Окада, Токихико
Поделись знанием:
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.
Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
| Токихико Окада | |
| яп. 岡田時彦 англ. Tokihiko Okada | |
 | |
| Имя при рождении: |
Такахаси Эйити |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1920—1933 |
| IMDb: |
0645438 |
Токихико Окада (яп. 岡田時彦, англ. Tokihiko Okada, 18 февраля 1903, Токио — 16 января 1934, Нисиномия) — звезда японского немого кино 1920-х и начала 1930-х годов.
Содержание
Биография
Настоящее имя актёра — Такахаси Эйити (яп. 高橋 英). Он родился в Токио, окончил неполную среднюю школу в городе Дзуси, в префектуре Канагава.
Основанная в 1920 году студия «Тайкацу» в Йокогаме набирала актёров и семнадцатилетний Такахаси пройдя конкурс, устроился статистом. В августе того же года дебютировал небольшой ролью в фильме «Клуб любителей» режиссёра Кисабуро Курихары. Начиная с 1924 года Такахаси берёт себе актёрский псевдоним Токихико Окада, под которым и станет известным широкой публике (хотя в паре фильмов 1920 и 1921 года испробует так и не прижившийся за ним иной псевдоним — Нора Курао).
В силу своего очарования и харизмы Токихико Окада был одним из самых востребованных и почитаемых актёров немого японского кино, а из-за своей преждевременной кончины считался «японским Рудольфом Валентино». Окада Был ведущим актёром у таких легендарных японских кинорежиссёров, как Ясудзиро Одзу и Кэндзи Мидзогути.
В 1932 году сочетался браком с Соноко Тадзу, которая 11 января 1933 года родит ему дочь Марико (Марико Окада пойдёт по стопам отца и добьётся широкой известности в 1960—1970-х годах, снимется также как и отец у режиссёра Ясудзиро Одзу в фильме «Вкус сайры», 1962, будет женой и музой известного кинорежиссёра, представителя «Новой волны „Офуна“» Ёсисигэ Ёсида[1]. Советским кинозрителям известна по главной роли в остросюжетном кинодетективе режиссёра Дзюнья Сато «Испытание человека», в котором её партнёром был популярный японский киноактёр Тосиро Мифунэ).
Актёр был болен хроническим туберкулёзом и в декабре 1933 года помещён в клинику Красного Креста в Осаке. Ещё до нового года у него произойдёт улучшение состояния и актёр выпишется из клиники, но 16 января 1934 года, пребывая в Нисиномии (в провинции Хёго) Токихико Окада скончается не дожив месяц и два дня до своего тридцатилетия. За недолгий период работы в кинематографе (всего 13 лет) Токихико Окада снялся в семидесяти с лишним фильмах.
Избранная фильмография
| Актёрские работы | |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Год | Русское название | Оригинальное название | Название на ромадзи | Английское название | Режиссёр | Роль | Примечание |
| 1920 | Клуб любителей | アマチュア倶楽部 | Amateur Club | Кисабуро Курихара | Хидео Иноуэ, друг Шигеру | в титрах: Такахаси Эйити | |
| Кацусика Сунако | 葛飾砂子 | Katsushika Sunako | Кисабуро Курихара | Китсонусукэ | в титрах: Нора Курао | ||
| 1921 | Змеиный блуд | 蛇性の婬 | Hinamatsuri no yoru | Кисабуро Курихара | Тойо | в титрах: Нора Курао | |
| 1924 | Ностальгия по матери | 懐かしの母 | Natsukashiki haha | Nostalgia For the Mother | Минору Мурасэ | Первый фильм, в титрах которого: Токихико Окада | |
| Яблоко | 林檎 | Ringo | The Apple | Короку Нумата | |||
| Желающий любви | 恋の猟人 | Koi no kariudo | Love Hunter | Бунтаро Футагава | Кимио Йосида | ||
| Дыхание бури | 嵐の精霊 | Arashi no seirei | The Spirit Of the Tempest | Тейносуке Кинугаса | |||
