Просовецкий, Андрей Захарович

Андрей Захарович Просовецкий (до 1580 г. — после 1646 г.) — атаман казаков, русский военный и государственный деятель начала XVII века. Брат — Иван Захарович Просовецкий, участвовавший в боевых действиях совместно с А. З. Просовецким.

Биография

Служба в Тушинском лагере

Ярый приверженец Лжедмитрия II, Просовецкий был назначен им, со званием стольника, воеводою города Луха, где он находился ещё в марте 1609 года, а в апреле был уже 2-м воеводою в Суздале. Первоначально Просовецкий был назначен 1-м воеводою и должен был сменить «тушинского окольничего» Фёдора Плещеева, назначенного Лжедмитрием II к себе в полк, но суздальцы упросили оставить Плещеева. Просовецкий, тем не менее, был сделан 2-м воеводою. Около того времени многие города, а в числе них Лух, где ранее Просовецкий находился воеводою, перешли на сторону Василия Шуйского, но вскоре были взяты Плещеевым и Просовецким, двинувшимся с войском из Суздаля. Особенное, однако, сопротивление оказал Владимир, где жители восстали против тушинцев и убили своего воеводу Вельяминова, ставленника Лжедмитрия II. Суздальские воеводы, Плещеев с Просовецким, не только не могли взять город, держа его долгое время в осаде, но не могли даже воспрепятствовать жителям сноситься грамотами с другими городами и, по признанию самих воевод, «прелыцать и приводить к присяге Шуйскому жителей всех понизовых городов». В союзе с Плещеевым и Просовецким при осаде Владимира находился и знаменитый Александр Лисовский со своими полчищами. Вскоре положение Шуйского сильно изменилось. Благодаря удачным действиям молодого Михаила Скопина-Шуйского, почти весь центр стал принадлежать власти Шуйского. Суздальским воеводам, вследствие этих обстоятельств, пришлось не только снять осаду с Владимира, но и самим ограничиться защитою только Суздаля. При защите Суздаля с Лисовским был только один воевода Просовецкий: Плещеев ранее перешёл на сторону королевича Владислава.

Всю зиму Просовецкий держался с Лисовским в Суздале, с наступлением же весны они удалились на север, ко Пскову, в котором, несмотря на междоусобную распрю, большинство было на стороне Лжедмитрия II. Двинувшись в мае 1610 года на север, Лисовский с Просовецким по пути подошли к Калязинскому монастырю, осадили его, взяли и предали разграблению, а затем сожгли. Отсюда они двинулись в Новгородскую землю. Между тем, Шуйский был свержен с престола, а королевич Владислав почти всею московскою знатью был признан царём. Это событие изменяло отношение к Москве шведов, которые теперь превращались из союзников во врагов. Вместе с тем и Лисовский, действовавший ранее совместно с Просовецким в интересах Лжедмитрия II и Польской короны, теперь в интересах последней намерен был вступить в борьбу со шведами. Просовецкий действовал совместно с ним. Получив поражение от шведского полководца Горна под городом Ямом, они должны были отступить, и оба двинулись ко Пскову.

Во время отступления союзники разошлись: Лисовский теперь выступал на стороне Владислава, а Просовецкий — Лжедмитрия II. Лисовский ушёл к Острову, Просовецкий же остановился станом в 20 км от Пскова по дороге в Новгород. Когда Лисовский собрался с силами и подготовился, то неожиданно из-под Острова напал на стан Просовецкого. Между ними завязалась битва, и побеждённый Просовецкий удалился опять к Лжедмитрию II, силы которого возродились после бегства в Калугу. Таким образом, Просовецкий до самой смерти Лжедмитрия II в декабре 1610 года оставался верен ему.

«Воеводство» в Суздале

А. З. Просовецкий, бывший воевода самозванца, командовал отрядом в 500 казаков, когда в феврале 1611 г. писал в Кострому: «Ондрей Просовецкий и дворяне, и дети боярские, и атаманы, и казаки, и все великое войско челом бьют». 7 (17) февраля 1611 года он пришёл в Суздаль и стал владеть им, становясь как бы воеводою его, хотя никем не назначенным. Здесь Просовецкий проявил себя ярым противником избрания на русский престол королевича Владислава. Уже 11 (21) февраля 1611 года он послал подмогу жителям Владимира, благодаря которой те побили князя Ивана Куракина, посланного во Владимир с войском для приведения жителей в верность королевичу. Просовецкий сносился с другими городами, призывая их примкнуть к зарождавшемуся Первому ополчению для изгнания поляков из пределов государства. Организаторы и идеологи ополчения, в первую очередь Прокопий Ляпунов и патриарх Гермоген, всячески старались привлечь Просовецкого к своему делу, так как он имел наготове довольно внушительную силу.

