандерталь в Германии, место находки неандертальского человека.

Биография

Неандер родился в Бремене в семье священника Нойманна, который, следуя распространенной в эпоху гуманизма моде, переиначил своё имя на древнегреческий лад.

После изучения реформатской теологии в Бремене, Неандер работет воспитателем в Гейдельберге и Франкфурте-на-Майне. В 1670 году он попадает под влияние проповедника пробуждения Теодора Ундерейка, который подыскивает ему работу в качестве домашнего учителя в семье одного франкфуртского купца. Здесь Неандер знакомится также и с Филиппом Якобом Шпенером, чья опубликованная в 1675 году работа Pia Desideria послужила началом движения пиетизма.

В 1674 году Неандер становится ректором гимназии реформистской общины в Дюссельдорфе и ассистирующим проповедником. Он сочиняет тексты и мелодии многочисленных гимнов, которые исполняются на обособленных «назидательных собраниях». Долина речки Дюссель, где Неандер часто сочинял свои произведения и проводил богослужения, в XIX веке была переименована в его честь в Неандерталь (букв. Долина Неандера).

После того, как в Дюссельдорфе у Неандера начинаются проблемы с церковным руководством, он становится ассистирующим проповедником в церкви Св. Мартина в своём родном городе Бремене. Там же он сочиняет свой знаменитый хорал «Восхвали Господа, могущественного Царя славы» (Lobe den Herren, den mächtigen König der Ehren). После всего одного года труда в своём родном городе, Неандер, которому исполнилось 29 или 30 лет, внезапно умирает в понедельник 31 мая 1680 года, в день праздника Троицы, от неописанной болезни, возможно от чумы. Место его погребения остаётся неизвестным вплоть до сегодняшнего дня, возможно оно находится прямо под церковью Св. Мартина, в которой Неандер служил при жизни.

Труды

Неандер считается одним из наиболее значительных реформистских церковных композиторов Германии. Его опубликованный в 1680 году сборник «Песни завета и благодарственные псалмы» (Bundeslieder und Dank-Psalmen) имел колоссальное значение для пиетистских песенников реформистских и лютеранских церквей.

Современные немецкие песенники также содержат песни Неандера. Например, в песеннике немецкой Евангелической церкви имеются шесть песен, автором слов и/или мелодий которых является Неандер. А в использовавшемся до 2005 года песеннике немецкой Новоапостольской церкви находились четыре песни Неандера.

Самое известное творение Неандера — это сочинённая им в 1679 году и опубликованная в «Песнях завета» песня «Господа славь ты, мой дух, славь Царя сотворенья» (Lobe den Herren, den mächtigen König der Ehren). Однако та мелодия, под которую она обычно исполняется сегодня, стала использоваться позже, она не принадлежит Неандеру. Изначально это была мелодия одной светской песни из 17 столетия.

Литература

• Helmut Ackermann: Joachim Neander. Sein Leben, seine Lieder, sein Tal. 3. erw. Aufl. Düsseldorf 2005. ISBN 3-89978-029-9
• Lore Esselbrügge: Joachim Neander, ein Kirchenliederdichter des 17. Jhs. Diss. Marburg 1921
• W. Nelle: Joachim Neander, der Dichter der «Bundeslieder» und «Dankpsalmen». Hamburg 1904

Ссылки

• Неандер, Иоахим // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.sermon-online.de/search.pl?d1=Joachim+Neander&lang=de&author=370 Песни Иоахима Неандера на сайте sermon-online.de]: в свободном доступе песни и минусовки в формате MP3, а также тексты с нотами в различных форматах  (нем.)

Отрывок, характеризующий Неандер, Иоахим

В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.