Ногути, Исаму

Исаму Ногути
野口 勇
Исаму Ногути
Род деятельности:	скульптор
Дата рождения:	1 марта 1904(1904-03-01)
Место рождения:	Лос-Анджелес, Калифорния, США
Гражданство:	США США
Дата смерти:	30 декабря 1988(1988-12-30) (84 года)
Место смерти:	Нью-Йорк, США
Отец:	Ёнэдзиро Ногути
Мать:	Леони Гилмор

Исаму Ногути (яп. 野口 勇 Ногути Исаму, род. 17 ноября 1904 г. Лос-Анджелес — ум. 30 декабря 1988 г. Нью-Йорк) — американский скульптор и дизайнер японского происхождения.

Жизнь и творчество

Отцом Исаму Ногути был японский поэт Ёнэ (Ёнэдзиро) Ногути, матерью — американская писательница Леони Гилмор (англ. Leonie Gilmour). Образование получил в Колумбийском университете (в 1923-26 годах) и в Школе искусств Леонардо да Винчи. В 1927 году он получает на 2 года стипендию Гуггенхайма и уезжает во Францию. С марта 1927 года Исаму — ассистент Константина Бранкузи в Париже; здесь он знакомится со скульптурой из дерева и камня. В 1929 молодой скульптор возвращается в Нью-Йорк. В том же году состоялась его первая персональная выставка в нью-йоркской галерее Юджина Шёна (англ. Eugene Schoen). В 1930—1932 годах Исаму совершает поездки в Париж, Пекин и в Японию. В Китае он изучает традиционную китайскую живопись кисточкой и тушью, в Японии — глиняное, керамическое мастерство.

Между 1933 и 1937 годами скульптор создаёт проекты для памятников и статуй на улицах и площадях, перед официальными учреждениями и т. д. В 1942-48 годах он больше работает как театральный художник, дизайнер интерьера, создаёт эскизы для мебели и ламп. После 1949 года много путешествует по Европе, Ближнему Востоку и Японии, в японской Камакуре создаёт свою художественную мастерскую; во время этих поездок много рисует и занимается художественной фотографией. В 1950-е годы живёт попеременно в Нью-Йорке и в Японии, а в 1951—1956 годах состоял в браке с Ли Сянлань. В 1961 Исаму организует ещё одну мастерскую, уже в Нью-Йорке. С 1971 по 1979 работал также в скульптурной мастерской на японском острове Сикоку. В 1980 году скульптор создаёт фонд Isamu Noguchi Foundation, Inc.. С 1981 по 1985 год руководит ведением паркового музея Исаму Ногути (Isamu Noguchi Garden Museum).

В 1984 году Исаму Ногути удостоен звания почётного доктора в Колумбийском университете. В 1987 награждён Национальой медалью искусств президента США. В 1988 он получает Орден Священного сокровища третьего класса.

В своих произведениях Исаму старался соединить западную, модернистскую культурную традицию с приёмами искусства Китая и Японии. Участник выставок современного искусства documenta II (1959) и documenta III (1964) в Касселе. В 1986 году представлял искусство США на венецианском биеннале.

Наследие

Среди наиболее значительных работ Исаму Ногути, помимо созданных им многочисленных статуй, мебели и осветительных приборов, следует назвать скульптуры и объекты:

• Ундина (Надя), (1927)
• Два моста для парка Мира в Хиросиме, (1951—1952)
• Японские парки для корпорации Connecticut General Life Insurance Company (1956—1957)
• Парк для организации UNESCO в Париже (1956—1958)
• Парк скульптур Билли Роуз, Музей Израиля, Иерусалим (1960—1965)
• Бэйфронт-парк в Майами, (1978)
• Парк музея Домон-Кэн, Саката, (1984)
• Парк Моэрэнума (англ. Moerenuma Park), Саппоро, (1988)

Галерея

• Isamu Noguchi.jpg

  Исаму Ногути в 1940-е годы

• 104 0422.JPG

  Хеймар (1968)

• KMM Noguchi 01.JPG

  Плач (1959)

• Ja-isamunoguchi-akari1.jpg

  Дизайн бумажных ламп Акари (1950-е годы)

Ссылки

• [www.noguchi.org The Noguchi Museum]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ногути, Исаму

«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.