Операция «Меню»

«Меню» (англ. Menu) — кодовое название тайных бомбардировок авиацией США территории Камбоджи (1969—1970) в ходе Вьетнамской войны. Этап бомбардировок США территории Камбоджи, проводившихся с 1965 по 1973 год.

Предпосылки

В 1953 году Камбоджа получила независимость от Франции. Согласно Женевским соглашениям 1954 года, завершившим колониальную войну Франции в Индокитае, Камбоджа провозглашалась нейтральной страной. Правителем королевства стал принц Нородом Сианук, поначалу пользовавшийся большой популярностью среди населения. Он был убеждён, что доминирующей силой в Юго-Восточной Азии в будущем окажется Китай. В 1965 году Камбоджа разорвала дипломатические отношения с США.

В ходе развернувшейся в Южном Вьетнаме гражданской войны, в которую в дальнейшем активно вмешались США, камбоджийская территория активно использовалась партизанами Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ, Вьетконг) и подразделениями Северного Вьетнама. Президент США Линдон Джонсон запретил американским наземным подразделениям действовать на территории Камбоджи, так как это нарушало бы её формальный нейтралитет. Силы НФОЮВ и Северного Вьетнама, не связанные такими ограничениями, создали в восточных районах страны сеть базовых лагерей и складов, куда отступали после каждого серьёзного поражения в Южном Вьетнаме, чтобы в безопасности от действий противника восполнить потери и отдохнуть. Присутствие северовьетнамской армии в Камбодже было закреплено камбоджийско-китайскими соглашениями 1966 года.

С 1968 года в Камбодже началась гражданская война. Активисты местной коммунистической партии («красные кхмеры») развернули вооружённую борьбу против правительства Сианука. Под влиянием этих событий Сианук пошёл на постепенное сближение с США, увенчавшееся восстановлением дипломатических отношений.

В январе 1969 года на пост президента США вступил Ричард Никсон, организовавший свою предвыборную кампанию под лозунгом достижения для страны «почётного мира» во Вьетнаме. Всего лишь месяц спустя коммунистические силы в Южном Вьетнаме активизировали боевые действия (так называемое Второе Тетское наступление). Никсон расценил это как нарушение «неписанных соглашений», по которым, как предполагалось, северяне воздержатся от крупных наступательных действий на юге в обмен на прекращение бомбардировок Северного Вьетнама (вступившее в силу 1 ноября 1968). Он собирался продемонстрировать северянам, что не намерен игнорировать нарушение ими «соглашений». Проблема была в том, что к этому времени в США уже окрепло антивоенное движение, и любая эскалация войны могла вызвать бурю протестов. Поэтому Никсон принял решение нанести удар в Камбодже, который бы остался в тайне от общественности. В январе-феврале с инициативой бомбардировок Камбоджи выступили председатель Объединённого комитета начальников штабов Эрл Уилер и командующий американскими войсками во Вьетнаме Крейтон Абрамс. Американская разведка получила от высокопоставленного вьетнамского перебежчика информацию о местонахождении Центрального управления Южного Вьетнама (ЦУЮВ) — штаба, руководившего действиями коммунистических сил на Юге, который уже несколько лет безуспешно искали войска США; теперь появилась возможность уничтожить его одним ударом.

Операция

После того как в начале марта противник обстрелял Сайгон ракетами (что трактовалось американской стороной как очередное нарушение «договорённостей»), Никсон принял окончательное решение об ударе. 18 марта 1969 года по предполагаемому месту расположения ЦУЮВ отбомбились 48 стратегических бомбардировщиков B-52. Итог этого налёта неясен; по мнению американской разведки, ЦУЮВ был причинён какой-то ущерб. Дело не ограничилось одиночным налётом — с этого момента начались регулярные бомбардировки тыловых баз северовьетнамских войск в Камбодже. Все операция носила кодовое название «Меню», её фазы назывались «Завтрак» (Breakfast, самый первый налёт), «Ланч» (Lunch), «Перекус» (Snack), «Обед» (Dinner), «Ужин» (Supper) и «Десерт» (Dessert). К операции привлекались исключительно бомбардировщики B-52, тактическая авиация задействована не была. Об этих авиаударах знало очень небольшое число лиц в американской администрации. В пресс-релизах ВВС все вылеты на бомбардировку Камбоджи подавались как обычные операции в Южном Вьетнаме. Ни Конгресс США, ни принц Сианук не были уведомлены об ударах. Сианук, по всей видимости, знал о них, однако не сделал никаких формальных заявлений по этому поводу. Северный Вьетнам также оставил тайные бомбардировки без комментариев, возможно, не желая лишний раз привлекать внимание к факту присутствия в нейтральной стране своих войск.

Занавес секретности, однако, оказался не очень прочным: уже в мае газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала неточную информацию об операции «Меню». Публикация не привлекла внимания общественности, но заставила Никсона отдать распоряжение о поиске источника утечки информации из администрации. Прослушивание телефона одного из сотрудников Белого дома положило начало длинной цепочке незаконных актов, результатом которых стал Уотергейтский скандал и уход Никсона в отставку.

Итог

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Весной 1970 года после свержения Сианука и резкой эскалации гражданской войны в Камбодже американские войска вторглись в страну, и операция «Меню» утратила смысл — она завершилась в мае. За год с небольшим было совершено 3630 боевых вылетов и сброшено 108 тыс. тонн бомб. С мая 1970 года бомбардировки Камбоджи стали открытыми и продолжались до августа 1973 года под кодовым названием «Курс свободы» (Freedom Deal) и уже с использованием тактической авиации.

Операция «Меню» перестала быть секретной в конце 1972 года, когда майор ВВС США отправил в Конгресс письмо с просьбой пояснить факт тайных бомбардировок нейтральной страны; следует отметить, что в том же году произошёл громкий скандал с «несанкционированными» бомбардировками Северного Вьетнама, стоивший поста командующему 7-й воздушной армией генералу Лавеллю. В ходе прошедших затем в комитете по делам вооружённых сил слушаний были установлены подробности тайной операции, как и тот факт, что администрация попыталась фальсифицировать предоставленные Конгрессу документы касательно бомбардировок. Несмотря на это, комитет Конгресса по юридическим делам проголосовал против включения этой фальсификации в список обвинений для импичмента Никсона.

Ссылки

• [www.olive-drab.com/od_history_vietnam_cambodia.php Cambodia and the Vietnam War]  (англ.)
• [www.yale.edu/cgp/Walrus_CambodiaBombing_OCT06.pdf Bombs Over Cambodia]  (англ.)
• Бомбардировки Камбоджи

Отрывок, характеризующий Операция «Меню»

– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.