Петербургский, Александр Васильевич
Поделись знанием:
По воспоминаниям радиохимика, преподавателя ТСХА, В. В. Рачинского[11]
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
| Александр Васильевич Петербургский | |
 | |
| Род деятельности: |
ученый-агрохимик и почвовед, профессор |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: |
|
| Дата смерти: | |
| Супруга: |
Радкевич Юзефа Карловна |
| Дети: |
Петербургская Елена Александровна, Петербургский Борис Александрович |
| Награды и премии: |
Золотая медаль им. Д.Н. Прянишникова |
Александр Васильевич Петербургский (11 сентября 1904, Дубровно — 19 мая 1991) — доктор сельскохозяйственных наук, профессор ТСХА. Ученик и последователь Д. Н. Прянишникова. Внес значимый вклад в исследование баланса и круговорота минеральных веществ с целью обеспечения оптимального питания растений, восстановления плодородия почв и исключения отрицательного воздействия необдуманной химизации. Автор многочисленных научных работ[1]. Его книги «Обменное поглощение в почве и усвоение растениями питательных веществ» (1959), «Круговорот и баланс питательных веществ в земледелии» (1979) и «Агрохимия и успехи современного земледелия» (1989) признаны классическими в рационализации применения удобрений в сельском хозяйстве.
Содержание
Биография
Рождение и ранние годы
А. В. Петербургский родился 11 сентября 1904 года в местечке Дубровно Витебской области. Рано потеряв отца, ребёнком начал трудовую деятельность[2]. После успешного окончания школы, по профсоюзной путевке, в 1921 году уехал из поселка Дубровно в Москву, работал и одновременно учился на рабфаке. Поступил в Петровскую сельскохозяйственную академию.
Вся его дальнейшая научная деятельность связана с Тимирязевской сельскохозяйственной академией (ТСХА) и организованной по инициативе академика Д. Н. Прянишникова в 1928 г. кафедрой агрономической и биологической химии.
Научная деятельность
До открытия этой кафедры российские агрохимические научные и педагогические кадры формировались под руководством Д. Н. Прянишникова на кафедре частного земледелия (растениеводства) Московского сельскохозяйственного института (в 1917 г. восстановлено прежнее название — Петровская сельскохозяйственная академия), которую он возглавлял с 1895 по 1928 гг. Специализируясь на агрономической химии и культуре сахарной свеклы, А. В. Петербургский студентом провел в лаборатории Д. Н. Прянишникова свою первую научную работу по влиянию стимуляции на развитие сахарной свеклы.
Александр Васильевия вспоминал[3]:
|
... Большим счастьем своей жизни я считаю, что более двух десятилетий работал в Тимирязевской сельскохозяйственной академии под руководством Прянишникова. Еще студентом выполнял в его лаборатории дипломную работу, вскоре после окончания академии был приглашен им на должность младшего научного сотрудника и затем стал преподавателем созданной в 1928 г. кафедры агрохимии... В 1930 г. в Ленинграде и потом в Москве проходил второй Международный конгресс почвоведов (в котором по традиции всегда принимали активное участие агрохимики). Д. Н. Прянишников делал доклад на пленарном заседании о роли почвенного фактора для обоснования доз и сочетаний питательных элементов в удобрениях.... При появлении на трибуне убеленного сединами известного всему ученому миру докладчика делегаты и гости конгресса встали. Я был среди них и не заметил подобного внимания к другим участникам конгресса.... | 
|
Под руководством Д. Н. Прянишникова защитил в 1935 г. кандидатскую диссертацию[4].
С 1939 года А. В. Петербургский — доцент, а затем и профессор кафедры агрохимии.
Как лучший ученик Д. Н. Прянишникова[~ 1], А. В. Петербургский в качестве секретаря юбилейной комиссии выступил с обзором приветствий и поздравлений юбиляру[5] на торжественном заседании 17 ноября 1945 г., организованным Академией Наук СССР совместно с ТСХА и МГУ в честь 80-летия Д. Н. Прянишникова[6] и подготовил к печати сборник статей, посвященных трудам юбиляра. К сожалению, он вышел в свет уже после кончины Прянишникова[7].