17 (27) марта 1611 года в Москве началось восстание населения против польского гарнизона. Ополчение всею своею массою не могло быстро поспешить на помощь, почему решено было в качестве передового отряда отправить Просовецкого с его войском. Когда в Москву пришла весть о приближении Просовецкого, Александр Гонсевский, начальник польского гарнизона Москвы, выслал против него Зборовского и Николая Струся. 25 марта Струсь около Александровской слободы встретил Просовецкого, но Просовецкий отступил к главным силам ополчения, с которым 1 апреля и прибыл к Москве.

Когда Ян Сапега с войском выступил в поход для разорения различных центральных русских городов, Ляпунов отрядил для помощи городам несколько дружин и между прочим одну под начальством Просовецкого. Встретив Сапегу под Александровской слободой, Просовецкий не оказал ему сопротивления, а двинулся к Переяславлю. Собравшись здесь с силами, он напал на Сапегу, а затем засел в городе в осаду, но Сапега сжёг город, и Просовецкий принуждён был бежать.

Несмотря на клятвенное обещание Просовецкого и Ивана Заруцкого не пускать своих казаков грабить мирное население, разбои продолжались; в связи с этим был постановлен известный «приговор 30 июня», которым определялось довольно строго, но точно положение казаков в земском ополчении. Казаки Просовецкого и Заруцкого усмотрели в некоторых пунктах приговора посягновение на основу свободы казачества; это недовольство, как известно, было причиной убиения Ляпунова и распада вслед за тем самого ополчения.

В феврале 1612 года А. Просовецкий вернулся в Суздаль. Весной 1612 г. братья Просовецкие, как и большинство остававшихся под Москвой участников Первого ополчения, принесли присягу Лжедмитрию III.

Если Просовецкому и его казакам трудно было ужиться в первом ополчении, то, конечно, они не могли быть участниками строго организованного второго ополчения. Просовецкий даже вступил с ним прямо во враждебные отношения. По приказу Заруцкого А. Просовецкий пытался организовать сопротивление войску Д. М. Пожарского под Ярославлем и Суздалем, но в бой вступить не решился и отошёл. Когда ополчение ещё не выступило из Нижнего Новгорода, туда пришло известие, что Заруцкий прислал в Ярославль много казаков, а Просовецкий проявляет явные намерения захватить город и находится на пути к этому городу. Ярославль имел в данный момент громадное стратегическое значение, поэтому Пожарский отправил туда передовой отряд, чтобы опередить Просовецкого.

Вскоре суздальцы обратились к руководителям Второго ополчения с просьбой дать им другого воеводу. Просовецкий с его казаками был изгнан из города.

После Смуты

Антигосударственные эпизоды деятельности Просовецкого в период Смуты не были полностью прощены правительством, но отделался он очень легко. В боярской книге 1615 г. имя Просовецкого отсутствует. Возможно, какое-то время он жил в Устюге Великом, где в 1620 г. получали «кормовые» деньги его жена и брат, затем — в Сольвычегодске.

В 1623 г. Андрей Захарьевич (с семьей) был сослан в Томск. В 1635 г. он возглавлял неудачную экспедицию против киргизов, во время которой едва не погиб вместе со своим отрядом. Его старые поместный и денежный оклады при Михаиле Федоровиче не были подтверждены, а новые (700 четвертей и 40 руб.) установили ему только в 1638 г.

Судя по Боярским книгам, в 1635—36 гг. Просовецкий имел звание «московского дворянина» и в то же время был послан воеводою на Чаронду, а в конце 1638 года он был уже на Москве. Когда 1 мая 1639 года государь повелел «для приходу Крымского царя и для Крымских и Ногайских людей быть воеводам по местам» (на «берегу»); то Просовецкий был назначен состоять головою при 2-м воеводе на Туле и имел под началом служилых ратных людей с городов: Твери, Торжка, Старицы и Можайска. В 1639/40 году Просовецкий был послан на воеводство в Козьмодемьянск, где был также и в 1646/47 году.

Источники

• Н. В—н—в. [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=109570 Просовецкий Андрей Захарович] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Просовецкий, Андрей Захарович

Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.