| 1925 | Счастье | 幸福 | Kofuku | Happiness | Сеика Сиба | ||
| Путь судьбы | 行路 | Koro | Path Of Fate | Такудзи Фуруми | |||
| Гнев | 怒髪 | Dohatsu | Anger | Сеика Сиба | |||
| Стоит на перекрёстке | 岐路に立ちて | Kiro ni tachite | Standing At the Crossroads | Хисаси Фукагава | |||
| Лавина | 雪崩 | Nadare | Avalanche | Хисаси Фукагава | |||
| Дым | 煙 | Kemuri | Smoke | Дайскэ Ито | |||
| 1926 | Весенний шёпот бумажной куклы | 紙人形の春の囁き | Kaminingyo haru no sasayaki | A Paper Doll’s Whisper of Spring | Кэндзи Мидзогути | Сумио Кайдзима | |
| Киоко и Сидзуко | 京子と倭文子 | Kyoko to Shizuko | Kyoko and Shizuko | Ютака Абэ | |||
| 水戸黄門 | Mito Kômon | Томиясу Икеда | Цунаеду Токугава | ||||
| Женщина, коснувшаяся ног | 足にさはった女 | Ashi ni sawatta onna | The Woman Who Touched My Leg | Ютака Абэ | Юмео Мацуда | ||
| Новые японские острова | 新日本島 前後篇 | Shin Nihontou: zen-kouhen | New Japanese Islands | Ютака Абэ | лейтенант Юдзу Мацушима | ||
| 1927 | Пять женщин, которые его окружают | 彼を繞る五人の女 | Kare wo meguru gonin no onna | Five Women over Him | Ютака Абэ | ||
| Птица милосердия (к/м) | 慈悲心鳥 | Jihi shincho | The Cuckoo | Кэндзи Мидзогути | Синсукэ Синохара | ||
| Уважение к императору, изгоняющего варваров | 建国史 尊王攘夷 | Son’nô jôi | Revere the Emperor, Expel the Barbarians | Томиясу Икеда | |||
| 1928 | Мать Идзуко | 母いづこ | Haha Izuko | Mother Of Izuko | Ютака Абэ | ||
| Современная Клеопатра | 近代クレオパトラ | Kindai Kureopatora | Modern Cleopatra | Суити Хатамото | |||
| 1929 | Японский мост | 日本橋 | Nihon bashi | The Nihon Bridge | Кэндзи Мидзогути | Кацураги Синдзо | |
| Цветы Каратати | からたちの花 | Karatachi no hana | Ютака Абэ | ||||
| 1930 | Объятие | 抱擁 | Hoyo | The Hugging | Хироси Симидзу | Синъити Окада | |
| Этой ночи жена | その夜の妻 | Sono yo no tsuma | That Night’s Wife | Ясудзиро Одзу | Сюдзи Хасидзумэ, муж | ||
| Почему ты плачешь, парень? | 若者よなぜ泣くか | Wakamono yo naze na kuka | Why Do You Cry, Young People? | Кёхико Усихара | Тосуке Кодзима | ||
| Молодая дама | お嬢さん | Ojosan | Young Miss | Ясудзиро Одзу | Окамото | Фильм считается утраченным | |
| 1931 | Девушка и борода | 淑女と髭 | Shukujo to hige | The Lady and the Beard | Ясудзиро Одзу | Киити Окаяма | |
| Может любовь будет с нами | 愛よ人類と共にあれ 前篇 日本篇 | Ai yo jinrui to tomo ni are — Zenpen: Nihon hen | May the Love Be with Us | Ясудзиро Симадзу | старший сын Осаму | ||
| Может любовь будет с нами II | 愛よ人類と共にあれ 後篇 米国篇 | Ai yo jinrui to tomo ni are — Kohen: Beikoku hen | Ясудзиро Симадзу | старший сын Осаму | |||
| Печали красавицы | 美人と哀愁 | Bijin aishu | The Sorrow of the Beautiful Woman | Ясудзиро Одзу | Окамото | Фильм считается утраченным | |
| Токийский хор | 東京の合唱 | Tôkyô no kôrasu | Tokyo Chorus | Ясудзиро Одзу | Синдзи Окаяма | ||
| 1932 | Небесный причал | 天国 の 波止場 | Tengoku no hatoba | Ютака Абэ | молодой адвокат Токаси Ёсиока | ||
| Современная Библия | もだん聖書 | Modan hakusho | Ютака Абэ | доктор медицины Окамото | |||
| 1933 | Белые нити водопада | 滝の白糸 | Taki no shiraito | The Water Magician | Кэндзи Мидзогути | Кинъя Муракоси | |
| Гионский фестиваль | 祇園祭 | Gion matsuri | Gion Festival | Кэндзи Мидзогути | Икусабуро | ||
Напишите отзыв о статье "Окада, Токихико"
Примечания
- ↑ И. Генс. «Бросившие вызов», М.:- Искусство, 1988, стр. 60-77.
Ссылки
- Токихико Окада (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Окада, Токихико
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.
Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