А. В. Петербургский принимал деятельное участие в исследованиях по следующим основным направлениям[8]:
- азотное питание растений при внесении удобрений, баланс азота в земледелии и изучение путей его трансформации в системе «почва-растение-окружающая среда»;
- теория и практика рационального применения азотных, фосфорных, калийных, органических удобрений и химической мелиорации почв[9];
- изучение содержания, физиологической роли микроэлементов для сельскохозяйственных растений и эффективности применения микроудобрений;
- методика агрохимических исследований.
В 1948 году прошла так называемая августовская сессия ВАСХНИЛ, на которой Т. Д. Лысенко разгромил крупнейшее направление в биологии — хромосомную теорию наследственности. Последствия августовской сессии всем известны. Начались гонения на противников Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямса. Был уволен и ректор Тимирязевской академии академик В. С. Немчинов. Выпускник агрохимического факультета Жорес Медведев, уволенный из Никитского ботанического сада за выступление с критикой лысенковских «научных» методов, позднее вспоминал[10]:
|
|
...Что делать? Сел на поезд и вернулся в Тимирязевку. Думал — тут найду работу по душе. Хотя и здесь уже хозяйничал Лысенко, но всё же были приличные люди на кафедре агрохимии... |
|
|
|
… многие ученые академии, видимо, боясь репрессий или преследования, вели себя непорядочно. Многие переметнулись на сторону Т. Д. Лысенко. Сам Т. Д. Лысенко стал заведовать в академии кафедрой генетики. Непорядочно вели себя и бывшие ученики Д. Н. Прянишникова — В. М. Клечковский, А. И. Шестаков и И. В. Гулявин. Они стали подыгрывать лысенковщине. Непримиримым противником лысенковщины остался профессор А. В. Петербургский. |
|
В 1953 году, обобщив материалы своих исследований в фундаментальном труде «Усвоение растениями калия и других ионов из адсорбированного состояния», Александр Васильевич защитил его в качестве докторской диссертации. В 1955 году этот труд был отмечен премией имени Д. Н. Прянишникова[~ 2].
В течение ряда лет на факультете агрохимии и почвоведения А. В. Петербургский продолжал читать лекции по общему курсу агрохимии, по методике агрохимических исследований. Являлся энтузиастом и активным пропагандистом применения удобрений только на основе регулярных анализов почвы специализированными лабораториями государственной агрохимической службы для полного исключения непродуманного использовании химических средств в земледелии. Голос популяризатора достижений агрохимии профессора А. В. Петербургского звучал в передачах Всесоюзного радио[12].
Поддерживая тезис, что «животное и человек являются биохимической фотографией почвы», А. В. Петербургский призывал строго дифференцированно дополнять микроэлементами главные минеральные удобрения с учетом свойства почвы и потребностей различных культур и не гнаться только за повышением урожайности[13]. Был сторонником комплексного подхода к формированию критерия правильности применения удобрений на основе проведения полевых опытов, использования химических методов контроля содержания питательных веществ в почве и надземных частях растений, а также, методов визуальной диагностики минерального питания растений по изменению окраски его листьев. Он писал в предисловии к сборнику статей «Признаки голодания растений»: «Мечта агронома, физиолога растений и агрохимика — научиться по внешнему вида растения судить о нуждаемости его в том или ином веществе, необходимом для питания»[14].
С 1971 г. возглавлял лабораторию баланса питательных веществ в земледелии в Институте агрохимии и почвоведения АН СССР в г. Пущино[15].
Руководил диссертационными работами около 100 аспирантов и докторантов. Опубликовал большое число научных работ по различным аспектам агрохимии и почвоведения, в том числе две монографии «Корневое питание растений» (1957 г.) и «Обменное поглощение в почве и усвоение растениями питательных веществ» (1959 г.) Некоторые его труды переведены и изданы в других странах. Неоднократно участвовал в международных конференциях и конгрессах, причем доклады читал на официальном языке мероприятия.
