Петров, Валери

Валери Петров
Валери Петров
Имя при рождении:	Валери Нисим Меворах
Место рождения:	София, Болгария
Род деятельности:	поэт, прозаик, сценарист
Язык произведений:	болгарский

Валери Нисимов Петров (настоящее имя Валери Нисим Меворах; 22 апреля 1920 — 27 августа 2014) — болгарский прозаик, поэт, переводчик еврейского происхождения. Академик Болгарской академии наук (2003).

Биография

Родился 22 апреля 1920 года в Софии в еврейско-болгарской семье. Отец Нисим Меворах — выдающийся юрист, специалист в области семейного права, адвокат, общественный деятель и дипломат, в 1945—1947 посол в США, представитель Болгарии в ООН, автор книги о Пейо Яворове. Мать Мария Петрова — учительница французского языка в столичных гимназиях. Она родилась в Варне, и там, на улице Славянской, Валери проводил каникулы. В 1939 году Валерий Петров окончил столичный Итальянский лицей (гимназический курс). Крестившись в софийской церкви евангелистов, профессор Нисим Меворах и его жена стали протестантами и решили, что сын будет называться Валери Нисимов Петров.

В 15 лет Валери Петров опубликовал свою поэму «Птицы на север» (болг. Птици към север), в 1936 году его стихи вышли в журнале «Ученически подем» («Ученический взлет»), а в 1938 году вышла первая книга «Птицы на север» под псевдонимом Асен Раковский. В дальнейшем он подписывает литературные произведения фамилией матери (Петров).

Впоследствии он создал поэмы «Палечко» («Мальчик-с-пальчик»), «На път» («В дороге»), «Ювенес дум сумус», «Край синьото море» («Край синего моря»), «Тавански спомен» («Воспоминание с чердака») и цикл стихов «Нежности» («Нежность»).

В 1944 году Петров окончил медицинский факультет Софийского университета, некоторое время вёл врачебную практику.

Осенью и зимой 1944 года, после того, как Болгария перешла на сторону антигитлеровской коалиции, работал на Софийском радио. В 1947 —1950 гг. атташе по печати и культуре болгарского посольства в Италии. После этого — профессиональный литератор. В 1945—1962 гг. заместитель главного редактора сатирического журнала «Шершень» (болг. Стършел).

Автор многочисленных стихотворных сборников, из которых наиболее известна поэма «Погожей осенью» (болг. В меката есен; 1960, Димитровская премия). Высокое международное признание получила книга для детей «Пять сказок» (болг. Пет приказки). Перевёл на болгарский язык четырёхтомное собрание пьес Уильяма Шекспира (1970—1974), произведения Редьярда Киплинга, Джанни Родари и др. Автор сценария четырёх художественных фильмов.

Еще со школьных лет он имел левые взгляды и был социалистом. Его творчеству присущи острая социальная направленность, ироничность, непризнание авторитетов, отказ так называемого ура-патриотизма. Показательными в этом плане являются стихи «Весенняя прогулка» и «Японский остров». В первом из них Валерий Петров показал тёмные стороны жизни в предвоенной Болгарии. Во втором — подверг критике фильм «Голый остров» известного кинорежиссера Канэто Синдо. Валерий Петров был убежденным антифашистом и никогда не забывал о своем еврейском происхождении (Напр., «Еврейски смешки», («Еврейские анекдоты»)).

В 1991 году был избран депутатом VII Великого Народного собрания Болгарии, принявшего новую Конституцию страны.

Награждён Премией имени Христо Данова за вклад в болгарскую литературу (2006), орденом Святого Паисия Хилендарского (2007).

Скончался 27 августа 2014 года в Софии.

Ссылки

• [www.valpetrov.hit.bg Официальный сайт]  (болг.)
• [magazines.russ.ru/inostran/1996/4/petrov.html Валерий Петров. Стихи] (на русском)

Отрывок, характеризующий Петров, Валери

– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.