Немцова, Божена

Божена Немцова

Боже́на Не́мцова (чеш. Božena Němcová, урождённая Барбора Новотна, Barbora Novotná; 4 февраля 1820, Вена, — 21 января 1862, Прага) — чешская писательница, родоначальница современной чешской прозы.

Биография

Летом 1820 года, когда Божене было полгода, её мать Тереза Новотна вышла замуж за Иоганна Панкла и изменила фамилию не только себе, но и дочери. В следующем году семья переехала в Ратиборжице, где жила бабушка Божены — Магдалена Новотна, оказавшая на неё большое влияние.

С 1826 по 1833 годы училась в школе в Ческа-Скалице.

В 1837 году по настоянию родителей вышла замуж за Йозефа Немеца (1805—1879), работавшего налоговым инспектором. По характеру службы Немец часто переводился в другие города, и семья была вынуждена переезжать вместе с ним. Брак не стал счастливым. В 1840 году лечилась у доктора Й. Чейки, с которым подружилась, и который познакомил её с патриотически настроенными писателями. В следующем году переехала в Прагу.

В 1843-47 годах семья жила в Домажлице, где под влиянием Вацлава Болемира Небеского и Карела Яромира Эрбена Немцова начала писать по-чешски. Первым её произведением стало стихотворение «Чешским женщинам» (1843). Написав ещё несколько стихотворений, Немцова перешла на прозу. Самым заметным произведением данного периода стали публицистические «Картины домажлицких окрестностей» (1845-46) и «Народные сказки и предания» (ч. 1-7, 1845-47), занявшие особое место в её творчестве.

В 1848 году Йозеф Немец был обвинен в связях с революционерами, и начальство принялось переводить его из города в город до тех пор, пока в 1850 году не отправило в Венгрию. Немцова с четырьмя детьми переехала в Прагу, где сразу вошла в круг патриотических литераторов. В 1851 году побывала с детьми на курорте в Ческе-Тршебове, а в 1852 году отправилась к мужу в Венгрию, попутно посетив Словакию и оставив об этом путевые заметки. В последующие годы совершила ещё несколько поездок в Венгрию.

В 1853 году Йозефу Немецу снизили жалованье наполовину, а вскоре уволили. Немцова обращалась за помощью к пражским друзьям, но часто безуспешно. Это, а также последовавшая вскоре смерть сына Гинека, ещё больше обострило отношения супругов. Йозеф Немец даже подал заявление на развод, но затем отозвал его. В том же году Немцова написала рассказ «Барушка». В 1855 году были написаны рассказы «Карла» и «Сестры», а также повесть «Бабушка», ставшая самой популярной реалистической вещью в её творчестве, и повесть «Горная деревня», которую сама Немцова считала своим лучшим произведением.

В том же году семья поселилась на Ечной улице, а через некоторое время переехала на улицу На Слупи (сейчас на обоих домах — мемориальные доски).

Немцова познакомилась с редактором газеты «Моравски новины» Франтишеком Клацелем, который публиковал её произведения, и сестрами Роттовыми (Каролиной Светлой и Софией Подлипской), а также сблизилась с маевцами, однако жила уединенно, появившись лишь на похоронах Карела Гавличка-Боровского.

Самыми яркими работами этого периода стали «Дикая Бара» (1856), «Хороший человек» (1858), «Домик в горах» (1858), «В замке и около замка» (1858), «Словацкие сказки» (1857-58), собранные и переведённые Немцовой, и рассказ «Господин учитель», ставший её последним произведением.

Осенью 1861 года покинула мужа и уехала в Литомишль, но начавшаяся болезнь и финансовые трудности вынудили её вернуться назад. 21 января 1862 года скончалась в своем пражском доме «У трёх лип» На Пршикопе.

Нищета

До самой смерти жила в унизительной нищете, часто голодая. Неоднократно обращалась за помощью к чешским патриотическим кругам. Эта скудная помощь особенно контрастировала с пышностью похорон, организованных теми же патриотическими кругами, и славой, полученной Немцовой посмертно. Похоронена на Вышеградском кладбище.

Дата рождения

Некоторые литературоведы выдвигали гипотезу о том, что Немцова была незаконнорожденной дочерью княгини Катерины Заганьской или её сестры Доротеи. В пользу этой гипотезы свидетельствуют внешнее сходство и очень теплые отношения Немцовой и Катерины Заганьской, а также то, что Немцова выглядела старше своего возраста (в качестве истинных дат рождения предлагались 1816 или 1817 годы). С другой стороны, есть веские аргументы против данной спекуляции (например, сходство сестер Панкловых), позволяющие её опровергнуть.

Фильмография

Образ писательницы

• 1962 — «Горячее сердце», Чехословакия. Актриса Йиржина Шворцова.
• 2004 — «Сквозь эту ночь я не вижу ни одной звезды», Германия. Режиссёр Дагмар Кнёпфель.

Экранизации

• 1940 — «Бабушка» — кинофильм по одноимённой повести.
• 1949 — «Дикая Бара» — кинофильм по одноимённой повести.
• 1971 — «Бабушка» — телефильм по одноимённой повести.
• 1973 — «Три орешка для Золушки» — фильм по одноимённой сказке.
• 1993 — «Семь воронов» — фильм по одноимённой сказке.
• 1995 — «Как завоевать принцессу» — фильм по сказке.

Ссылки

Литература   Чехия

Отрывок, характеризующий Немцова, Божена

Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.