А. В. Петербургский входил в состав первой редколлегии основанного в 1964 г. журнала «Агрохимия», идея создания которого принадлежала академику Д. Н. Прянишникову. Создание периодического научного издания по фундаментальным проблемам агрохимии стало возможным только после падения лысенковщины[~ 3]. Время выхода журнала совпало с развертыванием государственной программы по химизации сельскохозяйственного производства. На страницах журнала публиковали работы выдающиеся ученые, продолжатели школы Д. Н. Прянишникова. Эти работы стали впоследствии основополагающими в развитии новых направлений исследований[16].
Безукоризненная честность и принципиальность заслуженного деятеля науки РСФСР, профессора А. В. Петербургского проявлялась и в бескомпромиссной борьбе с плагиатом, несмотря на то, что среди «авторов» заимствованных научных текстов были крупные околонаучные администраторы и, даже, заместитель Госагропрома РСФСР[17].
Награждён орденами и медалями СССР и «Золотой медалью им. Д. Н. Прянишникова», учрежденной в 1962 г. и присуждаемой Президиумом АН СССР за лучшие работы в области питания растений и применения удобрений[18].
В докладах международной научно-практической конференции «Сохранение и развитие агрохимического наследия академика Д. Н. Прянишникова в Сибири», состоявшейся в июле 2015 года в Кяхте, А. В. Петербургский был отмечен среди последователей Прянишникова, внёсших «значительный вклад в развитие агрохимии»[19].
Семья
По семейному преданию фамилия Петербургских произошла от перебравшегося из Петербурга в Белоруссию[~ 4] прадеда — кузнеца. В начале ХХ века семья жила в деревне Горщевщина (Кохановский район, Витебская область).
- Отец — Василий Петербургский, служил в армии во время первой мировой войны. После возвращения домой с фронта, умер в 1918 г. от испанки.
- Мать — Пелагея Яковлевна (в девичестве Гончарова; 20.05.1885 — 07.09.1954) — служащая в конторе винокуренного[20] завода в Толочинском районе Витебской области. С конца 1920 гг. жила в Москве. Похоронена на Головинском кладбище.
В семье было шесть детей:
- Александр Васильевич (11.09.1904 — 19.06.1991) — в дни обороны Москвы 1941 г. добровольцем записался в народное ополчение. Как члена партии и агрохимика по специальности, его назначили военкомом 346-й отдельной роты химической защиты 17-й Московской стрелковой дивизии народного ополчения[21]. В начале октября 1941 г. дивизия попала в окружение в районе г. Спас-Деменска Калужской области. Вместе с оставшимися в живых бойцами роты вышел в расположение частей Советской армии в районе г. Малоярославца. После продолжительного лечения в конце января 1942 г. был демобилизован по состоянию здоровья[~ 5]. Похоронен в Москве на Домодедовском кладбище.
- Петр Васильевич (9.08.1908 — ~ 1989) — ведущий конструктор систем в проектах истребителей МиГ. Его жена — Замфирова Нэта Замфировна, болгарка — дочь соратника лидера Болгарской компартии Г.Димитрова — Замфира Попова[22][~ 6]. Похоронены в Софии.
- Вера Васильевна (? — ~ 1909, умерла в возрасте 6 лет)
- Раиса Васильевна (20.08.1911 — 21.08.2003) — много лет проработала инженером-проектировщиком во Всесоюзном научно-исследовательском институте сельскохозяйственного машиностроения (ВИСХОМ)[23]. Похоронена в Москве на Миусском кладбище.
- Николай Васильевич (03.08.1913 — 08.04.2001) — капитан 2 ранга, владел японским языком, участник войны с Японией 1945 г.[24] Преподавал в школе связи Тихоокеанского ВМФ СССР на острове Русский (Владивосток). Похоронен в Москве на Головинском кладбище.
- Зиновия (Зинаида) Васильевна (в замужестве Фукс[25]), 23.10.1915 — 13.09.1995) — инженер-связист, преподаватель и переводчик[14] с английского языка. Работала на предприятиях оборонной промышленности. Награждена медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» Похоронена в Москве на Алексеевском кладбище.
