Подбельский, Вадим Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вадим Николаевич Подбельский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Нарком почт и телеграфов РСФСР
11 апреля 1918 — 25 февраля 1920
Глава правительства: Владимир Ильич Ленин
Предшественник: Прош Перчевич Прошьян
Преемник: Артемий Моисеевич Любович
 
Рождение: 25 ноября 1887(1887-11-25)
Российская империя Российская империя
Смерть: 25 февраля 1920(1920-02-25) (32 года)
Партия: РСДРП(б) с 1905 года

Вади́м Никола́евич (Па́пиевич) Подбе́льский (25 ноября 1887 — 25 февраля 1920) — советский государственный и партийный деятель, комиссар почты и телеграфа Москвы (с января 1918), нарком почт и телеграфов РСФСР (с весны 1918). Курировал строительство Шуховской башни на Шаболовке.





Биография

Происхождение

Родился в семье ссыльных революционеров, по одним сведениям, 13 (25) ноября 1887 года «в Багаразском улусе Якутской губернии» (видимо, в Ботурусском; ныне Амгинский район, село Алтанцы), по другим — в том же году в Якутске.

Отец — революционер-народоволец Папий Павлович Подбельский (1859—1889), в 1882 году был сослан в Якутию.

Мать, Екатерина Петровна Сарандович (1858 — после 1934), была арестована в 1879 году в Киеве за участие в подкопе под Харьковскую тюрьму. В том же году была осуждена по обвинению в участии в преступном сообществе и приговорена Киевским военно-окружным судом к лишению всех прав состояния и к каторжным работам на заводах на 14 лет 10 мес. Однако по конфирмации приговора киевским генерал-губернатором срок каторжных работ был определён в четыре года.

В 1883 году за провинности во время каторжных работ была направлена во временные заводские работы на два года и выслана в Якутск. В июне 1884 года Сарандович была переведена в Мегинский улус, где жил Папий Подбельский. В 1885 году она подала прошение о вступлении с ним в брак, что было оставлено без последствий.

Всего у Подбельского и Сарандович родилось два мальчика и девочка. Вадим был младшим сыном. Срок ссылки закончился, семья жила в Якутске, ожидая ленского паводка и открытия навигации на Лене. В марте 1889 года три десятка ссыльных, среди которых был и Папий Подбельский, вступили в вооружённое противостояние с правительственными войсками. Во время стрельбы Подбельский был убит[1].

Детство и юность

В 1900 году в 13 лет поступил в гимназию в Тамбове. Уже в гимназии начал подпольную работу, распространял нелегальную литературу, участвовал в сходках.

Член РСДРП с 1905 года. Во время революции 1905 года организовывал антиправительственные демонстрации и митинги.

В 1906 году, опасаясь ареста, уехал во Францию. Однако через год, в июле 1907 года, по заданию ЦК нелегально вернулся в Россию.

Революционная деятельность

Организовывал новые революционные группы. Был арестован, и ему было запрещено жить в Тамбовской губернии. Жил в Саратове. После попытки нелегально приехать в Тамбов арестован и сослан на три года в Вологодскую губернию, в городок Кадников, а затем в более отдалённый Яренск. В 1911 году, по окончании ссылки, Подбельский вернулся в Тамбов, где организовал большевистскую типографию и печатал в ней газету «Тамбовские отклики».

В 1915 году уехал в Москву и стал одним из руководителей московской партийной организации большевиков. Служил в Земском союзе, с начала 1916 — в редакции влиятельной либеральной газеты «Русское слово». В это же время вёл антиправительственную агитацию на предприятиях города, обеспечивал связь московских большевиков с заграничным Центром и с группами в других регионах, был в числе организаторов демонстраций и забастовок в центре России.

После Февральской революции — член московского совдепа. По заданию партии обеспечил техническую базу для новой большевистской газеты «Социал-демократ» и отвечал за её распространение.

В августе 1917 года — делегат VI съезда партии большевиков.

В октябре 1917 — один из руководителей вооружённого восстания в Москве. Входил в Партийный центр, руководивший работой Московского Военно-революционного комитета.

После победы Октябрьской революции — комиссар почт и телеграфов Москвы. Служащие этих ведомств отказались признать его своим начальником. Подбельский смог вступить в эту должность только в январе 1918 года, разогнав контрреволюционно настроенных сотрудников. С весны 1918 — народный комиссар почт и телеграфа РСФСР. Ввёл в своем ведомстве жесточайшую цензуру, приказал не пропускать «экстремистские и лживые» телеграммыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3669 дней].

В марте 1919 года — делегат VIII съезда партии большевиков.

Участвовал в подавлении восстаний против большевиков в Ярославле и Тамбове.

В 1919 году Подбельский — особоуполномоченный ЦК РКП(б) и ВЦИК на Тамбовском участке Южного фронта.

В конце января 1920, во время субботника напоролся ногой на старый гвоздь, вследствие чего произошло заражение крови. Умер 25 февраля 1920 года; похоронен в Братской могиле на Красной площади в Москве.

Память

Напишите отзыв о статье "Подбельский, Вадим Николаевич"

Примечания

  1. [berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer9/Gurevich1.php Виктор Гуревич. На ледяном краю Ойкумены.]
  2. [www.georfed.narod.ru/maps/Borovichi.jpg Карта-схема г. Боровичи № 1.]
  3. [www.georfed.narod.ru/maps/Borovichi_2.jpg Карта-схема г. Боровичи № 2.]
  4. [mapamista.org.ua/karta/kryvoy_rog/Подбельского_ул. Кривой Рог, улица Подбельского.]

Литература

Ссылки

  • [www.hrono.ru/biograf/bio_p/podbelski_vn.php Биография на сайте ХРОНОС]
  • [leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/october_guard_files/290.htm Гвардия Октября. Москва. (Подбельский В. Н.)]
  • [telecoms.kondrashov.ru:8102/old/whois/ministrs.html Руководители отрасли «Связь» (1917—2001 гг.)]

Отрывок, характеризующий Подбельский, Вадим Николаевич

– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.