Пекарский, Эдуард Карлович

Эдуа́рд Ка́рлович Пека́рский
Дата рождения:	25 октября 1858(1858-10-25)
Место рождения:	Игуменский уезд, Минская губерния (ныне Червенский район Минской области Беларуси)
Дата смерти:	29 июня 1934(1934-06-29) (75 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Научная сфера:	лингвистика, этнография, фольклор

Внешние изображения
	[www.sakhaopenworld.org/ilin/2001-1/foto/53.jpg Э.К.Пекарский с супругой Еленой Андреевной Кугаевской]

Эдуа́рд Ка́рлович Пека́рский (13 (25) октября 1858, Игуменский уезд (ныне Червенский район Минской области) — 29 июня 1934, Ленинград) — российский и советский лингвист, этнограф, фольклорист; член-корреспондент (1927) и почётный член (1931) АН СССР.

Секретарь Отделения этнографии Русского географического общества, автор трудов по этнографии якутов и эвенков, составитель фундаментального словаря якутского языка.

Биография

Родился в семье обедневших польских дворян в Игуменском уезде Минской губернии. Рано лишившись матери воспитывался в семье двоюродного деда.

Образование

Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 году переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. Революционную деятельность Пекарский не оставил и в Чернигове, куда переехал в 1875 году. Здесь продолжил своё обучение в Черниговской классической гимназии. Весной 1877 года окончил седьмой класс Черниговской гимназии, В августе этого же года он поступил в Харьковский ветеринарный институт. 18 декабря 1878 года за участие в народническом движении по постановлению университетского суда Пекарский был исключён из института без права поступления в высшее учебное заведение.

Деятельность

Накануне 1880 года в Москве Пекарский с паспортом на имя Николая Ивановича Полунина был арестован за принадлежность к партии социалистов-революционеров^{[уточнить]} и хранение нелегальной литературы. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Э. К. Пекарского (вместе с другими лицами, имевшими отношение к убийству агента полиции Н. В. Рейнштейна) к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния».

В Якутск прибыл 2 ноября 1881 года и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Боотурского улуса, где прожил около 20 лет. Уже к 1887 году Пекарский собрал 7 тысяч якутских слов, через 11 лет — 20 тысяч, а к 1930 году — 25 тысяч слов. Ему помогали в этой работе местные знатоки якутского языка: священник Д. Д. Попов, олонхосут М. Н. Андросова-Ионова (впоследствии награждённая Золотой медалью Русского географического общества за оригинальные труды и участие в создании фундаментального «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарского.), лингвист С. А. Новгородов и всемирно известные ученые академики В. В. Радлов, К. Г. Залеман, В. В. Бартольд и др.

В июне 1895 года, по истечении 14-летнего срока обязательного пребывания в Сибири, Пекарский получил право избрания местожительства, за исключением столиц и столичных губерний. Не воспользовавшись своим правом возврата в европейскую часть Россиию, он остался в Якутской области, где вёл научные изыскания и занимался составлением якутско-русского словаря.

Труды

• Пекарский Э. К. и Васильев В. Н.: Плащ и бубен якутского шамана. Материалы по этнографии России, т. I. Санкт-Петербург 1910.
• Пекарский Э. К. и Майнов И. И.: Программа для исследования домашнего и семейного быта якутов. ЖС, 1913, в. 3—4; стр. 117—135.
• Пекарский Э. К.: Словарь якутского языка. Труды Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова (1894—1896) — Том III. Часть I. При участии прот. Д. Д. Попова и В. М. Ионова. Том первый (А-К). — Издание Императорской Академии Наук. Петроград. 1917.
• Пекарский Э. К.: Словарь якутского языка, 1—13. Петербург, Пегроград, Ленинград, 1907—1930.
• Пекарский Э. К.: Якутская сказка. В сб. «С. Ф. Ольденбургу. К 50-летию научно-общественной деятельности, 1882—1932», Ленинград, 1934.
• Пекарский Э. К. и Попов Н. П.: Средняя якутская свадьба «В.. з…» Ленинград 1927.
• Пекарский Э. К. и Попов Н. Н.: Среди якутов. Случайные заметки. — В кн.: Очерки по изучению Якутского края. Вып. 2. Иркутск, 1928, с. 23—53.

Память

• Памятник в Якутске

Пекарский в трудах других ученых

• Штернберг Л. Я.: Орел в сравнительном фольклоре (доклад). Живая Старина, Журн. Засед. Этн. Отд. РГО, за 1913, в. 3—4; стр. LI — LV (есть указания В. М. Ионова и Пекарского Э. К. о культе орла у якутов).
• Радлов В. В.: Отзыв о трудах Э. К. Пекарского. Отч. РГО за 1911; стр. 77—85.
• Радлов В. В.: Отзыв к Э. К. Пекарский. Словарь якутского языка. Живая Старина, 1907, в. 4; стр. 63—65.
• Эдуард Карлович Пекарский. К 100-летию со дня рождения. Москва 1958.
• Armon, Witold: Polscy badacze kultury Jakutów. Wrocław 1977. 177 p. (PAN, Monografie z Dziejów Nauki i Techniki 112).
• Армон, Витольд: Польские исследователи культуры Якутов. Москва 2001. Перевод из польского.

Ссылки

• Пекарский, Эдуард Карлович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [smaliavichy.by/2009/02/zhizn-eduarda-pekarskogo/ Жизнь Эдуарда Пекарского]
• [www.sakhaopenworld.org/ilin/2001-1/53.htm Революционер-народник, выдающийся ученый-тюрколог, крупный исследователь-этнограф]
• [doydu.sakhaopenworld.org/modules/wiwimod/index.php?page=PekarskiEK&back=Kumu Сайт «Орто Дойду»]

Отрывок, характеризующий Пекарский, Эдуард Карлович

– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.