Избранные работы
- Петербургский А., Горбунов Н., Дмитриев И. Планирование применения удобрений. — М., 1932.
- Петербургский А., Горбунов И., Дмитриев И. Агрохимслужба в свеклосовхозах. — М., 1932.
- Петербургский А. В. Д. Н. Прянишников — основатель и руководитель советской агрохимии. — М.: Известия АН СССР, серия биологическая, 1939, № 6, сс.1116-1119.
- Петербургский А. В. Агрохимия и урожай («Агрохимик» акад. Д. Н. Прянишникова). — М.: Вестник с.-х. литературы, 1941, № 5
- Шестаков А. Г., Гулякин И. В., Петербургский А. В. Питание растений и удобрение. — 1951.
- Петербургский А. В. Практикум по агрохимии. — 1954, 1-е изд., 456 с.
- Петербургский А. В. О влиянии кислотности на растения. — М.: Почвоведение. 1955, № 5. с. 9.
- Петербургский А. В. Питание растений. — М.: Наука, 1956.
- Петербургский А. В. Советская научная школа в агрономической химии. — 1957.
- Петербургский А. В. Почва и растение. — 1957.
- Петербургский А. В. Корневое питание растений. — М.: Сельхозгиз, 1957. 172 с.
- Петербургский А. В. Сложные удобрения. — 1959
- Химия в сельском хозяйстве (ред.: Я. В. Пейве, А. В. Петербургский). — 1959.
- Петербургский А. В. Обменное поглощение в почве и усвоение растениями питательных веществ. — 1959.
- Петербургский А. В. Практикум по агрономической химии. — 1959, 2-е изд.
- Пособие для работников агрохимических лабораторий (ред. А. В. Петербургский). — 1961.
- Петербургский А. В., Постников А. В. Применение сложных удобрений — нитрофосок. — 1962.
- Петербургский А. В. Д. Н. Прянишников и его школа. — М.: Советская Россия, 1962. 107 с.
- Петербургский А. В., Смирнов П. М. Дмитрий Николаевич Прянишников и его учение. — М.: Знание, 1962. 46 с.
- Прянишников Д. Н. Избранные сочинения (сост. А. В. Петербургский). Т.1. Агрохимия. — 1963
- Петербургский А. В. Как и чем питаются растения. — М.: Наука, 1964. 184 с.
- Клечковский В. М., Петербургский А. А. и др. Агрохимия.- М.: Колос, 1967 — 2-е изд., испр. и доп. 583 с.
- Петербургский А. В. О мировом производстве минеральных удобрений и применении их в зарубежных странах. — 1964.
- Удобрения. Производство и применение минеральных удобрений (пер. с англ. Т. Л. Чебанова; ред. и предисл. А. В. Петербургский). — 1965
- Петербургский А. В. Практикум по агрономической химии — М.: Колос, 1968, 3-е изд., 496 с.
- Петербургский А. В., Булаткин Г. А., Бирюков А. В., Шевцов Н. Д. Отзывчивость озимой пшеницы на удобрения в условиях выщелоченных черноземов. Известия ТСХА, 1972, вып. 1, сс. 82-89.
- Известкование кислых почв (ред. Н. С. Авдонин, А. В. Петербургский, С. Г. Шедеров). — 1976.
- Петербургский А. В. Круговорот и баланс питательных веществ в земледелии. — М.: Наука, 1979. 168 с.
- Петербургский А. В. Основы агрохимии. — М.: Просвещение, 1979.
- Петербургский А. В. Фосфор в почве и фосфатное питание растений. Пущино, АН СССР, 1980, с. 9-11.
- Петербургский А. В. Агрохимия и физиология питания растений — М.: Россельхозиздат, 1981 г., изд. 2-е, перераб. 184 с.
- Палавеев Т. Кислотность почв и методы её устранения (Т. Палавеев, Т.Тотев; пер. с болг. Е. И. Григорьев, А. П. Смирнов; ред. А. В. Петербургский). — 1983.
