Паньянини, Рубен

Рубен Паньянини
Общая информация
Полное имя	Рубен Оскар Паньянини
Прозвище	Кот (исп. El gato)
Родился	31 января 1949(1949-01-31) (75 лет) Сан-Николас де лос Арройос, Аргентина
Гражданство	Аргентина
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1968—1977	Эстудиантес	329 (22)
1977—1979	Индепендьенте	70 (2)
1980	Архентинос Хуниорс	2 (0)
Национальная сборная**
	Аргентина	4 (1)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Рубен Оскар Паньянини (исп. Rubén Oscar Pagnanini; 7 апреля 1952, Сан-Николас де лос Арройос) — аргентинский футболист, защитник. Чемпион мира 1978 года в составе сборной Аргентины.

Биография

Большую часть карьеры Паньянини выступал в клубе «Эстудиантес», играя там с 1968 по 1977 год. В 1977 году перешёл в «Индепендьенте» и в два последующих сезона становился в его составе чемпионом Аргентины. В 1980 году, на закате карьеры, перешёл в «Архентинос Хуниорс», сыграв лишь в 2 матчах. Там же он и завершил деятельность игрока.

Паньянини входил в заявку сборной Аргентины на победный для них чемпионат мира 1978 года, но на поле ни разу не появился.

В 2007 году работал в качестве тренера с командой 4-го по значимости аргентинского дивизиона «Ла-Эмилья».

Достижения

Командные

«Индепендьенте»

• Чемпион Аргентины: 1977, 1978

Сборная Аргентины

• Чемпион мира: 1978

Ссылки

• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=40440 Профиль игрока] (англ.). National Football Teams. Проверено 16 июня 2010. [www.webcitation.org/67MqyW8In Архивировано из первоисточника 3 мая 2012].

</div>

Отрывок, характеризующий Паньянини, Рубен

Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.