- Петербургский А. В. Агрохимия и успехи современного земледелия. — М.: АН СССР. Научный центр биологических исследований. Институт почвоведения и фотосинтеза. — 1989.
Запись беседы А. В. Петербургского на Всесоюзном радио
Напишите отзыв о статье "Петербургский, Александр Васильевич"
Литература
- Юдин Ф. На благо народа (К 60-летию профессора А. В. Петербургского) — М.: ТСХА, «Тимирязевец», 1964, № 14 (1721), с. 3.
- Рачинский В. В. Моя жизнь: Автобиографический очерк. — М.: Изд-во МСХА, 1992. — 135 с.
- Институт физико-химических и биологических проблем почвоведения РАН[26]
Примечания
- ↑ [catalog.belstu.by/catalog/books/d/IDX100a/view/64848 Книжный каталог — Петербургский, Александр Васильевич].
- ↑ Шеуджен А. Х. К 110-летию со дня рождения А. В. Петербургского — //Агрохимический вестник, 2014, № 6
- ↑ [www.ras.ru/FStorage/download.aspx?Id=f547da0c-960e-40b5-969c-f90700a92b85 Классик агрономической химии]. [www.webcitation.org/6Ai7SGmn5 Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ [www.megabook.ru/Article.asp?AID=665272 Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия]. [www.webcitation.org/6Ai7SnQ10 Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:LuQY7rfnn_UJ:timiryazev.ru/biblioteka/pryanishnikov12.htm Приветствия и поздравления Д.Н. Прянишникову].
- ↑ [timiryazev.ru/biblioteka/pryanishnikov.html Академик Дмитрий Николаевич Прянишников]. [www.webcitation.org/6Ai7UMDJW Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ Сборник под ред. В. С. Немчинова. Издание ТСХА, М., 1948
- ↑ [www.timacad.ru/faculty/chem/agrchem/istoriya%20kafedry.php Сайт МСХА имени К.А. Тимирязева]. [www.webcitation.org/6Ai7Uxxz5 Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ [www.timacad.ru/faculty/chem Факультет почвоведения, агрохимии и экологии]. [www.webcitation.org/6Ai7WSMYQ Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ Иллеш А. Кто он — диссидент № 17 //Монолог о своей жизни Жореса Медведева. — Л.: «Звезда», 1990, № 3 — сс. 141—142
- ↑ [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=1563 Рачинский Владимир Вацлавович. Мой путь]. [www.webcitation.org/6Ai7YShyQ Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ [control.audiopedia.su/audio/9847 Петербургский А. В. — Беседа об агрохимии, удобрениях, урожае]
- ↑ Комментирует заслуженный деятель науки РСФСР профессор А. В. Петербургский (о книге А. Вуазена «Новые научные принципы применения удобрений») — М.: Химия и жизнь, 1967, № 3, — сс. 83-84
- ↑ 1 2 Признаки голодания растений (Пер. с англ. Б. Я. Руденская, З. В. Фукс; ред. А. В. Петербургский). — М.: ИЛ, 1957
- ↑ [museum.itaec.ru/index.php?id=290&option=com_content&view=article 10-летие Института физико-химических и биологических проблем почвоведения РАН].
- ↑ [www.naukaran.ru/sb/2004_3-4/11.shtml Издательство "Наука"]. [www.webcitation.org/6Ai7ZSEm3 Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ Я. Гординский. Эффект бочки Добенека. — М.: «В мире книг», № 2, 1989 /рубрика «Желтая карточка»/
- ↑ [www.ras.ru/win/db/award_dsc.asp?P=id-40.ln-ru Золотая медаль имени Д. Н. Прянишникова]
- ↑ [agrovuz.ru/prepodavateljam/konferencii/item/10990-buryatskaya-gskha-vii-cibirskie-pryanishnikovskie-agrokhimicheskie-chteniya Бурятская ГСХА: VII Cибирские Прянишниковские агрохимические чтения]
- ↑ [orda.of.by/.add/gallery.php?gorschevsc/brovar Винокуренный завод (XIX века) в Горщевщине. Фото 2011 г.]. [www.webcitation.org/6Ai7adWZv Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ [www.pomnivoinu.ru/forum/17sdno/ Петербургский А.В., и.о. военкома 346 отдельной роты химической защиты].
- ↑ [saint-juste.narod.ru/septemvry_1923.html Георгиев Г. Сентябрь 1923 года. Исторический очерк — М.: Политиздат, 1973, 160 с.]
- ↑ [www.tismash.ru/archives/161 Всесоюзный научно-исследовательский институт сельскохозяйственного машиностроения]. [www.webcitation.org/6Ai7bCJBE Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ [www.podvignaroda.ru/ Запись № 1514368073 о награждении Петербур(г)ского Н.В. Орденом Отечественной войны II степени].
- ↑ [mviu60.3dn.ru/publ/prepodavateli/fuks_i_i/13-1-0-347 Советский военный инженер]. [www.webcitation.org/6Ai7fxbmR Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- ↑ [www.issp.psn.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=98&Itemid=81 Александр Васильевич Петербургский (1904-1991)]. [www.webcitation.org/6Ai7gxaez Архивировано из первоисточника 16 сентября 2012].
- Комментарии
- ↑ Писатель О. Н. Писаржевский в написанной им биографии Д. Н. Прянишникова цитирует «известного „прянишниковца“ профессора А. В. Петербургского» — //Писаржевский О. Н. Прянишников — М.: Мол. гвардия, 1963, 240 с.
- ↑ После смерти Д. Н. Прянишникова решением Совета Министров СССР от 7 мая 1948 г. № 1514 об увековечении памяти выдающегося русского ученого Героя Социалистического Труда академика Д. Н. Прянишникова учреждена премия его имени, присуждаемая ежегодно ученым советом МСХА им. К. А. Тимирязева за лучшую работу по агрохимии, производству и применению удобрений.
- ↑ «В 1958 году Н. С. Хрущев начал активно поддерживать Лысенко и нападать на ученых, не согласных с методами лысенковцев. В конце сентября того года на пленуме ЦК КПСС был разыгран настоящий спектакль, предусматривавший разгром тех органов печати, которые публиковали особенно резкие статьи с критикой лысенковщины» — Валерий Сойфер. Очень личная книга. — М.: Новый мир, 2009, № 4 — сс. 141—164.
- ↑ После подавления польских восстаний середины XIX века царское правительство, стремящееся к уменьшению польского влияния в крае, начало не только активно поддерживать переселенцев из других областей Российского государства, но и развивать русскоязычное образование. В конце XIX века уровень грамотности здесь был выше, чем в остальных частях России.
- ↑ Александр Васильевич отличался высшей степенью доброжелательности. Благодаря своему трудолюбию и стремлению к самообразованию обладал широкими познаниями в разных областях культуры. Любил музыку. Был прекрасным рассказчиком. На протяжении всей жизни пользовался непререкаемым авторитетом среди коллег и был центром притяжения всей семьи.
- ↑ З. Попов в 1923 году командовал повстанцами в Старозагорском округе Южной Болгарии. Одна из деревень, захваченных повстанцами — Гушанци — теперь называется Замфирово. После провала восстания дочь Попова была вывезена в СССР по линии МОПР. В 1970 гг. Пётр Васильевич с женой переехали на постоянное жительство в Болгарию.
Отрывок, характеризующий Петербургский, Александр Васильевич
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 11 сентября
- Родившиеся в 1904 году
- Родившиеся в Дубровно
- Умершие 19 мая
- Умершие в 1991 году
- Выпускники РГАУ-МСХА им. К. А. Тимирязева
- Преподаватели РГАУ-МСХА им. К. А. Тимирязева
- Агрохимики СССР
- Заслуженные деятели науки РСФСР
- Почвоведы СССР
- Награждённые Золотой медалью имени Д. Н. Прянишникова
- Похороненные на Домодедовском кладбище
